Колдрекс

[mad-red]

Название: Колдрекс
Автор:  mad-red
Жанр: стихотворение

У нас трамваи с утра не ходят, три остановки по льду бежать.
Если оделся не по погоде, вечером колдрекс и сразу спать.
Ты снова ждешь меня в интернете, я на ходу пишу смс:
"Мы ведь с тобою уже не дети, знай: лучше колдрекса - только секс! =)"

Лифт погремел и разинул двери, в темной парадной не видно лиц.
Все, чему я безоглядно верил, время сотрет с интернет-страниц.
"Мы подключаем! Полгода - даром!" А разве дареному смотрят в рот?
Ну и пускай, ты за океаном, здесь все равно ведь никто не ждет.

Снова звонишь, отвечаю гневно: "Дорого! Деньги свои береги!"
Твой голос сладок. Я б умер, наверное, просто коснувшись твоей руки.
"Я напишу тебе завтра утром!" И только под плед шерстяной залез -
В дверь позвонили, там... ТЫ! Разутый! (уже)
"Колдрекс выпил?..
...что там про секс?"
(с)
24.01.2011

@темы: стихи

---

Организационное

[километры строк]

Срочно набираю команду модераторов и критиков для лучшего функционирования сообщества!

Все вопросы, предложения, комментарии и свои кандидатуры выдвигаем на u-mail сообщества.

Спасибо.

@темы: организационные вопросы

---

[Leniss]

и снова я со своими диаологоподобными стихами.
Название: Подарок
Автор: Leniss
Жанр: стихи

- Здравствуйте, как ваше имя?
- Здрасьте, я Леня, а че?
- А я ангел господень. И вы мне
Должны предоставить отчет.

- Мужик, ты совсем что ли в сиську?
- Не болтайте, я очень спешу.
Вот перо, вот чернила, вот листик.
И скорее же, я вас прошу.

- Че писать-то? - Когда согрешили,
На благо трудились когда,
Любили ли, верили, были,
Уловили концепцию? - Да…

Так я что… как бы… что, умираю?
- Как бы да, вы сегодня с утра
Под трамвай угодили. Из рая
К вам направлен спаситель, бишь я.

- Так какой ты к друидам спаситель?!
Если даже не можешь спасти!
- О, поверьте, вам лучше не видеть
Тех, кто тоже за вами в пути,

И кого я сейчас обгоняю,
Рискуя лишиться крыла,
Так что, смертный, я вас умоляю -
Отчет, и покончим дела.

- Ну лады, я пишу. Ты не парься.
Только это, ты там, наверху,
Сделай так, чтоб простили мне власти…
Не охота томиться в аду.

- Быстрее, пожалуйста. - Тише!
Ну вот, я, блин, строку потерял.
- Вот уж близятся, кажется, слышу…
Ох, проблем с людьми… ты опоздал.

- Что? Опоздал? Что мне делать?!
- Значит так, я их остановлю,
А ты возвращайся на землю…
- Мужик, я тя, честно, люблю!

- Иди уже. - Дай расцелую!
- Иди, сказал! Дурья башка.
Вопли демонов: - Ангел, станцуем!
- Ухожу домой… ну и толпа…

***

- Человек под трамваем! Дай глянуть…
Жизнь ужасна, такой молодой…
Да опять там какой-нибудь пьяный…
Что за чудо, да он ведь живой!

Вы что-нибудь помните? - Неа…
Угодил под колеса, и тьма…
- С такой раною жить.. вот так дело..
Позовите скорее врача!

@темы: стихи

---

Коридор

[Eloktian]

Название: Коридор
Автор: Элоктиан
Жанр: абстрактное тёмное фэнтези
От автора: кровь, кишки и другие отталкивающие вещи

Коридор уползал иглой глубже в сознание. Мир превращался в слоёный бетонный торт с привкусом смерти. Отвратительное зрелище разворачивалось перед глазами: мерзкая пасть распахивалась, между гнилых зубов застряли куски мертвечины, а кровь с дерьмом стекала по жирного подбородку; из пасти вылезала вторая пасть ещё отвратительней первой – приступы рвоты заставляли чаще сглатывать комок в горле; из второй глотки вылезала ещё одна пасть… пасть из пасти… вновь и вновь. Зеркала реальности били головой о гвозди своего мироустройства. Когда глаз попадал на гвоздь – он лопался, награждая ковыряющейся болью в затылке, как будто вилкой старались поддеть мозг и вытащить из простреленного черепа. Часть внедрённого разума давала понять, что вместо гвоздей выдавливают глаза и рвут в клочья лицо острыми сточенными гнилыми зубами, между которых застряли чьи-то кишки, а еда, не успевшая перевариться, заливалась в рот.
Пасть срыгивает голову. Она катится по разбитому кафелю, оставляя красные разводы, и упирается в стену. Медленно, с вытекающей жижей из растрёпанной шеи, чужое сознание переходило в резервный контур, а своё собственное оказалось распято на стеклянных крошках боли – каждый миллиметр на трёх пронзительных осях. Юркие гшры скатывались по стенам с выжженного потолка и глухо цвиркали, отдалённо напоминая шлифовальную машину. Кто-то ловко выковыривал язык изо рта, сверкая серебряными свинячьими глазами; меньшие объедали щёки и губы; самый усердный ещё пытался выскрести из глазниц сока.
Клокочущий вой шындэ смёл падальщиков. Топот шести выгнутых в другую сторону многосуставчатых лап нарастал, пока тёмный росчерк не подхватил голову и не унёс в беспросветную даль коридора, оставляя за собой лишь немую слепоту.

---

[Ковальски]

Название: как появился остров Мэн
Автор: Ковальски
Жанр: сказка

Остров Мэн лежит между Британией и Ирландией. Но возникает вопрос кто его туда положил. А дело было так.
Однажды на Британию напал огромный Змей. И трижды три и ещё три года держал в страхе и ужасе все земли. Никто не мог с ним справиться. Множество славных героев погибло пытаясь победить Змея, но всё было зря. Тогда Джек Добряк слывший в своей деревне первым хитрецом отправился к Змею и сказал ему.
- О, Чешуйчатокрылый и Огненноглазый! Смилуйся над нами! Осталось совсем мало людей в Британии! Обрати внимание на Ирландию! Они там толстые все и веселые! Дай нам время восстановить население, а пока ирландцев съешь всех.
Змей подумал и согласился с предложением Джека. Вылез из своей берлоги и пошел пешком в Ирландию. Был он настолько толст, что крылья его не держали, поэтому шел Змей пешком. А Джек Добряк тем временем сел на самый быстрый корабль и отправился в Ирландию. Там он прибыл ко двору Финна и говорит:
- Привет тебе Финн от людей Британии. Привет и почет.
- С чем пожаловал?
- Идет к Ирландии большой змей, будет вас всех тиранить, как тиранил он нас. Но если ты поторопишься, то есть возможность победить его. Ибо идет он сейчас по дну моря.
- А что же вы не вышли с ним на бой?
- Не осталось в Британии героев. Всех сожрал проклятый змей.
- Я соберу фениев и мы пойдем на битву. Отомстим проклятому за всё.
Взял тогда Финн корабль и воинов на него посадил и друида. Увидели воины будто остров плывет по морю и заволновались, мол как же им побеждать такое чудовище. Тогда вышел вперед друид и сказал:
- Да станет плоть камнем, - и махнул на змея посохом.
Замер тогда змей и только голова металась над водами моря и ревела так что корабль сотрясался и из ушей у многих кровь потекла. Подплыли тогда ирландцы к змею и грянула битва. Три дня и три ночи сражались фении со зверем, но в конце концов одолели его. Голову Финн увез в Ирландию, а Джек Добряк объявил новый остров британской землей и назвал его островом Мэн. Ибо множество британцев нашло погибель в утробе чудовища.

@темы: рассказы

---

[denco91]

Название: Mamma mia!
Автор: denco91 (то бишь я)
Жанр: сатирическая проза
От автора: очень нуждаюсь в конструктивной критике, а так же в общей оценке произведения. Ругательная критика (опять же-таки, если она конструктивна) приветствуется.

Промозглым осенним вечером, в Северном полушарии Земного шара, на просторах бескрайней России, в скромном городе Урюпинске шофёр Иван Семёнович Ерёменко вернулся с работы домой. Обычно ещё с порога он громко и протяжно вздыхал, точно паровоз, возвещающий о своём прибытии, трепал по голове подбегающего сынишку, неумело чмокал в щёку жену, шёл есть, потом садился смотреть по телевизору фильмы про ментов, а затем засыпал. Обычный вечер обычного российского работяги. Но сегодня всё пошло по-иному.

Иван небрежно разделся, с силой закинул свою старую потрёпанную куртку на вешалку и со скоростью смерча пронёсся мимо немного ошалевших домочадцев прямиком на кухню. Там он открыл малый нижний шкафчик и достал оттуда бутылку дорогого коньяка, которую они с женою решили сохранить до празднования их свадебного юбилея. Иван наполнил до краев рюмку и лихо вкинул в себя всё её содержимое. Потом ещё раз повторил данное действо. А потом ещё два раза, перед каждой рюмкой с шумом выдыхая воздух из легких.

На предприятии Ерёменко все считали ответственным и исполнительным работником, настоящим мужиком и примерным семьянином. Но сейчас по его мужским примерно семьянинским щекам текли слезы боли, обиды и непонимания.

- Сволочь, - хрипел он, - Да за кого он меня принимает! Я уже тридцать лет пашу на его батю, а этот молокосос ещё смеет…Чёрт возьми, да мне уже пятьдесят один год, а ему ещё даже и тридцатника нет! Да кем он себя возомнил?! Всю жизнь на шее у отца висит, а сам даже не шевелится. Быдло, говоришь? Да я тебе завтра…

Далее следовали чуть менее литературные выражения, которые, по соображениям морали, были выкинуты из текста. Но, если бы вы их всё же услышали, то сразу же поняли, насколько сильно и глубоко в тот вечер был обижен Иван Семёнович Ерёменко из города Урюпинска.

Он ещё полчаса проорал на кухне, пока спасительное действие алкоголя, на которое он так рассчитывал, не сошло на нет. Поняв, что жаловаться на трезвую голову стыдно и глупо, мужчина грузно встал со своего места, издал неприличный звук и понуро побрёл к телевизору выполнять свой прерванный ежедневный график.

Но, не пройдя и двух шагов, шофёр Ерёменко почувствовал, что новая волна ярости и гнева накатывает на него откуда-то извне, сдавливая грудь и заставляя руки, его сильные могучие руки, трястись мелкой дрожью, как у какого-нибудь застенчивого школьника на первом свидании. Силясь не сорваться на ни в чём не повинных домашних, он, не разбирая глазами дороги, подбежал к старенькому компьютеру, неимоверными усилиями выпрошенному на работе для сына, открыл специальную программку (спасибо отпрыску за науку) и с силой начал вбивать в неё всю ту боль, которая накопилась в его душе. Иван немилосердно стучал огромными пальцами по клавиатуре, ругался матом каждый раз, когда приходилось перепечатывать не совсем удачное слово – в общем, он всем своим естеством отдался сему внезапному творческому порыву.

Прошла ночь, полная взбалмошных событий, и, проснувшись, Ирина Игоревна – жена нашего героя – к своему огромному удивлению, застала своего мужа всё так же печатающим свою вчерашнюю эпопею. И всё бы хорошо, но на календаре чёрным по белому значилось неумолимое… «вторник». Никакие увещевания, крики и слёзные мольбы супруги не заставили нашего новоявленного писателя пойти сегодня на работу. А так же завтра, послезавтра и послепослезавтра.

- П-п-простите, п-пожалуйста, – сконфуженно извинялась несчастная Ирина, разговаривая по телефону с его начальством. – Мой муж очень сильно болен и ближайшую неделю не сможет появиться на работе.
- Ничего страшного. Пусть поскорее выздоравливает, – сухо ответил ей голос из трубки.

У Иры сразу же упал камень с души. Но она всю неделю не могла найти себе места и бестолково металась, сбивчиво рассуждая о том, что же делать, если муж и на следующей неделе не выйдет из своего транса, прерываемого только походами в туалет и кратковременным сном. Тем не менее, она, как и подобало любой заботливой супруге, три раза в день подносила ему бутерброды, а по ночам взбивала подушку, укрывала одеялом и, мужественно сдерживая слёзы, целовала в лоб. И в воскресенье, когда, казалось бы, любая надежда была потеряна, Бог сжалился и услышал её молитвы. Рукопись была допечатана.

Ошалелыми глазами взирал Иван Семёнович Ерёменко на плачущих у его ног жену и сына, на засохший бутерброд с маслом в руке и на старое ситцевое одеяло, которым он был укрыт. А перед ним тысячами напечатанных символов мигал монитор. Символы эти складывались в слова, слова в предложения, а те в свою очередь – в рассказ. В ЕГО собственноручно напечатанный рассказ! И пускай он был скверно написан, немного наивен, а сюжет притянут за уши – была в нём всё же какая-то изюминка, что-то простое и понятное, заставляющее сердце биться чуть чаще, а губы расплываться в довольной улыбке.

В его рассказе Ленин, держась за голову и крича «Mamma mia!», в одних трусах бегал от белогвардейцев по всей Красной площади. Иногда он падал, но тут же вставал и, вырываясь из рук врагов народа, давал дёру с удвоенной скоростью. А в это время площадь окружала красная армия…

Прочитав творение мужа, Ирина насупилась, на секунду её лоб прорезали морщинки, красноречиво повествующие о серьёзном мыслительном процессе, а пальцы левой руки начали многозначительно отбивать чечётку по поверхности стола, но тут же супружний лоб разгладился, а взгляд прояснился.

- Дорогой, это гениально! – радостно всплеснула руками она, но, тут же став серьёзной, неуверенно добавила. – Ты ведь завтра пойдёшь на работу?
- Да, - коротко ответил он, мгновенно осознав всю пустоту их совместной жизни.
- Ну, вот и славно.

На этом их разговор и закончился. На следующий день Иван уже снова находился на водительском сидении.

Вернувшись на работу, Ерёменко тут же показал свой маленький шедевр коллегам в надежде получить от них более эмоциональную реакцию, нежели от жены. И реакция не заставила себя ждать. Они кричали, плакали, смеялись, жали ему руку и в один голос на разные лады твердили, что он талант почище всяких там Пушкиных и Гоголей. А он просто молчал и упивался своим величием.

- Тебе бы послать его куда-нибудь, - вставил своё веское слово механик Кузьмич, мнение которого все работники предприятия очень уважали и ценили.
Иван немножко смутился от такого неожиданного предложения, но тут же взял себя в руки.
- И пошлю, - весело гаркнул он.

Через неделю скромный шофёр Ерёменко уже стоял перед великим и могучим главным редактором газеты «Урюпинский вечер» и, переминаясь с ноги на ногу, ожидал своего вердикта. Вердикт, как ни странно, оказался положительным и уже на следующий день его рассказ украшал собой рубрику «Творческая страничка». Редактор, правда, тактично опустил тот факт, что втиснул графоманство местного Кулибина только по одной причине – нечего было больше втискивать в завтрашний номер, не слали урюпинцы свои вирши в его захудалую газетенку.

Довольный Иван несколько раз перечитал газету и со спокойной душой лёг спать сном обычного урюпинского шофёра. На следующее утро он проснулся уже знаменитым писателем.

Газета «Урюпинский вечер», не смотря на тотальное отсутствие в ней материала для статей и творческой странички, была самой читаемой периодикой в городе. А так как рядом с ивановским излияниями о Ленине красовалась его улыбающаяся физиономия, то нет ничего удивительного в том, что люди на улицах стали подходить к нему и просить дать автограф. И нет ничего удивительного в том, что домашний телефон его стал разрываться от радостных звонков возбужденных читателей. Ведь на весь Урюпинск Иван Семёнович Ерёменко, не смотря на распространённость своего ФИО в других регионах страны, был единственный и неповторимый. Но на этом слава нашего Достоевского местного разлива не закончилась.

Как из рога изобилия посыпались на него предложения прочитать своего «Ленина» на университетских лекциях, благотворительных и литературных вечерах. И он с радостью соглашался на всё. Читая своё творение, он, в очередной раз задорно произнося «Mamma mia!», с неизменным успехом вызывал смех у студентов, зэков и видной части интеллигенции города Урюпинска.
И уж высшей честью, которой удостаивался даже не каждый мэр города, счёл Иван Семёнович минутный ролик о нём самом, показанный на местном телеканале в «мёртвое время».

Самые видные люди города стали звать его на свои званные обеды. Вначале он стеснялся появляться в своей бедной одежде в этом царстве богатства и великолепия, но, попривыкнув и наслушавшись ласковых и добрых слов о себе и своём творчестве, шофёр Ерёменко перестал комплексовать и начал весело шутить и подтрунивать над местными сливками общества.

Они же весело смеялись над любой сказанной им глупостью и называли его «революционером в литературе», «вторым Маяковским» (хотя стихи он никогда не писал), «человеком прогрессивных взглядов» и «хулителем жестокого совкового режима». Иван Семёнович не мог взять в толк как такие умные, образованные люди могут так грязно выражаться, но послушно кивал на каждую их похвалу, какой бы сомнительной она ни была.

Редактор «Урюпинского вечера», поняв какой самородок он раскопал, незамедлительно предложил ему место в своей газете, пообещав выделить для «великого писателя» целую колонку. Не отставал в своих обещаниях и СУП (Союз Урюпинских Писателей), суля Ивану все лавры и награды, какие тот только пожелает, если он вступит в их престижную писательскую тусовку, насчитывающую собой целых трёх самых видных писателей города.

Ерёменко умышленно медлил с ответом. «Мелко это всё, - размышлял он наедине с собой.- Урюпинск…тьфу! Да я со своим талантом всех московских писак за пояс заткну! Решено – еду в Москву!» Впрочем, отказываться от престижной работы в местной газете и места в союзе писателей он не торопился.

Прошло две недели с момента публикации его работы. Поток одобрительных похлопываний по плечу сошёл на нет. Телефон стал неожиданно молчаливым. Люди на улице больше не обращали на него внимания. Но самым удивительным открытием для Ивана Семёновича было то, что союз писателей и главный редактор «Урюпинского вечера», сулившие ему золотые горы, упорно делали вид, что видят его в первый раз. Слава – эта бессердечная злодейка - покинула его. Новым героем дня, сместившим его с газетных полос и из сердец урюпинцев, стал колхозник Григорий, сумевший одной рукой поднять свою корову-фаворитку Бурёнку.

Так Иван Семёнович Ерёменко из топового писателя вновь превратился в обычного шофёра.

«Вот так всегда и происходит. Ты для народа в лепешку, а он тебе – шиш. А потом, если отвернёшься, ещё и пнёт хорошенько. Ну, ладно-ладно, гады, я вам всё потом припомню. Я ещё и не такое напишу! У вас там с вашими коровами-фаворитками глаза на лоб полезут! Я ещё стану самым знаменитым урюпинским писателем! Хотя почему только урюпинским? Всероссийским! Хотя нет! Мировым светилом! И пусть все обзавидуются!» Так размышлял наш герой, сидя на кухне в одних трусах и, под слёзные мольбы жены, допивая остатки их «юбилейного» коньяка.

И он принял решение. Иван решил написать драматичный рассказ, повествующий о несправедливости людской и о том, как быстро народ забывает своих героев. Он хотел на своём примере показать миру всю обратную сторону славы и ткнуть общество носом прямиком во все его дурнопахнущие грехи, пороки и глупости. Ерёменко улыбнулся этой мысли, допил последнюю рюмку коньяка (всхлип Ирины на заднем фоне) и, хрюкая от полного удовлетворения, направился смотреть телевизор. Завтра – говорил он себе – для него начнётся совершенно новая жизнь, наполненная иными планами, надеждами и чаяниями.

Иван Семёнович Ерёменко так никогда и не приступит к написанию своего романа, раскрывающего всю сволочную людскую натуру. Зато он с честью будет тянуть водительскую лямку и при выходе на пенсию получит за это новенький утюг и будет чрезвычайно горд этим. Все последующие годы он с упоением по нескольку раз станет рассказывать об этом жене, сыну, внукам и правнукам. Но никогда, даже в пьяном угаре, он никому не заикнётся о своём неудачном писательском опыте.


Ленин лежал в мавзолее – холодный и безучастный ко всему происходящему. Все события, имевшие место во внешнем мире, давно потеряли для него всяческий интерес. Поэтому Ильич так никогда и не узнал о том, что стал главным героем рассказа урюпинского самородка Ивана Семёновича Ерёменко. В нём он в одних трусах бегал от белогвардейцев и на всю Москву задорно кричал «Mamma mia!».

---

[Naire]

Автор: Я
Жанр: проза (подробнее трудно сказать)
От автора: Нуждаюсь в помощи бета-ридера, а так же в обоснованной критике, так что можно кидаться тапками. Это только первая глава довольно объёмного произведения, которое я надумал писать.


Солнечные лучи, проходя сквозь витражное стекло, бросали разноцветные отблески на лицо спящей Моны. Даже во сне она улыбалась, и в этой улыбке было всё; краски весеннего луга, огни звёздного неба и множество тайн мирозданья, что забудутся по пробуждению. В комнате пахло жасминовыми благовониями, подгнившими яблоками и вишнёвым вином, запах травки почти выветрился.
С потолка на девушку теплым и совсем не свирепым взглядом смотрел дракон из папье-маше, что раскачивался золотых шнурках, что не давали ему вылететь в форточку и отправиться на охоту. Его глаза, сделанные из двух ярких бусин, видели слишком многое, и пожалуй целесообразным с точки зрения Моны, было оставить его без языка, пусть помолчит немного, пару тысяч лет, а потом посмотрим. Стены были увешаны многочисленными картинами, вышивками и панно, что располагались в хаотичном порядке, не давая превратить комнату в скучную галерею. На подоконнике до сих пор покоились оставшиеся с осени листья, цветные камушки и птичьи перья.
Ручная сорока - Аска отчаянно забилась в клетке, требуя у нерасторопной хозяйки завтрак. Мона в полусне сбросила с себя одеяло, обнажив худые, молочно-белые ноги. Она была одета в голубую ночнушку с кружевами, и сейчас распростертая на кровати в позе морской звезды, походила на куклу викторианской эпохи. Они изящно потянулась, словно большая кошка, худая и гибкая. Затем смахнула с лица длинную светлую чёлку и вскочила с кровати.
Мона невольно , когда её босые ноги коснулись холодного пола, но утренняя прохлада помогала проснуться. Она всегда вставала рано, такова природа "жаворонков". Покормив сороку, засохшим печеньем она наскоро оделась. Цвета её одежды были вызывающе-яркими; полосатый свитер с длинной бахромой и расшитые бисером джинсы. Она чуралось штампованной красоты модной одежды и предпочитала творить сама. Она накинула на плечи шаль и спустилась по шаткой лестнице на первый этаж. Это была обитель Серебряного, здесь всегда царила темнота, нарушаемая слабыми маяками свечей. Творец, создавший большинство дивных вещей в этом доме, не любил света и почти не покидал своего жилища.
- Доброе утро! - улыбнулась Мона, стоя в дверях мастерской. Тут, как обычно было темно, лишь свет редких свечей отражался в многочисленных зеркалах, озаряя новую работу мастера. На этот раз на столе расправляла крылья неведомая птица из тонкой проволоки, украшенная самоцветами.
- Вечер добрый, - ответил Серебряный, не поднимая головы.
Почему ему дали именно такое прозвище, становилось ясно с первого же взгляда. Его длинные слегка волнистые волосы обладали серебристым цветом, особенно это заметно было в отблеске свечей. Их никак нельзя было назвать просто светло-русыми, скорее уж лунное серебро. Возраст его, как и возраст Моны, определить было довольно трудно. Любой сторонний наблюдатель сказал бы, что им чуть больше двадцати и успокоился бы на этом.
- Ты куда? - спросил Серебряный равнодушно.
- Снова в город гулять. Пойдём со мной? - спросила Мона, точно зная его ответ.
- Нет. Ты же знаешь, я больше не у дел.
- Почему? Может быть есть кто-то кто скучает по тебе?
- Тогда пришёл бы сам.
- Может быть, тебе стоит просто посмотреть на этот мир?! - спросила она, привставая на цыпочки.
- Глаза б мои его не видели! Мир простоит и без меня.

Этот диалог повторялся у них почти каждое утро, как своеобразный ритуал приветствия и как обычно заканчивался ничем. Иногда он просил её купить хлеба и вина, иногда отсылал на блошиный рынок, продавать его поделки, но никто уже не помнил, когда в последний раз Серебряный покидал пределы своего дома.
Мона вздохнула, и накинув куртку, вышла на крыльцо. На улице пахло талым снегом и свежим ветром. Весна в Ярске наступала поздно, как взросление у некрасивой девушки.
***
Попасть в Ярск было весьма сложно. Но если туманным утром выехать из Москвы в Петербург и заблудиться, то у вас были бы все шансы оказаться там. Главное, не превышать скорость на скользкой сырой трассе, впрочем, все дороги ведут в морг. Трасса E-24 к вашим услугам. Лишь череда венков вдоль дороги и неясные тени, преграждающие путь, говорят чаща всего они приходят в промозглую дождливую погоду.
Многие видят здесь призрак невесты, молодой девушки в белом платье, что погибла здесь около десяти лет назад, когда свадебный кортеж въехал в КАМАЗ. Этой историей до сих пор пугают детей, а водители суеверно крестятся, проезжая мимо злосчастного поворота.
Атис знал об этом от того и шёл пешком, стараясь наслаждаться весной. Он доехал на попутке до ответвления трассы. Он уже порядком устал от ночных разговоров с водителем, теперь ему оставалось преодолеть ещё несколько километров по грязи, что гордо именовалась дорогой.
Он походил на простого автостопщика своим прихиппованным видом; в яркой куртке, заляпанных грязью джинсах и армейских ботинках, да к тому же с гитарой за спиной. Из под широкополой шляпы выбивалось несколько неестественно-красных локонов. Местные гопники не любят волосатых, так что лучше не рисковать и спрятать свои почти метровые патлы от посторонних глаз.
Солнце светило, как бешеный прожектор, заставляя Атиса щуриться. В воздухе пахло весной, свежей грязью и набухающими берёзовыми почками. Однако всю эту картину нарушал смутный запах тревоги. Дорога вывернула из леса, свернув в поле. Атис понял причину своего беспокойства, ещё издалека он заметил на обочине покорёженную маршрутку, ярко-оранжевого цвета и останки ещё двух машин. Ветер принёс запах свежей смерти. Рядом он заметил автомобиль ГИБДД и карету "скорой помощи".
Подойдя ближе, Атис различил стройный ряд трупов, которые работники скорой выложили прямо на земле, забыв даже прикрыть брезентом. Врач скорой о чём-то переговаривался с милиционером (или ныне уже полицейским), качая головой, рация на груди у стража порядка продолжала нервно хрипеть. Атис старался не смотреть на трупы, дурнота подкатывала к горлу. Он и раньше видел смерть, но не ожидал, что она застанет его снова. Его взгляд скользнул по рядам тел, стараясь не различать детали, а особенно лица. Запах смерти был невыносимым, нет, не запах разложения, до него было ещё далеко. Авария произошла не раньше пары часов назад. На одном из тел он заметил такой же шарф, как у себя. Стало совсем жутко. Во рту вставал неприятный вкус свернувшийся крови. Атису казалось, что его сейчас стошнит.
Ясное солнечное утро, маршрутка Ярск-В.Новгород. Эти люди все куда-то спешили, там их кто-то ждал, у них были дела, заботы. В воздухе витали их несовершенные надежды, мечты, страхи, желания. Всё это липло к Атису, как свежая грязь к подошвам ботинок.
- Отпустите меня! Я здесь не при чём, - прошептал он.
На пути его вставали фантомы, нет это были не их души, души уже давно покинули это скверное место, оставив свои тени кружить над телами. Все они тянули руки к Атису, молили его о чём-то, стремились поведать какую-то страшную тайну. Он отмахивался от них, словно от едкого дыма сгоревшей жизни. Он знал, что возвращение в Ярск не принесёт ему ничего кроме тоски и боли, а это было ещё одним напоминанием.
Он ускорил шаг, почти переходя на бег. Гитара била по спине, в рюкзаке звенели банки, дыхание начинало сбиваться. Опомнился он только, когда на горизонте показались унылые пятиэтажки и останки частного сектора. "Добро пожаловать в АД", гласил исправленный заботливой рукой плакат возле дороги.
Несмотря на то, что на дворе шло уже второе десятилетие двадцать первого века, Ярск, казалось бы, навеки завис в девяностых годах века двадцатого, а временами откровенно смердил "Совком". Особенно радовали потрескавшиеся фрески на фасадах некоторых домов, изображающие счастливые лица пионеров-зомби, прославляющих Ильича и счастливое детство.
Атис шёл по угрюмым улицам окраин, здесь начинался его район, забытое всеми известными богами и городской администрацией - Болотное. Данное место оправдывало своё название. В самой низкой части города скапливалось слишком много воды, а сейчас во время разлива реки прозванной в народе Чумкой, близкие к руслу улицы превратились в каналы. Атису повезло, его дом находился небольшой возвышенности и чёрным мутным водам было до него далеко.
Он не решался идти домой сейчас, а наскрёб мелочь по карманам и отправился в ближайший магазин за пивом. Местное пойло было куда дешевле московского, но во вкусу напоминало низкосортный квас, разбавленный минералкой и спиртом. От того местное население предпочитало травиться самогоном. Атис приземлился на ржавые качели во дворе, своим скрипом они невольно напоминали звук цепей в пыточной камере какого-нибудь древнего замка. Вместе с привычкой романтизировать всю неприглядность вокруг к нему возвращалась память о детстве. Эта истеричная пьющая мать, родившая его в пятнадцать лет, даже не зная, кто отец ребёнка. Имя "Дмитрий" данное ему при рождении, просто так, чтобы заполнить графу в свидетельстве о рождении. Бабушка с дедушкой, что до поры до времени усмиряли его юную мать, не давая измываться над внуком. Потом и они ушли, так тихо и легко, как умирают те, кому давно пора. И тот ад, что начался после их смерти. Скандалы, истерики и вечно пьяная она, кидающаяся на сына с ножом. Атис не выдержал, он ушёл, когда ему едва исполнилось пятнадцать. Он больше так не мог. Четыре с половиной года скитаний снова привели его сюда, он бы не вернулся, если бы не узнал о смерти матери. Она выпала из окна по-пьяни, переломав себе все кости получив тяжелейшее сотрясение мозга, она скончалась в больнице после недели пребывания в коме. Поистине достойный конец достойного человека.
Пиво закончилось, вот теперь пора. Он встал с качелей, что жалобно проскрипели ему вслед, и направился к неприглядной кирпичной пятиэтажке, что стояла в ровном ряду, одинаковых сестёр, различались они только номерами и матерными ругательствами на фасадах. Ключи в кармане позвякивали в такт шагам. За все эти годы он умудрился их не потерять, храня, как проклятую реликвию. Только бы никто не сменил замки. Ключ подошёл и дверь нежно скрипнув, отворилась.
В квартире пахло плесенью и старыми воспоминаниями. Казалось, что мать до сих пор здесь, в прихожей стояли её сапоги. Она здесь, просто снова пьяна и спит. Атис обошёл все две комнаты и кухню, чтобы убедиться в её отсутствии. Никого. Тихо спокойно и мёртво. С его отсутствия почти ничего не изменилось, только обои всё больше отодрались от стены. Но всё вокруг возвращало его в прежний мир своего домашнего ада. Куча мелочей, будь то забытая на столе чашка или надпись на стене, возвращали его в прошлое. От этого надлежало, как можно скорее избавиться.
***
Одиночество было своеобразным кайфом, оно входило в тело Серпента вместе с дымом сигарет и запахом весны из распахнутого окна. Впервые за долгое время возвращалось чувство необъяснимого счастья и лёгкости. Он был почти свободен и почти предоставлен себе. Прошла неделя с тех пор, как родители уехали в Финляндию. Отцу предложили выгодный контракт, мать решила поехать с ним. Серпенту пришлось остаться здесь, чтобы закончить школу, родители свято верили, что российское образование самое лучшее, к тому же учить незнакомый язык было бы слишком трудным для него сейчас. Он и не переживал по этому поводу. Из размышлений о собственной свободе его вырвал голос бабушки:
- Игорь, ты опять там свои палки-вонялки жжёшь?!
Он часто жёг ароматические палочки, купленные в изотерическом магазине, чтобы перебить запах табака в комнате.
- Да отстань ты, нормально они пахнут.
- Игорь, я всё расскажу маме! Ещё расскажу о том, что ты не учишься и гуляешь допоздна.
- Отвали.
От звуков собственного имени его всегда передёргивало. Оно казалось ему каким-то чужим и далёким. К тому же такое имя было у слишком многих людей. Его назвали так в честь дяди, который никакими выдающимися заслугами не обладал, кроме как гениально пить и виртуозно трахать мозги.
Серпент сел на окно, свесив ноги вниз, на манер самоубийце, готовящемуся к своему финальному прыжку. Он любил так сидеть, ощущая бездну под ногами. Вот бы однажды взять и взлететь, увидеть город с высоты птичьего полёта, посмеяться над этими домами-коробками, людьми-муравьями. С высоты всё покажется таким ничтожным. Можно было бы очень просто взять и улететь в другой город, наверное в Питер, Москву он никогда не любил, а все другие города России, где ему довелось побывать, казались таким же унылым захолустьем, как родной Ярск. Наверное ещё можно было бы отправиться куда-то где тепло, где в начале апреля уже не лежит снег, где летом не идут эти бесконечные дожди и зимой не обязательно одевать два свитера и пуховик.
Тем не менее, он любил родной северный край; уходящие в небо сосны, полные черникой склоны и поля белого вереска. Это можно променять разве, что на ещё более суровую Скандинавию.
Серпент выглядел старше своих четырнадцати лет, на вид ему можно было дать все семнадцать, если надо он всегда умел притвориться взрослее, чем есть. Он гордился тем, что среди парней в классе у него самые длинные волосы, остальных родители заставляли стричься, но Серпент зубами вырвал своё право носить такую причёску, какую он хочет. Три дырке в левом ухе он проделал себе сам булавкой, родителям пришлось с этим смириться, как и с другими странностями сына. Он пытался красить волосы в чёрный, но любая краска не держалась дольше недели на его светлых волосах, под конец он решил забить на это бесполезное занятие. Его руки покрывали браслеты, мало кто знал, что это для того, чтобы скрыть тонкие царапины на венах. Многим в этом возрасте свойственно резать себя.
Со стен на него смотрели многочисленные плакаты с лицами любимых музыкантов, некоторые из них недавно отправились в мусорку. Серпент долго думал оставить ли ему плакат "Кино", который почти год весел там просто так из жалости, но всё же желания созерцать надоевшую группу у него больше не было. Он всегда знал, что кумиры приходят и уходят, но есть что-то такое, что останется с ним навсегда - именно собственная непокорная душа. Плакат "Гражданской обороны" наверное останется надолго, Летов более многогранен, чем Цой. Хотя многие фанаты последнего сожрали бы Серпента заживо за подобные мысли.
Он сам пытался играть музыку, один знакомый отдал ему свою гитару. Старый раздолбанный инструмент почти не слушался, но Серпент находил некое моральное удовлетворение в ежедневном перебирании струн. Они больно резали пальцы, но ему из принципа не хотелось ставить более мягкие нейлоновые струны, Серпенту совершенно не нравилось их звучание. Он писал стихи, они приходили сами, наверное их приносил ветер. Он не любил показывать кому-то свои творения, никто не должен знать его лучше, чем он сам.
Становилось скучно, в такой день не грех было выползти на улицу, подышать несвежим, полным выбросов с металлургического завода, воздухом. Он всегда одевался слишком вызывающе для провинции; чёрная косуха с обилием нашивок, футболка с волчьей мордой, камуфляжные штаны и высокие ботинки до колена. Он всегда таскал с собой нож с рукояткой сделанной из оленьего рога на случай встречи с легендарными гопниками, только может быть гулял он в слишком благопристойных районах, то ли было ещё слишком светло, но гопники ему ещё к счастью не попадались. Только набожные бабки крестились и невнимательные прохожие принимали за девочку.

@темы: проза, В процессе работы

---

Весело

[Eloktian]

Название: Весело
Автор: Элоктиан
Жанр: стихи-рифмовки

Я твой посредственный знакомый
Недавно вышедший из комы Фромма,
С ослепшим слухом. Кроме
Этого есть некие побочные эффекты
В виде внезапной смерти
Несколько раз за день,
Давлюсь едой, как гадень.
Сзади виднеются крылья из пыли
В виде трупных пятен. Остыли
Котлы, в которых любовь кипятили.
Слили в канаву, на чью-то славу
Или чьё-то горе, впору именовать дуру
Дурой, а не другим эпитетом с выкатом
Из орбит оглохших глаз. Не лезь в паз
Сходящейся бездны, в чёртову пасть.
Когда нет сил уже даже упасть,
Ищешь поддержки, тебя давят как пешку.
Совесть поимели, на вешалку в спешке
Душу, встряхнув, вывесили, счастье вытащили.
Как при кесарево. Весело, люди, весело…

2011-01-20

---

[- Le renard de cannelle -]

Название: Синдром Кассандры. Первая история.
Автор:  Brendon Bryan - авторский псевдоним.
Бета: bitterstorm
Жанр: фантастика, антиутопия.
Фендом: ориджинал.
Рейтинг: пока PG-13
Статус: не закончен.
Что-то вроде саммари: год действия неизвестен. после глобальной катастрофы, известной как "Синдром Кассандры" осталось совсем немного людей. они живут обособлено на небольшом клочке земли. вся их жизнь предрешена ходом системы. но есть те, кто хочет вырваться из этого замкнутого круга. вот о них то и пойдёт речь.
Для потенциального читателя: приветствуется заинтересованность в жанре. Есть немного уклон в психологию (совсем немного). Так же хотелось бы конструктивной критики и высказывания эмоций или мыслей появившихся в процессе прочтения. Сообщения вроде: "ммм, как круто!" или "вау. хорошо пишешь" без прочего мне не нужны. Приветствуется обсуждение персонажей и деталей.

Текст в комментах, потому что его много.

запись создана: 15.01.2011 в 20:27

@темы: проза, В процессе работы

---

1000 и 1 друг Океана

[ZloYxp]

Автор: ZloYxp (я то бишь)
Жанр: рассказ. вернее первая глава давно начатой, но не законченной повести
Возрастных ограничений нет
От автора: Я ни за что не поверю, что исправил все ошибки в тексте. Но если они найдутся, укажите, будьте добры. Я с радостью их исправлю.


"Итак, слушайте мою историю.
Океан опасен.
Очень опасен.
Потому что океан огромен.
Потому что океан полон рыбы, жадных разномастных рыбёшек, старающихся отхватить себе кусок побольше от океана.
Но прежде всего потому что он огромен.
И его величина определяет кучу верроятностей, клубок вариатнов того, как именно той или иной рыбёшке откусят голову.
А раз океан огромен, все эти вероятности имеет место быть.
А жаль.
Короче, Шахеризада была не первой, кто догадался рассказывать султану сказки. Просто она единственная продержалась тысячу с гаком ночей..."

дальше

- Да, чувак, ты в теме, - многозначительно закачал головой Витёк, доливая себе в стакан остатки пива. - Вообще в то время шлюх полно было, и каждая со своими сказками.
- Их и в наше время полно, - пожал плечами Оушен, тупо уставившись в чёрное окно бара.
Ничего не было на улице. Пустота и город. Город и его пустота.
- Знаешь, наверное, океан - самое опасное в мире место...
- Да, чувак, да... Океан и аквапарки...
Витёк явно был уже не в этом мире. А если и в этом, то меньше чем наполовину. Оушену даже почти было видно, как всё плывёт перед его глазами, превращаясь в одну большую трясину цветов.
- Океан и аквапарки, чувак...
Неизвестно, за что Витёк так невзлюбил аквапарки. Наверное, из-за постоянных поломок и катастроф, которые красочно пересказывал телевизор, а может, это была просто игра его оживлённого выпивкой и лёгкими наркотиками воображения.
Оушен же был ничуть не пьян, и просто наблюдал за состоянием товарища.
- Да, чувак, аквапарки тоже хрень. Все эти трубы, извилины и вжух! Там немудрено разбить голову. И эти трубы, извилина, чернота и вдруг - бац- свет! А кому-то крыша обвалится, пока он в трубе - бац, и нет света! И вечная чёрная труба.
- Точно, друг, - кивнул Оушен, поднимая полупустой бокал. - За жизнь без этих труб!
- За аквапарки и их отсутствие! Слушай! А ведь в океане нет аквапарков!
- Тогда ещё и за океан!
Они выпили.
- Дотащить тебя до дома?
- Спокуха, сам дойду.
- Как хочешь, - вздохнул Оушен. Спорить с пьяным совсем не хотелось.
Витёк встал. Пошатываясь, направился к выходу.
Небо было беззвёздно, даже луна не показывалась. Здания чёрными великанами возвышались над прохожими. Яркие вспышки рекламных афиш бросались навстречу. Проносились мимо глазастые четырёхколёсные монстры.
Всё так же шатаясь, Витёк шёл по нависшему над железнодорожными путями мостом. За невысокой оградкой мелькали автомобили. Внизу замерли в темноте рельсы. Мимо проходили какие-то светлые и тёмные сгустки красок - пару кружек назад они были людьми.Один из сгустков сильно пихнул Витька в бок, и тот откинулся на ограждение, опершись на него локтями. Голова как бы сама запрокинулась назад, и тут только Витёк увидел - над самой головой его белым блином висела луна. Даже не просто луна, Луна!
Витёк резко уставился в эту Луну и смотрел на неё, пока ему не показалось, что земля упала из-под ног, как сами ноги подкашиваются и погружаются в вязкую жидкость ночи. Ему показалось, что небо - это огромный, бесконечный океан, в центре которого Луна и он, которого уже ничто не спасёт - ни проплывающие мимо лодки, ни шальная волна. И он тонул. Тонул в бесконечном океане этого чёрного неба, пока не увидел то, что хотел увидеть.
Небо стало чёрной луной аквапарка, луна - круглым отверстием света, выходом, свободой, до которой подать рукой и одновременно - бесконечно далеко.
А потом со звуком проезжающего поезда обвалилась крыша аквапарка. И этот выход пропал, оставив только черноту. Вечную черноту, в которую все мы держим путь. В которую уже нашла путь Она, несчастная жертва крыши аквапарка.
"Утонул, купаясь. Выброшен волной на на волнорезы" - гласила новая запись в оушеновской тетрадке.

@темы: рассказы, проза

---

[katia-miki]

Название:****545****
Автор:katia-miki
Жанр: фантастика
Возрастные ограничения: нет
От автора: начало можно узнать и в конце

Кет взглянула на его лицо и поняла , что мыслями он далеко от неё. Его взгляд был устремлен на группу девушек в ярко желтой форме.
- Кто это такие - спросила Кет и указала рукой в сторону девиц. - твои одноклассницы, может ты тоже не решаешься подойти?
- Это глупо - ответил Эрик -в их головах всегда какие-то странные идей. Прошлый год я только и занимался, что исправлял их ошибки.
Женщина закончила речь. Раздались громкие аплодисменты. Кет не удержалась и тоже с жаром стала хлопать, но оглянувшись на своего знакомого заметила, что ему ужасно скучно и даже противно смотреть на все эти восторженные лица.
- Мне пора. Следуй указание и все будет хорошо. - сказал Эрик и передал конверт
Кет распечатала конверт. Первым делом она решила найти свою комнату. Вещи давно туда были доставлены, а также новые учебники, которых она еще не видела. Кэт представляла как тут же окунется в прохладный душ , смоет всю дорожную пыль.
Найти пансионат оказалась довольно сложно. Где - то примерно час девушка блудила по паркам , которых оказал два, нашла стадион, пять ангаров и только потом увидела одинокое здание, где висела невзрачная вывеска «Пансион № 56» Кет открыла конверт и проверила, есть ли там номер пансиона, но там его не оказалась. Тогда, набравший смелости, девушка подошла к молодому человеку в ярко -красной форме.
- Скажи, пожалуйста, у вас правда так столько учащихся что приходится строить так много зданий.
- Нет , у нас все лишь один пансион, но он включен в сеть. Ну к примеру, такое же строение есть в Индии или Китае. Даже цвет одинаков. Не обращай внимания. Ты новенькая ?
Кет кивнула
- Тогда все понятно. В Общем, здесь много странностей, если будешь задумываться то скоро вникнешь в речь нашего психолога и будешь также глупо хлопать в ладоши. Ты наверно уже видела.
Женщина ухватила Кати за плече и потащила вниз. Она с трудом удерживалась , что бы не упасть с лестницы. Когда среди толпы женщина увидела Эрика, то закричала противным визгливым голосом.
- Это милая особа твоя подружка
Эрик приподнял глаза, презрительно посмотрел на Кет и легким пренебрежением в голосе сказал:
- Разве такая особа может считаться моей девушкой. Её только в поле ворон распугивать.
- Тогда мы вышвырнем эту особу от вон сюда, да так , что будет в впредь знать как обманывать.- с ликованием в голосе произнесла женщина. Она уже вцепилась своими длинными ногтями в шею.
- Не надо таких жертв. О нашей школе ходят разные слухи, что если девушка их подтвердит. Лучше приведи её сюда, я сам придумаю что с ней делать - с иронией произнес Эрик.
- Мы её нашли , нам и решать - возразила женщина - до слухов мне нет дела.
- Приведи её сюда - со злостью повторил Эрик.
Женщина послушалась. Она толкнула больно Кети в спину, отчего та отшатнуться, но крепкая рука на шей не позволила сделать. Они подошли в плотную к Эрику.
- Неужели я должен вам повторять. Здесь я решаю как быть, пока нет директора. В моей власти вышвырнуть вас от сюда - злобно произнес Эрик - если это повториться, то я не буду церемониться.
Он схватил Кет за руку и повел прочь из вестибюля. Они оказались на улице. Эрик отошел в сторону. Его глаза блестели. Только сейчас Кет поняла , что он не может быть её спасением, потому что ничем не отличается от остальных. У него такое же зловещее выражение лица.
- Почему ты не сидишь дома - закричал на неё Эрик. - Разве тебе не приходила мысль что тебе здесь не рады. Может ты ожидала, что как только окажешься среди разгулявшейся толпы, выпьешь пару стаканов вина, то станешь своей?
- Мне стала страшно- призналась Кет - я осталась одна, понимаешь никого не было рядом.
- Конечно лучше решение было гулять по среди ночи - продолжал злиться Эрик. - Знай это могло тебе дорого стоит. Лучше иди домой, завтра разберемся.
Он указал в сторону парка. У Кет на глаза наворачивались слезы, так противно она себя еще не чувствовала. Она пошла в пансион. Парк не освещался, дорожка шла не ровно, постоянно петляла, поэтому незнающий человек без труда мог заблудиться. Девушке было безразлично, главное просто уйти.
Ладно - спокойно сказал Эрик - я провожу тебя.
Кет не обернулась. Она продолжала идти самую гущу леса. Он догнал и остановил.
-Если есть вопросы- спрашивай
- Что произошло?
- Ну - задумался Эрик. Он пытался подобрать слова - Знаешь, это праздник на котором ты лишняя, но не расстраивайся, ты такая не одна. Только остальным хватает ума отсиживаться у себя дома, а тебе видно нет. Запомни, как только солнце село никуда не выходи, безопасней будет.
- Я не понимаю - сказала и посмотрела на лицо Эрика -Днем все доброжелательное, а ночью даже лица изменились. Это странно, но ты тоже стал другим.
Он улыбнулся.
- Сама природа изменилась, а мы её часть. Просто ночью посыпаться чувства и желания про которых забываешь днем - Эрик приблизился в плотную к девушке - Мой совет никому не доверяй, даже друзья предают, а мы с тобой всего лишь знакомые.
Кет хотела ототкнуть его, но чем ближе он становился , тем меньше она боялась. Казалось что все плохое исчезло. Остались только они в вдвоем. Она обняла его и закрыла глаза.
Когда Кет проснулась было уже светло. Везде раздавались звуки: кто-то кричал, что-то падало, но шум был приятен. Она часть чего-то большого. Она не одна.
В дверь постучали. Кэт выпрыгнула из кровати и обнаружила, что на ней нет одежды. С большим трудом отыскав халат, она открыла дверь. Перед ней возникли улыбающиеся приветливые лица девчонок.
- С новосельем - закричали они.

@темы: отрывки, проза

---

[Naire]

Название: Убейте!
Автор: Я
Жанр: стихотворение

Убейте!
Как последние цифры в счастливом билете.
Убейте!
Три фальшивых аккорда на старенькой флейте.
Убейте!
После первого вздоха и криков "налейте!"
Убейте!
И по ветру со смехом вы прах мой развейте.
Убейте!
Как простые слова, что приходят в конверте.
Убейте!
Мы не встретимся с вами на целой планете.
Убейте...

@темы: стихи

---

[_Сэл_]

Название: Всё хорошо
Жанр: Лирика (стихи)
Автор: я

Расставание...

Расставание...
Еще полгода назад было полгода.
Расстояние
В пол-купе. и как назло непогода.
Обещания?
Да о чем? Никто никому не должен.
О свидании?
Знаешь, подгадать слишком сложно.

Предпоследняя
Остановка, последняя сигарета.
Тереблю тебя
Мол, покурим, одна на двоих -
Плевать на приметы.
Если дождь
Не остудит голову, натяну берет я.
Хмыкну, скажу "ну что ж.."
И по перрону, теплом не согретому.

На выход. Москва.
А мне еще ехать и ехать...
Можно не обнимать?
Чтоб не спугнуть успеха.
И только попробуй
Не написать хотя бы две строчки...

"Всё хорошо,
И так же люблю, между прочим..."

@темы: стихи

---

Аццкий Сотона и труселя

[Eloktian]

Название: Аццкий Сотона и труселя
Автор: Элоктиан
Жанр: Пародия
От автора: Пародия на Король и Шут "Сапоги мертвеца".
Присутствует нецензурная лексика.

Аццкий Сотона тащился по небу.
Кучу наложил у врат он вроде бы.
Увидел архангела совсем вдрызг пьяного.
В новых труселях с рисунком Гаррета*.
-Эх, я возьму их себе!
Я ведь задрот в той игре!

И спустился радостный он в ад,
Снятой вещи очень даже рад.
«Посмотрите, бесы, что на мне!
Я такой один в великой тьме!»

В счастье Сотона, а ад тревожится.
Наступает ночь, все спатки ложатся.
«Не могу заснуть – всё ангел видится.
Как бы самому мне не скопытится».
Зря, Аццкий снял труселя
С пьяного ангела, да!

И раздался в Лимбе голос вдруг
«Аццкий Сотона ты мне не друг!
Я пришёл обратно отобрать
То, что смел ты сволочь с меня снять!»

И раздался в Лимбе голос вдруг
«Аццкий Сотона ты мне не друг!»
Сотона схватился за трусы
И сбежал на склад сыр-колбасы.

Аццкий Сотона не убежал,
Его Миша-ангел** напинал.
Труселя себе опять вернул
И на небо снова уебнул.
Хэй! Хо-о-о, о-о-о!

*Гаррет - вор, главный герой игры Thief
**Архангел Михаил

---

Моргозал

[Eloktian]

Название: Моргозал
Автор: Элоктиан
Жанр: Стихи

Скальпель, скальпель… Вжик-вжик-вжик. Тише, не ори, мужик.
Режу медленно живот. Вырежу твой пищевод.
Покопаюсь чуть в кишках. Вижу в твоих глазках страх.
Ты не бойся, всё в порядке. А вот печень это вряд ли.
Вырву печень твою к чёрту. Проявлю к тебе заботу.
Только долго не протянешь… Я к тебе привык, ты знаешь?
Трупы немо в ряд лежат. Ты ж кричишь, чему я рад.
В вену парочка инъекций, чтобы не было инфекций,
Чтобы тело онемело и здесь дёргаться не смело.
Медленно сниму перчатки, кину взгляд на распечатки,
Где мне список приведён, сколько резать и почём.
Труп уже почти остыл. Руки тщательно помыл.
Органы запаковал. Сладких снов, мой моргозал.

2010-10-26

---

[stalin.]

Название: короткий рассказ
Автор:  stalin.
Жанр: рассказ
Возрастные ограничения: нет
От автора: привкус лета, немного пафоса, отфильтрованные ощущения.

милый читатель, скажи мне, что с девушкой?

-Ты знаешь, я помню, - призналась она. По тёмному ночному небу плыли ещё более тёмные облака. Ночь была холодная, прозрачная, около костра вились комары и ночные мотыльки, то и дело обжигаясь и сгорая мгновенно.

Он, прищурившись, посмотрел на неё скозь блики и дым костра – сейчас их разделяло пламя. И даже так – прекрасна, тонкая, беззащитная, кроткая, и в то же время такая мудрая, такая сильная в душе, такая родная и незнакомая одновременно. Он закрыл глаза, на секунду представляя себе, каково это – быть ей. Попробовал – и не смог. Он невольно дёрнул головой, отгоняя подобные мысли, отгоняя неудачу от себя... Нет-нет. Только не с ним. С ним такого точно не произойдёт. Он снова посмотрел на неё, радуясь, что она не сможет заметить его жалкость, его трусость. Он восхищался ею сейчас, когда сам боялся её участи, и в его глазах она, хрупкая и худая, казалась царственной, могущественной, прошедшей самый безумный ужас в этой жизни... В очередной раз, еле сдержав порыв взрогнуть не то от холода, не то от мыслей, он отвёл взгляд и посмотрел на речку, журчавшую справа от него, глубоко вздохнув.

-Я прекрасно помню каждое мгновенье, каждый порыв ветра той прогулки, - тем временем продолжала она. Её голос стал более глубоким с момента их первого знакомства, значит, за 3 года. Она изменилась: сначала просто повзрослела, потом стала какой-то более уединённой, а потом общение с ней и вовсе заставляло чувствовать свою ничтожность любого собеседника. Впрочем, она не жаждала компании – одиночество будто красило её, радовало... Непостижимость её мыслей смущала практически всех её бывших знакомых и так, шаг за шагом, она всё больше отдалялась от мира, который принято было считать земным.

-Я помню листья, которые стремительно летели с деревьев, как они падали, шуршали, как их можно было легко поддеть кончиком сапога, какой красной, пронзительно-красной была рябина. Запах первого мороза... Стук каблуков об асвальт, ветер в лицо, рябь на лужах у подъезда...

Он слушал её и тоже невольно вспомнил всё это – и рябину, и лужи, и листья, и ветер. Воспоминания пугали его, он хотел спрятаться от них, убежать, он хотел, чтобы она замолчала... Общение с ней становилось невыносимым, выходло из-под контроля. Она слишком ярко всё чувствовала и слишком хорошо запоминала. Его душила вина. Он не знал, в чём он был виноват, и почему столь неприятное чувство настигло его, но помочь этому никак не мог. Обхватив свои колени руками, он возвёл глаза к небу, смотря на холодные звёзды где-то очень далеко и на плывущие облака. Луны не было, и легче ему не стало.

-Я никого не виню, - сказала она, будто прочитав его мысли и посмотрела в его сторону. Он, казалось, сжался ещё сильнее, прижимаясь к собственным коленям. Костёр потрескивал и одно из полен лениво откатилось от остальных, открывая множество маленьких красных огоньков, которыми оно было усеяно. Он в очередной раз перевёл взгляд на реку, и на какой-то момент ему даже показалось, что он увидел выдру в воде. Эта ночь, длинная, холодная, казалась вечной. И несмотря на всё то, что он испытывал, хотелось, чтобы она длилась ещё дольше и не кончалась никогда. Она всё отдалялась и отдалялась, и он знал – только эта ночь и держит их вместе, а после неё не останется ничего.

-Знаешь, мне хорошо одной, - сказала она, непроизвольным жестом закутываясь сильнее в коричневую шаль и переводя взгляд на костёр. Почему-то после этих слов он вдруг перестал верить в её могущество и силу души. Он не поверил – нет, ей не было хорошо одной. Она была одинока, брошена всеми, она была одна, и никто не хотел ей помочь. Все её оставили, все, и он тоже оставил, ссылаясь на то, что она сама этого хотела. Оставил, бросил, как существо ненужное, как вещь, которая сломалась, он бросил её и именно поэтому сейчас чувствовал себя таким виноватым.

Она снова посмотрела в его сторону:

-Послушай, - её голос стал вдруг таким мягким и тихим, таким звонким одновременно, прямо как раньше, - послушай, мне что-то холодно. А я ведь была такой закалённой, - она робко усмехнулась, и в этой усмешке читалась бесконечная, как небо, ностальгия, тоска, печал, грусть по чему-то, чего невозномжно было вернуть. Он мгновенно вскочил на ноги, обуреваемым ещё более сильным чувтвом вины и в два шага оказался рядом с ней, опускаясь на колени. Он быстрым, довольно грубым жестом обнял её, прижимая к себе, поглаживая по хрупким плечам. Запах её волос, такой знакомый, такой ароматный, словно запах самого солнца, заставил его закрыть глаза и прижаться к ней ещё сильнее... Вот она, снова рядом, такая близкая, будто ничего и небыло, будто бы всё как раньше. Рядом, рядом, совсем близко! Он улыбнулся, его сердце забилось как бешеное.

-Так лучше? - спросил он шёпотом, раскачивая её в своих объятиях. Теперь с ней ничего не случится, теперь всё будет хорошо.
Но она молчала. Её русые волосы чуть ниже плеч разметались по шали, и блики костра то и дело превращали их в золото. Очередной мотылёк поджёг крыло и свалился в костёр, но, казалось, она этого не увидила. От неё вдруг повеяло каким-то холодом, немым сопротивлением, она будто бы отталкивала его всем своим нутром, и желание разомкнуть объятия посетило его тут же, несмотря на то, что она не шевелилась. Он испугался и замер, чуть отодвинув голову. Что это? Что происходит? Но она лишь сидела и смотрела в огонь. И снова пропасть пролегла между ними. Она не позволит ему снова приблизиться к ней. Она винит его. Она его не простила.

-Послушай, - она осторожно высвободилась из его объятий, - пожалуйста, проводи меня к воде, а то темнота страшная, - она снова изобразила какое-то жалкое подобие улыбки на своём тонком лице, и он мог поклясться, что почувствовал самый настоящий удар ножом в сердце. Зачем же она так?

Он безмолвно поднялся с земли и помог ей встать, бережно взял за руку, и вместе они пошли к воде – его шаги были медленными и уверенными, а она следовала за ним, осторожно, касаясь опущенной свободной рукой кончиков колосьев и цветов. Её шаль скользнула с плеч на локти, и он, остановившись, не смог удержаться от желания поправить ткань. Грустная улыбка озарила её лицо, и он, зарержав руку на её талии на мгновение закрыл глаза, запоминая тепло её кожи, шероховатость полу-прозрачного гофрированого белого платья. Они пошли дальше.

Стоя у воды, будто испугавшись, она наконец прижалась к нему. Фатальность этого жеста поразила обоих - это конец, самый конец. Он обнял её, стараясь поймать её взгляд, надеясь на то, что прошлое ещё можно вернуть посредством какого-то волшебства, но нет, её взгляд блуждал в пространстве.

-Всё так же журчит, - будто удивилась она, вдыхая столько свежего воздуха, сколько только могли вместить её маленькие лёгкие, - жаль, я никогда этого больше не увижу.

Его сердце сжалось снова. Он так надеялся, что она не заговорит об этом, но она заговорила. Он виновато опустил глаза. Воспоминания заполнили его всего, словно в страшном сне, и бежать от них он не мог.

Они стояли так ещё некоторое время, потом наконец она отошла на пару шагов и неуверенно присела, слепо ища рукой начало реки, чтобы коснуться воды. Он, первое время смотревший на неё, не выдержав, отвернулся. Нет, это невозможно. Это всё его вина.

-Вода хорошая, - сказала она, вставая. Сделав несколько шагов в неопределённом направлении, она, казалось, наконец почувствовала тепло, исходящее от него и инстинктивно двинулась в его сторону.

-Пожалуйста, помоги мне с платьем.

Он замер. Её шаль полетела на влажную, сырую и холодную замлю, её тоненькая фигурка в белом одеянии будто бы светилась в ночи, эти мягкие, растрёпаные волосы, это ровное, неуверенное дыханье. Он осторожно расстегнул молнию её платья на спине, восторженно въедаясь взглядом в каждым миллиметр молочно-белой кожи, усыпанной маленькими родинками, вдыхая аромат её тела. Она выскользнула из платья, и шагнула к реке. Шаг. Ещё однин – и, глубоко вздохнув ,без единого возгласа, без единого звука, она поплыла, очаровательная, божественная, словно ангел.

Зтаем она перевернулась на спину, и «лежа на воде» любовалась небом – он хотел в это верить. Наконец она нащупала дно ногами, и посмотрела куда-то по направлению к берегу.

-Мы давно уже утратили возможность понимать друг друга без слов, но я верю, что сегодня ты в последний раз сможешь прочитать мои мысли. Я думаю, в глубине души ты знаешь, зачем я сюда приехала. Ты должен вернуться на берег.

Один-единственный миг он сопротивлялся понимаю смысла сказанного, но после всё его сознание запротестовало, хотелось побежать к ней, вытащить её из воды, спасти, приголубить, вернуть к жизни. Да, это его вина, но он может всё исправить, и она снова будет жить, чувствовать, это ведь так возможно.

-Пожалуйста, - сказала она мягко. И именно в этот миг все его мысли рухнули, погибли, исчезли. Он посмотрел на неё, красивую и чистую, нежную, беззащитную, в воде по шею. Он понял. Он почувствовал. И, словно заклятый и околдованный, поднял с земли её платье, поднялся на берег и вернулся к костру, стараясь не слушать и не слышать. Но как на зло каждый звук отадавался в его ушах, пока он смотрел на то самое откатившееся полено – вот она плывёт по воде, её дыханье, её движения, вот она ныряет, вот слышится один взбрызг... Ещё один. И тишина.

Вдруг он понял, он понял всё – но было уже поздно. Ничего не осознавая, ослеплённый слезами, затуманившими его взор, он отбросил от себя платье, всё ещё хранившее остатки тепла её тела, и двумя руками выхватил то откатившееся полено прямо из костра, изо всех сил сжимая его двумя ладонями. Боль смешалась со слезами, и на один миг ему показалось, что как только её легкие заполнились водой, она снова смогла видеть, видеть весь мир, и нужно было нырнуть и спасти её, но он нес мог. Теперь же он знал, что остановилось её сердце там, в холодной воде, и что его душа умерла тоже.

На следующий день угли он костра разнесли, а шаль, оставшуюся валяться у воды, подобрала какая-то купальщица и унесла к себе домой. Тело утопленницы нашли только через 3 месяца деревенские, и, неопознанное, быстро похоронили - останки наводили ужас своим состоянием.



Конец.

@темы: рассказы

---

Прощание

[Naire]

Название: Прощание
Автор: Naire
Жанр: стихи


Красным золотом вымыты улицы,
Догорает в руках феерия.
Улыбаться мне, или хмуриться?
До свидания, шлюха-Империя!

Я сегодня в Париж - к любовнице,
Не жена, но смотря, как станется.
Пусть душа твоя успокоится,
Я ей тоже не буду кланяться.

Провожай меня, нелюбимого
И бросай же мне вслед проклятия.
Мне бы счастья, хотя бы мнимого.
Вместо савана сшей мне мантию.

Улыбнётся в след кривоокая,
Изнасилована да затаскана.
Ты по-прежнему одинокая,
Пусть и тварью красной обласкана.

@темы: стихи

---

[Художник-график]

Название: Сказание о короле Хильдерике, глава 2 "Римлянин"
Автор:  Анри де Валуа
Жанр: исторический роман/приключения

15 августа 454 года, Трир


К востоку от тех мест, где Хильдерика Длинноволосого вот уже год назад выбрали королем франков, всего в четырех сотнях миль, располагался город, называемый в народе Северным Римом – оплот римской империи в Галии – город Августа Треверорум . Его цветущее великолепие, казалось, лишний раз доказывало мощь великой Римской Империи: её силу и богатство. И если на самом деле самый фундамент Империи уже давно точили изнутри могильные черви – внешнее великолепие могло уверить случайного, не осведомленного путешественника в обратном. Одно дело – слушать россказни окружающих о плачевном положении римских властителей, и совсем другое – своими глазами увидеть восхитительное великолепие города, являющегося центром Галлии. Красивая оболочка всегда первой бросается в глаза, заставляя забыть о несовершенствах, спрятанных в глубине.
Есть слово, которое одно вполне могло бы отразить всю суть Трира: великолепие. Раскинувшийся на земле Галлии, этот огромный город сверкал белизной своих колонн и позолотой скульптур.
Странники, торговцы, посыльные входили и выходили из города через легендарные Чёрные Ворота. Возвышающиеся на много метров в высоту, словно божество – над жалкими головами смертных, они выполняли функцию последнего из четырех укреплений защитного кольца города. Фасад, разделенный полуколоннами, выглядел столь монументально и величественно, что любой варвар невольно проникся бы самым искренним восхищением.
Организм – как можно было бы назвать Римскую Галлию – постепенно умирал; по очереди выходили из строя его важнейшие органы. Но сердце ещё билось, разгоняя по артериям кровь – и оно находилось здесь. Шумели на площадях торговцы, в Трирском Соборе шла служба, работала городская курия. Казалось, здесь и не ведал никто о варварах, перешедших Рейн и вторгнувшихся во вторую Бельгийскую провинцию. Казалось. Но был человек, который, уж точно, задумывался об этом малоприятном вопросе.
В здании терм, построенном специально для императоров, в огромной купальне, отдыхал наместник римского владыки Валентиниана III, военачальник Эгидий.
Этот человек воистину наслаждался своим пребыванием на земле – он всегда стремился взять от жизни всё, что только она могла ему предложить – богатство, власть, роскошь, общество красивых женщин. Сейчас, когда военачальник отдыхал в купальне в обществе своей обворожительной кузины Клавдии, по телу его разливалась сладкая нега, и ручейки мурашек как будто собирались в целые озера где-то у основания шеи. Над ровной водяной гладью легкой поволокой струился пар. Негромкие, мелодичные всплески, иногда нарушающие тишину, ласкали слух, заставляя забыть обо всех заботах. Мягкие руки кузины Клавдии массировали военачальнику спину, и довольная улыбка расцветала на его тонких губах – волны теплого наслаждения смывали прочь все невеселые мысли, все то грязное и тяжелое, что оседало на душе Эгидия за то время, пока он занимался исполнением своих прямых служебных обязанностей.
Но все это было привычно для римского военачальника. Он привык к бесконечным заботам и необходимости постоянно быть на чеку настолько же, насколько привык к комфорту, роскоши и удовольствию. Последние три составляющие ценились Эгидием более всего остального, и если бы ему пришлось чем-то жертвовать, он мог бы поступиться чем угодно, но только не этим. Военачальник не понаслышке знал, что такое тяготы походной жизни и всегда принимал их как должное – но, однако же – временное неудобство. Этот человек видел жизнь во многих её проявлениях, и чем больше он изучал эту изменчивую и непостоянную прелестницу, тем более входил во вкус; он продал бы свою душу дьяволу за право обладать бессмертием и никогда не расставаться с той единственной, которую он по-настоящему любил – с жизнью. Что касается женского общества – то оно было для Эгидия так же важно, как наличие мягкой постели, удобного кресла, письменного стола или же хорошо приготовленного блюда, вовремя поданного к обеду. Не больше и не меньше. Военачальник прекрасно знал самого себя, никогда не путался в собственных чувствах или мыслях и четко осознавал, чего он хочет. Так же четко Эгидий понимал и то, что окружающим совершенно необязательно знать его насколько же хорошо, насколько он сам знает себя. Он совершено не нуждался в том, чтобы кто-то разделял его мнение, сопереживал ему – такая эмоциональная близость не представляла для него никакой ценности. Однако, у Эгидия хватало ума на то, чтобы не слишком явно обнаруживать это. Особенно перед женщиной, которая была с ним сейчас.
Эгидий никогда не противился женским чарам и не боялся их – разумеется, потому что брал от общества прелестниц чувственные наслаждения, а все остальное отметал в сторону, как не нужное. Женщина исполняла рядом с ним роль, сходную с ролью золотой броши на застежке плаща - военачальник особенно ценил внешние качества. Ничто не раздражало его в женщинах – потому что сложно, даже невозможно было затронуть холодное, покрытое инеем сердце. А потому представительницы слабого пола в полной мере могли выказывать в его обществе свой характер в самых разнообразных его проявлениях.
Клавдия пользовалась этой привилегией – но что бы она не показала военачальнику, ничто не вызывало у него ощущений, даже отдаленно напоминающих раздражение или неприязнь, и даже наоборот – можно было сказать что Клавдия нравилась ему чуть больше, чем его любимая гнедая. Нрав этой женщины и её характерные реакции, жесты – иногда умиляли военачальника, и как бы Эгидий к ней не относился, он с большой неохотой согласился бы променять кузину на другую, пусть даже более яркую и видную женщину. Но если такая особа и существовала – то где-нибудь за пределами Трира, ибо Клавдия была по настоящему красива, по крайней мере, она полностью отвечала всем вкусам и чаяниям римского военачальника. И сейчас Эгидий был рад тому, что именно она находится с ним в купальне и именно её руки прикасаются к его обнаженному телу.
- Мммм… - довольно протянул Эгидий, когда подушечки пальцев Клавдии коснулись кожи за ухом – Ты волшебница.
- Люблю, когда ты так меня называешь – отозвалась зеленоглазая красавица, нежно улыбаясь затылку военачальника и про себя желая, чтобы мужчина обернулся к ней лицом.
- Ты это заслужила – отозвался Эгидий, закрывая глаза – В твоём обществе я чувствую себя иначе, нежели обычно.
Военачальник мог бы подтвердить сказанное только что даже перед самим собой – в обществе Клавдии он действительно ощущал нечто настолько мимолетно-странное, что невольно начинал прислушиваться к тому, что ещё осталось в глубине его души от способности чувствовать. Но ощущение было настолько слабым, и уловить его было так тяжело, что не стоило даже и пытаться. Но присутствие этого было приятно: словно легкое облако окутывало военачальника. Эгидий точно знал, что ранее этого не было. Он точно помнил тот момент, когда ЭТО вдруг появилось – оно окутывало военачальника снаружи, словно пыталось пробраться глубже. Но – безуспешно. Эгидий почти не ощущал собственного тела – то ли дело было в особенной температуре воды, то ли в прикосновениях Клавдии, но вновь показалось военачальнику, что неуловимая субстанция окутывает его, унося куда-то прочь от земли. Время в такие моменты останавливалось. И неизвестно, сколько еще десятков минут Эгидий пробыл бы здесь, если бы слух его не встревожил гулкий звук чьих-то шагов по ту сторону двери. Эгидий почувствовал, как напряглись пальцы Клавдии, сжимающие его плечи, как замерла, прислушиваясь, его женщина, но сам он не ощутил никакой досады от того, что их уединение кто-то собирается нарушить.
В отличие от Клавдии, военачальник ничуть не смутилcя появлением в купальне его подчиненного - Мариуса Антония.
Этот молодой человек выполнял функцию поверенного и посыльного в одном лице. В то же время Антоний был, что называется, «глаза и уши» римского военачальника.
Невысокий, тонкий в кости, Антоний чем-то напоминал сложением Греко-римские античные статуи Диониса или Аполлона. Темно-русые волосы молодого человека были коротко острижены, мягкость черт придала бы его лицу ангельски - беззаботное выражение, если бы не глубоко посаженные, серые почти цвета стали, глаза. Их выражение лишний раз заставляло задуматься о том, как обманчива бывает внешность. Окинув присутствующих быстрым взглядом, Антоний приблизился к бассейну и, вытянувшись, словно струна, произнес:
-Срочное донесение военачальнику.
Клавдия не успела даже моргнуть, как Антоний уже протягивал Эгидию запечатанный конверт. Молодая женщина отчего-то боялась этого римлянина с холодными глазами – и вот, Эгидий, за которого она буквально спряталась, как будто совершенно забыл о ней. Как ни в чем ни бывало, словно действие происходит в его кабинете, он приблизился к краю бассейна и принял из рук Антония конверт. Клавдия буквально ощутила, как на нее вывернули бадью холодной воды, когда Мариус Антоний вдруг окатил её с ног до головы своим прохладным взглядом, таким внимательным, что казалось, он пронизывал её обнаженное тело до костей. В красивых миндалевидных глазах женщины на мгновение промелькнул смешанный с возмущением испуг. Несколько секунд она стояла, недвижима, позволяя Антонию изучать себя.
Капли воды переливались в тугих кольцах крупных каштановых кудрей. Длинные пряди волос змейками струились по незащищенному от постороннего взгляда телу Клавдии, перекрещиваясь между собой и образуя множественные живописные переплетения. Но этого одеяния было явно недостаточно для того, чтобы сокрыться от поверенного Эгидия, тем более что он даже не посчитал нужным отвернуться, разглядывая женщину, словно статую древнегреческой богини. А военачальник погрузился в чтение письма, и брови его хмурились – в воздухе повисла холодная, неприятная тишина. Казалось, все покрылось инеем с появлением Антония. Клавдия почти ненавидела его в эту минуту, еще немного, и её ресницы увлажнились бы слезами. Первым порывом было желание метнуться к бортику, схватить тунику и скрыться за ширмой гладкой пурпурной ткани.
Вместо этого кузина Эгидия горделиво вздернула подбородок и воззрилась на Антония с нескрываемым вызовом в сверкающем возмущением взгляде. Мужчина, однако, и тут не обнаружил никакого замешательства, и экспрессивная выразительность Клавдии разбилась о непроницаемую стену его невозмутимого спокойствия. Одному богу было известно, о чем думал поверенный, но легкая насмешливая улыбка, скользнувшая по его губам, окончательно убедила молодую женщину в намерении Антония опустить её до уровня плебейской девки. В том, что насмешка адресована лично ей, Клавдия не сомневалась ни секунды. Решив сыграть свою роль до конца, она неторопливой поступью направилась к ступеням и, наконец, вышла из воды, горделивая, словно Афродита, рожденная морской пеной. Не удостаивая мужчин ни единым взглядом, Клавдия завернулась в полотенце и принялась выжимать волосы, почти физически ощущая на себя взгляд Антония. Наконец, поверенного отвлек голос военачальника.
- Давно тебе передали это?
- Три дня назад – в Бастони.
- Полотенце мне! – резко крикнул Эгидий и, буквально через несколько секунд, к бортику подбежала рабыня.
- Полагаю, нам удобнее будет говорить в кабинете – продолжал военачальник – Подожди меня за дверью.
Без лишних жестов, не мешкая ни секунды, Антоний ответил Эгидию легким наклоном головы, развернулся и вышел в соседнюю залу.
«Наглец!»- тем временем думала Клавдия, кусая губы и быстро облачаясь в свой повседневный наряд. Лишь только удалился Антоний, необходимость в показном спокойствии отпала сама собой, и теперь молодая женщина не скрывала так искусно своих чувств – «Да что он о себе думает!»
- Наглец! – прошипела она уже вслух, выжимая из растрепавшихся кудрей влагу.
- Ты чем-то расстроена? – как бы между делом спросил Эгидий, не оборачиваясь к ней.
- О нет, что ты – Клавдия издала короткий смешок, собирая свои длинные волосы в подобие прически и наскоро скрепляя мокрые пряди заколками. – Да разве же я могу!
Не собираясь продолжать разговор, разгневанная женщина быстро направилась к выходу из купальни, желая поскорее оказаться в своих покоях. Эгидий лишь пожал плечами – бурные эмоции его не пугали.
Клавдия же, едва только она вышла за дверь, столкнулась плечом к плечу с Антонием. Собственная неловкость еще более расстроила кузину Эгидия.
- Да пропустите же вы меня!- тихо произнесла молодая женщина, но голос её – это было заметно – звенел от слез, готовых навернуться на глаза.
- Я никого не задерживал – спокойно отозвался поверенный, отступая в сторону. Клавдия, уже успевшая сделать несколько быстрых шагов, на мгновение остановилась. Она глубоко и часто дышала, пытаясь справиться с подступающими слезами, и размышляла, что же теперь ей делать. Развернуться и наградить Антония пощечиной? Но за что? Ведь это не он, а главным образом Эгидий обращается с ней как с пустым местом. Не он, а Эгидий выставил её чужому мужчине на обозрение! Разум подсказывал Клавдии, что самым уместным сейчас будет удалиться, не сказав ни слова и не роняя свое достоинство еще пуще – а все, что она сейчас думает, можно будет высказать потом Эгидию. Но чувства все же взяли верх над разумом.
- О, вы можете быть довольны собой! – произнесла она, сжала левую руку в кулак и, усмехнувшись, буквально «сорвалась» с места, быстро уходя. Она не понимала, от чего Мариус Антоний не пропускает ни единой возможности уколоть её? Неужели ревнует к ней своего военачальника? Какой вздор! Но тогда что же?
Клавдия настолько увлеклась собственными мыслями, что не услышала легкого звона, с которым приземлилась на холодный пол золотая заколка, выскользнувшая из небрежной, наспех сооруженной прически. Зато Антония всегда отличало свойство замечать все, что творится вокруг него. Бережно подняв с пола украшение, Мариус спрятал его под складками своей туники – как раз во время: дверь купальни распахнулась, и на пороге появился Эгидий.
- Идем – бросил военачальник, и мужчины зашагали прочь, оглашая молчаливую залу звуком своих шагов.



Кабинет римского военачальника, великолепно, но, однако же, неброско обставленный, лишний раз убеждал посетителя в том, что вкусом Эгидий обладает отменным. Лепнина на потолке, мягкий ковер на полу, удобные сидения, широкий, письменный стол, небольшой книжный шкаф – здесь было ровно столько мебели, сколько нужно. У входа возвышался мраморный бюст римского императора, ныне правящего Валентиниана. Весь кабинет, казалось, пропитался уравновешенным спокойствием своего хозяина и был просто создан для обсуждения здесь вопросов, касающихся политики.
Ковер, украшенный растительными узорами, заглушал шаги вошедших мужчин. Эгидий только сейчас заметил, что подол плаща Антония весь в грязи – на бордовой ткани сплошь виднелись пятна и тёмные разводы. Обувь поверенного тоже выглядела не лучшим образом, и Эгидий с недовольством представил, что станется с ковром после того, как Антоний пройдется по нему раз-другой. Поджав губы, военачальник подошел к письменному столу и знаком указал Антонию на свободное кресло.
- Сядь и расскажи мне всё, что знаешь.
- Как уже известно военачальнику из послания, Турне занят франками – произнес Антоний, опускаясь на указанное место– Послание было получено мной два дня назад, в Бастони. Туда ещё днем раньше оно было доставлено с гонцом из самого Турне.
- Значит, примерно пять-шесть дней назад… - задумчиво протянул Эгидий
- Военачальник совершенно прав – отозвался поверенный – шесть дней назад мы потеряли Турне. Но это ещё не все.
- Что ещё?
- Камбре занят теми же франками восемь дней назад. Это мне передали на словах.
Римский военачальник относился к людям, хорошо владеющим своими чувствами. Он был на редкость хладнокровен в сражениях и как-то раз, когда варварская секира со свистом прорезала рядом с его виском воздух, лицо его не дрогнуло; не дрогнуло оно и тогда, когда во время боя загорелся его белый с золотой окантовкой плащ. Сбросив его со своего плеча, Эгидий так же хладнокровно отдавал своим воинам четкие, ясные приказы. Его не пугал страшный боевой клич германцев, от которого у солдат зачастую кровь стыла в жилах. Но сейчас, когда из уст Антония прозвучала эта новость, краска резко прилила – а затем схлынула с его лица, глаза у военачальника засверкали – и пальцы левой руки с силой сжались в кулак.
Взять два города за три дня! Конечно, города эти находились недалеко друг от друга, но все же – Камбре, а особенно Турне были достаточно крупными центрами, чтобы можно было серьезно обеспокоиться их потерей. Эгидий не знал, что за вождь стоял над франками, но человек этот был, без сомнения, деятельный. За семь дней он лишил Эгидия возможности собирать с населения, проживающего в этих городах и вокруг них, налоги и этим изрядно навредил римскому военачальнику.
- Известно ли что-нибудь об их вожде?- Эгидий в полной мере вернул себе самообладание, и голос его звучал так же прохладно и ровно, как в самом начале аудиенции.
-Ничего, военачальник - лаконично отвечал поверенный.
Эгидий достал из ящика свою огромную карту, разложил её на широкой поверхности стола и отметил два города, лежащие на западе, синим цветом – цветом, который он выбрал для обозначения владений франков. Теперь, когда это племя подобралось так близко к Триру, оно представляло для Эгидия огромную опасность. Военачальник в полной мере осознал ситуацию, в которой он оказался, и это осознание изрядно щекотало ему нервы.
- Насколько я могу судить, состояние наше не самое лучшее – Антоний позволил себе подать голос первым.
- Тяжёлое, крайне тяжёлое – резко отозвался Эгидий, вглядываясь в обозначения на карте. Последние изменения, произошедшие с провинциями, буквально кричали о том, что ситуация становится критической. Вторая Бельгийская была фактически потеряна – там обосновались франки. От захваченного ими Турне резиденцию Эгидия отделяло всего каких-то три- четыре дня пути. Не лучше обстояло дело и с другими провинциями. На севере сиагры и алеманы изматывали бесконечными вторжениями первую Аквитанскую, удержать которую сейчас входило в непосредственную задачу Эгидия. С юга провинции угрожали вест-готы, с востока - бургунды. Император Валентиниан требовал от Эгидия невозможного – установления порядка в Аквитании и, в перспективе, во всей Галлии. При этом Эгидий был сильно ограничен в средствах, которыми он мог располагать, добиваясь своей цели. Стоило смотреть правде в глаза – император не давал своему наместнику в Галии достаточной поддержки, власть его была ничтожна. Пусть даже он был бы умен и деятелен как Гай Юлий Цезарь, но даже такой правитель уже не в состоянии спасти Империю. Валентиниан же ни в коей мере не пытался как то повлиять на ход событий и замедлить процесс разложения Империи. Эгидий прекрасно знал и видел, что наиважнейшие посты в государственной системе занимают варвары. Состоящий на службе у императора галл Рицимер обладал гораздо более широкими полномочиями, нежели сам Валентиниан. То ли император не видел этого, то ли просто не способен был ничего понимать – но он проводил дни в увеселениях, почти не проявляя интереса к делам государства. И теперь он разгневан тем, что наместник Лундгунской провинции вышел из повиновения и отказался признавать слабоумного владыку Империи. Теперь у Эгидия, как у представителя Рима в Галии, появился ещё один враг – Бургундское королевство с центром в городе Лундгуне.

Самым весомым аргументом в борьбе с варварскими вождями была даже не армия, которая сейчас находилась в Аквитании, а мешок, набитый золотом; но этим аргументом военачальник тоже не владел. Эгидий видел, что префекты, бывшие у него в подчинении, один за другим продавались бургундам в обмен на земельные наделы и объявляли, что отныне они больше не признают власти Императора над собой. Они предпочли варваров Галлии властителю Рима.
Эгидий в который раз внимательно вглядывался в карту, как будто пытаясь разглядеть на ней что-то доселе не виданное. Но рисунок не менялся, и все оставалось по старому: Аквитания со всех сторон окружена варварами – на юге готы, на северо-востоке бургунды и алеманы. На севере сиагры. Еще севернее объявились франки, которые сейчас теснили сиагров на юг, угрожая им со стороны Ланса. А Трир, в котором находился Эгидий, лежал немногим восточнее города Немотоценна, которым еще месяц назад овладели франки. Выбить их оттуда не удалось, так как почти все оставшиеся у Эгидия войска были брошены на защиту Первой Аквитанской провинции – там они находились и по сей день. Теперь, с потерей Турне и Камбре, соседство с франками стало намного более близким а, следовательно, более опасным, чем ранее. Ситуация, под каким углом ни посмотреть, была критическая. Трир лежал слишком близко к франкским владениям и если Эгидий покинет свою резиденцию, со стороны императора возникнет слишком много вопросов.
Военачальник вздохнул и отошел в сторону. Сейчас в Трире спокойно, но если срочно не найти решения, можно потерять в конце концов и эту провинцию, лишиться должности военачальника, и еще неизвестно, что сделают с Эгидием, когда он вернется в Рим. Однако, он не боялся возможного гнева Императора, единственное, что пугало его по настоящему – перспектива потерять влияние, которое он сейчас имел. Потерять должность и возможность решать сложные политические задачи. Если франки захватят вторую Бельгийскую провинцию с центром в Трире целиком, можно будет считать, что всё это случилось. И откуда только взялись эти франки? Все они приходят с севера. Оттуда, где темно, холодно и нет даже намёка на культуру. Военачальник даже сосчитать не мог все эти бесчисленные племена, называемые германцами. С ними нужно было как то договариваться, платить им, сдерживать, парализуя их деятельность.



Эгидий не застал того времени, когда можно было со спокойной душой покинуть город и быть уверенным, что никакие вражеские отряды не застанут тебя врасплох. Теперь же дороги близ Трира сбились, деревни, находящиеся в округе, постоянно подвергались нападениям; климатические условия тоже не радовали. Вечно серое небо, резкие холодные ветра, дожди и выпадающий зимой снег. Плотная масса облаков повисла над Триром и его окрестностями, и ни один солнечный луч не мог пробиться сквозь эту стену. Создавалось ощущение тягостного мрака, обволакивающего пространство. Эта серость и тусклость в последнее время действовали на Эгидия угнетающе; или, может, дело было вовсе не в погодных условиях, а в том, что варвары окружают последние остатки римских провинций плотным кольцом?
Трир был оторван от тех мест, в которых ещё удавалось сохранить подобие контроля. Военачальник не понимал, на что надеется Император и почему на стремительно захватываемых варварами территориях еще находятся римские войска, которые, по его мнению, давно уже нужно было увести. Пусть варвары управляют собой сами, почему он должен находиться на этих враждебных территориях и что-то здесь в одиночку изображать? Если Валентиниан хоть немного думает о спасении империи, нужно бросить Галлию и заняться в первую очередь столицей. С горечью осознавал римский военачальник, что император не обладает ни умом, ни решительным характером и что нет у него ни реальной власти, ни влияния.
Как бы то ни было, навести порядок в Галлии в одиночку, имея в своем распоряжении только громкий титул военачальника было невозможно. Эгидию нужны были деньги и связи – и если с первым были проблемы, то второе можно было легко наладить.
Что ж, так даже интереснее. Кто знает, что может выйти из всей этой ситуации. В любом случае, римский военачальник не так глуп, чтобы позволить себе пропасть. Ум у этого человека был живой и подвижный; Эгидий уже давно находился в Галлии и неоднократно принужден был находить для себя выход из крайне щекотливых и опасных ситуаций. Он научился изворачиваться так ловко, что ему удавалось не только отвести от себя беду, но и извлечь конкретную – чаще всего материальную – выгоду. И сейчас Эгидий усиленно искал для себя выход из сложившейся ситуации. Решение пришло к римскому военачальнику мгновенно.
Причина опасаться франков была не только у Эгидия, но и у племени сиагров, занимавших сейчас Париж, Реймс и Амьен. Амьен находился примерно на таком же расстоянии от Турне, что и Трир. И сейчас все зависело от того, в какую сторону намерены двигаться франки – на юг к Амьену или на восток, к Триру. Даже день промедления мог бы сыграть роковую роль.
- Нужно отправить к вождю франков гонца – произнес Эгидий – Мне нужен человек, который поедет в Турне и проведет от моего имени переговоры. Человек, который, вернувшись, расскажет мне об их вожде, сообщит о численности войск. Мы мало сталкивались с этим народом и мало знаем о нём. Это нужно исправить.
- Твоя мысль понятна, военачальник – отозвался Мариус Антоний - Но ты сам знаешь, что кто бы ни были эти люди, они варвары в самом прямом смысле этого слова. Чтобы уйти от них невредимым, нужно отвлечь их внимание богатыми дарами или же – выгодным предложением.
Эгидий предпочел бы откупиться от варваров, нежели связывать себя какими то договоренностями с ними. Впрочем, если они представляют меньшую опасность, чем он предполагает, можно будет забрать свои предложения назад.
Но, как уже было замечено выше, Эгидий был ограничен в средствах. Денег хватило только на то, чтобы подкупить алеманов, которые сейчас вели войну с бургундами, оставив Эгидия в покое. А Император требовал своевременной выплаты податей и налогов. Прошла пора строительства дорог и возведения городов. Теперь угасающий Рим как будто старался забрать у галлов назад все, ранее вложенное в развитие их территорий.
- Ты прав - благосклонно ответил Эгидий своему поверенному – Купить их золотыми слитками мы не сможем. А вот выгодным для обеих сторон военным соглашением – может быть. Остается только узнать, согласятся они на такое предложение или нет. Мне нужен человек, который выяснит это.
Уголки губ Антония дрогнули – но он сдержал улыбку.
- Считай, что такой человек у тебя есть. Я отправлюсь к франкам и уверен – сумею выполнить твоё желание лучше, чем кто-либо другой. Я поскачу туда так быстро, что уже через три дня буду в Турне.
Эгидию вновь стало не по себе от этого «через три дня». Антоний лишний раз напомнил военачальнику о слишком близком соседстве с франками.
- Ты должен быть очень осторожен - Эгидию было бы жаль потерять своего поверенного. Он ценил окружающих его людей исключительно как боевые единицы - личной привязанности к Антонию он не испытывал, но поверенный был ловок, умён и приказы Эгидия исполнял со всей ответственностью. При всем желании Эгидий не смог бы выбрать человека, подходящего для столь важного поручения более, чем Антоний.
- Положись на меня и жди вестей. Я выеду сегодня же ночью.
Эгидий кивнул в ответ на эти слова.
- Ступай – лаконично изрёк он и знаком показал поверенному, что тот свободен и может идти.
- Военачальник простит мне лишний вопрос?
-Спрашивай.
- Что именно я могу предложить вождю варваров от твоего имени, если он заинтересуется союзом с нами?
Эгидий удивленно воззрился на юношу. Ему казалось, он уже сказал все, что было нужно.
- Первым делом выясни у варвара, чего он хочет. Скажи, мы можем оказать содействие в борьбе с сиаграми. Ведь теперь они – его ближайшие соседи после нас. Скажи, мы готовы оказывать ему помощь в его военных кампаниях в обмен на его участие в войне с саксами и алеманами, если они вздумают нападать. Поможем на западе, если он согласится не идти на восток. В конце концов, скажи – римский Император в моем лице предлагает ему союз.
- Я понял тебя. Позволь мне в заключение испросить письменное послание к королю варваров. Вряд ли кто-то из них умеет читать, но письмо будет лишним подтверждением того, что я прислан к ним римским военачальником.
- Ты получишь то, что просишь. Я передам тебе письмо перед самым твоим отъездом. А сейчас ступай.
Антоний кивнул в знак того, что слова Эгидия ему понятны, и вопросов больше нет.

Оставшись один, Эгидий прошелся по кабинету, вновь остановился у стола, взглянул на карту, и его тонкие губы сложились в коварную улыбку.
«Попробуем найти способ сожительства с варварами» - подумал Эгидий – «Если ты, император, больше не помогаешь, а только просишь»

@темы: проза, В процессе работы

---

[Художник-график]

Название: Сказание о короле Хильдерике, глава 1 "Вождь"
Автор:  Анри де Валуа
Жанр: исторический роман/приключения


3 июля 453 года, Ланс

Воздух пропах потом, кровью и грязью – этот запах щекотал ноздри варваров, спустившихся по реке к небольшому городу на севере современной Бельгии, названному Ланс; но запах этот не смущал их, наоборот – будоражил и поднимал боевой дух. Они пришли в поисках битв, новых владений и добычи – будь то золото, оружие или женщины. Опустошив прилегающие к городу деревни и насытившись на сегодня кровью и награбленным добром, они оставили в домах побежденных поселенцев своих женщин и детей, а сами лагерем расположились вокруг крепостных стен города чуть далее чем на расстоянии стрелы, выпущенной из лука. Закрывшиеся в Лансе галло-римляне могли видеть с крепостных стен, как ярко горят многочисленные костры франков. Помощи было ждать неоткуда, оставалось только надеяться, что франки не одолеют крепостных стен. Надежда эта была слабой. Во-первых, потому, что обветшалые стены не защищали город в достаточной степени, а во-вторых, галлы не понаслышке знали, что франки умеют воевать. Воины этого народа поражали точностью, с которой они метали свои секиры, топоры и дротики – пехотинцы атаковали с такой стремительностью, что казалось, не уступали в скорости своему метательному оружию. Их кони были специально приучены оставаться на месте, если всадник соскакивал на землю; всё их войско действовало слаженно, словно единый живой организм. Они не знали пощады, не брали пленных и сами не сдавались в плен; их боевой клич заставлял кровь стынуть в жилах. Правда, этот народ избегал боя, если численное превосходство было не на его стороне. Сейчас был не тот случай – поэтому франки так спокойно расположились поблизости от города; обыкновенно они подбирались к противнику незаметно, скрываясь в гуще лесов, чтобы потом внезапно напасть.
Всякому было очевидно, что грядущее сражение не окажется для защитников Ланса счастливым – варвары сильно превосходили галлов числом. На стороне последних были лишь невысокие, ветхие крепостные стены, которые уже очень давно никто не ремонтировал. Защитники города не ожидали нападения и не успели подготовиться к осаде - у них не хватало провизии, которую им обычно поставляли поселенцы из прилегающих к городу деревень. Теперь, когда деревни разграблены, а сам город окружен, надеяться было не на что. Ланс замер в ожидании своего скорого падения.
Франки, казалось, даже и не думали нападать на город. Собравшись вокруг своих костров, они грелись, и долина оглашалась звуками их громового хохота, когда они рассказывали друг другу всякого рода смешные байки. Длинноволосые – кто с бородами, кто без них - светлокожие, высокие, одетые в кожаные штаны и куртки из грубых звериных шкур – эти люди были столь же веселы, сколь и неотесанны. Солнце уже готовилось скрыться в водах Шельды, когда они затеяли очередное игрище, должное послужить им забавой. Иногда они соревновались между собой в метании топоров, дротиков или копий, иногда устраивали дикие весёлые пляски.
В настоящий момент у франков не было вождя. Их король, всеми любимый Меровей, испустил дух четырнадцать дней назад. Они медлили с выбором нового главы, но сейчас, накануне взятия неприятельского города им нужен был кто-то, кто поведет их за собой вперед. Без вождя они чувствовали себя осиротевшими – и вот теперь устраивали соревновательные бои с тем, чтобы определить сильнейших. Знатность рода тоже имела значение – но вождь выбирался «по доблести».
Несколько раундов боёв уже осталось позади, и на сегодняшний день было определено тридцать самых сильных мужчин. Можно было уже выбрать из них одного, наиболее угодного всем остальным – но выбор всё ещё не был сделан.
Воины становились в круг, обступая двоих из этих тридцати, вызвавшихся сразиться друг с другом и тем самым повеселить товарищей по оружию. Все больше франков покидало свои места у костров - круг ширился. Дагоберта рыжего и Хильдерика длинноволосого подбадривали одобрительными возгласами и звоном оружия – а те стояли друг против друга, крепко сжав рукояти мечей – рослые, с обнаженными торсами, они скалили белые зубы в ухмылках, то расходясь, то вновь сближаясь – словно волки, готовящиеся броситься друг на друга и пролить кровь за право стать во главе стаи. Два крупных самца решили выяснить, кто из них сильнее и проворнее. Поединок носил скорее шутливый характер, но у франков шутка во всем шла рука об руку с суровой серьёзностью и жестокостью.
Улыбка рыжего воина Дагоберта сначала отражала в себе добродушную веселость, но с каждой секундой веселья в выражении становилась все меньше, и, наконец его полностью заменил хищнический оскал. Дагоберт бросился на врага внезапно, стремясь застать Длинноволосого врасплох - тому пришлось отскочить назад, чтобы вовремя отразить удар. Из горла Дагоберта вырвался боевой клич напополам с рычанием – его противник только сильнее сжал губы - в темных глазах Хильдерика тлели яркие, мрачные искры и как будто насмешка таилась в его хитром прищуре. Внешне он отличался от остальных франков непривычно темным цветом глаз и волос, хотя его кожа была такой же светлой, как у остальных, а стан – таким же прямым и крепким. Он сражался молча, не издавая ни звука – видно было, как напрягаются его мышцы и как твердо стоят на земле сильные ноги, обтянутые грубой кожей штанов. Он ловко сдерживал бешеный натиск товарища по оружию, ставшего сейчас врагом. Дагоберт же, как будто изо всех сил старался устрашить противника своим видом. Спутанные клочья рыжих волос развевались на ветру, лицо исказилось, глаза налились кровью. Хильдерик всем своим существом ощущал исходящую от Дагоберта ярость; рыжеволосый обрушивал на врага один удар за другим – но все эти удары успешно отражались, хоть для этого и пришлось отступить на несколько шагов назад, да раз отскочить в сторону.
В волчьих стаях бывает такое – когда двое дерутся, один пытается отпугнуть второго громким воем – рычит и скалит зубы на противника, в надежде заставить его таким образом отступить, но тот стоит твердо, как скала, и мерит ретивого врага холодно-насмешливым взглядом. Эта насмешка в глазах темноволосого мужчины приводила Дагоберта в бешенство. Он был уже зрелым, прославленным воином и согласился сразиться с этим молодым франком скорее из интереса, насколько скоро тот окажется на земле. Он был старше Хильдерика и, как он искренне считал – сильнее и опытнее. Он надеялся заслужить звание короля несмотря на то, что род его не отличался знатностью. И вот теперь, если он вдруг проиграет Хильдерику – об этом можно будет забыть.
Дагоберт знал, что нельзя позволять ярости слишком затуманивать рассудок – можно наделать ошибок. Но было что-то такое в молодом противнике, что вызывало в сердце Дагоберта дикое желание поскорее покончить с ним; что-то, заволакивающее его разум и заставившее забыть о том, что слишком сильная ярость может навредить. То ли дело было в выражении лица противника, то ли в том факте, что Хильдерик – племянник недавно почившего короля Меровея, а потому имеет больше возможностей заполучить королевскую власть – Дагоберт не понимал и сам.
Меровея обожали все. Он был силен телом и духом и являл собой пример для всех остальных. Воины восхищались им и боготворили его. Теперь они видели в Хильдерике знакомые черты, узнавали знакомые повадки – и Дагоберт боялся, что это сыграет на руку молодому родственнику погибшего вождя и Длинноволосому простят даже недостаточное мастерство во владении оружием.
Дагоберт подсознательно чувствовал, что недооценил противника, но признавать это даже перед самим собой он не хотел. Закаленный в боях, познавший радость победы и горечь поражения, он не мог не отметить бесстрашие Хильдерика, который проживал своё девятнадцатое лето, как и то, что это Хильдерик предложил прийти сюда, и это Хильдерик заразил товарищей идеей взять Ланс. Он ещё не был вождем, но воины уже слушали его. Он любил произносить перед товарищами речи, часто выступал на собраниях и даже Совет Старейшин давал ему право высказываться по тем или иным вопросам. Дагоберт старался не отставать – но то ли ему казалось, то ли так и было на самом деле, но звон оружия всегда звучал громче, когда выступал Хильдерик, и больше рук поднималось вверх в поддержу Длинноволосого. Дагоберту казалось, что у того все получается легко, само собой; и так получается незаслуженно, потому что он, Дагоберт, приложил больше усилий, чтобы добиться уважения соратников по оружию. Он искренне не понимал, почему внимание и слава достаются не ему, а этому молодому воину.
Дагоберт вновь бросился на противника, не сдерживая ярости, клокотавшей сейчас в его груди. Хотелось отомстить за всё – за речи, произнесенные Хильдериком на площади, за одобрительные возгласы в его адрес, за то, что он отбирал у Дагоберта то, что должно было принадлежать ему по справедливости. Глаза рыжеволосого заволокло черной пеленой. Испустив новый, звенящий яростью вопль, Дагоберт вновь бросился вперед, уверенный в том, что враг не устоит против нового сокрушительного удара. Вдруг он поскользнулся на мокрой от вечерней росы траве и рухнул наземь, крепко сжимая своё оружие в руках. Зрители взревели от хохота – кто – то тихонько посмеивался, поглаживая густую спутанную бороду.
- Вот так показал Дагоберт свою доблесть, земля содрогнулась!- крикнул кто-то, и новый взрыв хохота огласил долину.
Хильдерик стоял напротив упавшего и задорно, по-мальчишески улыбался. Как будто не было у него в глазах ни насмешки, ни мрачных огней на дне зрачков. Добродушно посмеиваясь, он подошел к упавшему и протянул ему руку, за которую Дагоберт немедленно схватился. Рывком поднявшись с земли, он смерил зрителей злым взглядом, говорившим – это ничего, вот сейчас я всем покажу!
Его буквально взбесило это глупое падение на траву, злил и смех товарищей, хотя обычно такая реакция братьев по оружию наоборот бодрила. Но больше всего злило, что Хильдерик спустил ему это падение с рук и готов был сражаться с Дагобертом дальше. Упал – значит, проиграл, но Дагоберту дали второй шанс. Зачем? В этом жесте рыжеволосый усмотрел намерение противника лишний раз поглумиться, тем более что остальные франки одобрительно закивали головами, выражая Хильдерику своё одобрение. "Знает вероломный юнец, как стяжать себе уважение! "- подумал Дагоберт, все же пытаясь справиться со злостью, клокотавшей в груди.
Битва возобновилась. Скрестились тяжелые мечи. Противники отскочили друг от друга, потом снова сошлись - но не прошло и десятка секунд, прежде чем Дагоберт вновь почувствовал, как земля уходит у него из под ног. На сей раз, дело было не в вечерней росе. Над ним возвышался молодой враг, и Дагоберт ощутил холод направленного ему в грудь острия меча.
Битва была окончена. Дагоберт не просто проиграл – теперь звание вождя было для него потеряно. До этой битвы у рыжеволосого была надежда, хоть и призрачная, но теперь племянник Меровея с корнем вырвал её из самого сердца Дагоберта. Тяжело дыша и понемногу приходя в себя, Дагоберт лежал на земле, и каждая новая секунда казалась ему вечностью. Никогда не сможет он забыть этот момент – никогда не сможет забыть это ставшее ненавистным ему лицо победителя. Подождав, когда Хильдерик уберет от его груди свой меч, Дагоберт поднялся с земли, и все еще тяжело дыша, вдруг зычно произнес: «Хильдерика Длинноволосого в вожди!»
Дагоберт считал, что он рожден для того, чтобы быть королём. Что с того, что он не родственник Меровея? Он был уверен, что всегда сможет найти подход к воинам. Но он проиграл, и слава его втоптана в землю. Воины от чего-то предпочитают этого темноволосого, и теперь Дагоберту хотелось узнать – настолько ли они предпочитают его, насколько он думает? Настолько ли велика их любовь к нему, что они готовы признать его первым над собой? Если нет – о, если бы только нет!- тогда осознание этого прольется бальзамом на зияющую рану в сердце проигравшего.

Пару секунд остальные воины молчали. Почему бы, действительно, не поставить Хильдерика над всеми остальными? Он находчив, у него репутация смелого и сильного воина. По всему видно, что он достойный представитель рода Меровингов. Кого ещё выбирать вождём, если не его? Всем известно, что в его жилах течёт славная кровь.
На Хильдерика устремились десятки пар глаз. Секунды молчания вновь показались Дагоберту рыжеволосому вечностью, и про себя он боялся того, что воины ответят на его предложение согласием. Что-то, какой то внутренний голос, подсказывал ему, что именно так и будет. Если бы этот голос можно было заставить замолчать, Дагоберт воспользовался бы такой возможностью. Сердце его сжалось. Дагоберт с трудом разобрал, как кто-то произнес: пустим стрелу! Его предложение подхватил рёв голосов– «Пустите стрелу!». Решение было принято единогласно. Мужчины, признанные сильнейшими воинами племени, должны были устроить соревнование по стрельбе из лука, целью соревнования было выявление самого сильного мужчины, который и назначался вождём. Новая надежда на то, что не все ещё потеряно, расцвела в душе Дагоберта– он, словно утопающий, из последних сил хватался за мысль, что стрела, пущенная дальше всех остальных, не будет принадлежать Хильдерику, и вождем станет кто-то другой из тридцати сильнейших, в число которых входил и Дагоберт. Да и негоже такому молодому вести за собой войско – у него мало опыта.
Воины метили свои стрелы знаками на деревянных древках, а потому не было труда разобрать, какая стрела кому принадлежит. Происходящее уже не носило былого оттенка весёлой забавы, но в лице Хильдерика поначалу не было того напряжения, которое бывает у кандидатов в вожди.
Мирно трещала в кострах древесина, языки пламени колебались на ветру; со стороны полноводной реки повеяло прохладой. Хильдерик наслаждался каждым своим прожитым днем и не думал о будущем. Но сейчас, в его разгоряченной после боя крови вспыхнуло нечто, заставляющее рваться к власти, хотеть её, чувствовать на языке её привкус. Что-то перевернулось внутри у этого франка, никогда не стремившегося так сильно к статусу первейшего, когда он услышал из уст Дагоберта: «Хильдерика Длинноволосого в вожди!». Сначала появилось ощущение нереальности происходящего, длившееся секунды. Потом, уверенность в том, что это очередная шутка и что товарищи встретят предложение Дагоберта взрывом хохота – но никто не смеялся, и это было тем более странно; на какое-то время Хильдерик растерялся и не знал, что ему дальше делать. Перед ним вдруг во весь рост встала такая перспектива, о которой он так скоро не мечтал. Да, он как и всякий воин был полон решимости доказать в бою свою доблесть; как и всякий воин, он мечтал о роли вождя, но сейчас все было так нереально; казалось – через мгновение он проснется и поймет, что это был сон. Но вскоре это ощущение прошло – и на смену ему пришло осознание происходящего. Хильдерик необратимо переменился за эту минуту – теперь он не собирался упускать свою возможность взять власть. Теперь он хотел её ещё более, чем прежде. И его рука не дрогнула, когда он натянул тетиву своего лука, а затем выпустил вдаль стрелу. А что, если он не окажется первым? Что, если власть ускользнёт из его рук, когда он так и не успел хотя бы немного подержать её, изучить, рассмотреть?
Со своей стороны Дагоберт изо всех сил старался уверить себя в том, что Хильдерик не будет вождём. Ему так хотелось дать молодому сопернику почувствовать то же, что чувствовал он, когда падал наземь, отомстить за направленное в грудь острие меча. Дагоберт надеялся на победу – а в результате проиграл. Что может быть ещё более жестоко, чем отомстить, подав человеку надежду и отобрать у него её, когда желаемое будет почти маячить перед носом! О, если бы Дагоберту удалось отомстить именно таким образом!
Но сегодня ему было суждено проиграть дважды. Когда франки побежали собирать стрелы, уже начинало темнеть, но их зоркие глаза быстро высматривали искомое в сумерках. Каково же было изумление Дагоберта, когда уже сотни голосов грянуло: «Хильдерика Длинноволосого в вожди!». Он услышал звон оружия, которым потрясали франки, увидел, как взметнулись вверх их руки. Смесь гнева, удивления, ощущение невосполнимой потери и горечи наполнила сердце проигравшего воина. Проиграть рядовому неприятно, проиграть вождю - почётно. Злость должна была бы схлынуть, но Дагоберт не собирался внимать голосу разума, позволяя ярости проникать все глубже в сердце. Едва не дрожа от холода расползающегося в груди ледяного гнева, Дагоберт неохотно поднял вслед за остальными свою правую руку, выражая готовность подчиняться новому конунгу. Теперь Хильдерик вождь. Дагоберт будет вынужден слушать его и защищать, пока он король. Его власть священна. Но если случится так, что он потеряет её – Дагоберт будет в числе первых претендентов на первенство. А если этого не случится – что ж, рыжеволосый поможет Хильдерику уронить то, что само так охотно пришло ему в руки.
А новый конунг уже чувствовал себя в своей стихии, хоть и не верил до конца в происходящее с ним, когда воины подняли его на щиты. Ушла из под ног земля. Небо, наоборот, стало ближе. Прямо над Хильдериком горела первая звезда, проступившая на небе. Его нёс на щитах единый живой организм - ЕГО дружина, и они пойдут туда, куда он захочет повести их. Теперь он вождь. Он первый. Он самый сильный, самый ловкий – иначе они не выбрали бы его. Запах вечернего воздуха опьянял, весь мир вдруг приобрел совсем иные, сочные, яркие краски. Хильдерику казалось, что теперь он – хозяин всего и вся земля принадлежит ему, как и всё небо. Молодой вождь был пьян своим ощущением внезапно свалившегося на него счастья. Исчезли воспоминания о бое с Дагобертом, исчезли сомнения, тайные страхи - и Хильдерик утонул в рёве голосов, прославляющих его.

@темы: проза, В процессе работы

---

[Полилетим]

Название: В унисон
Автор: Полилетим
Жанр: стихотворение в прозе
От автора: поделитесь впечатлениями, пожалуйста.)
или критикой.

Почему никому не дышать со мной в унисон...

Почему никому не дышать со мной в унисон, глаза не закрыть, головы не искать наклон, шеи изгиб, выпирающий позвонок, не теряться в сплетении ног, в кровать меня не вжимать, вызывая стон, и не дождаться "люблю тебя, mon garçon", после того, как кончим, дыша тяжело, подобно измотанным гончим, и в ладони зажав ладонь?
Почему никому не увидеть меня без грима, не узнать, что весьма горда, но вполне усмирима, потому что медленно и незримо делают дело своё года, превращая наглое “к чёрту” в вой “когда же уже, когда?” и волну стыда?
Почему никому не терпеть истеричный смех, слёз на жилетке, текущих с грудных прорех, через которых ни лёгких, ни сердца, - одна спина, как стена, на которой мелками вывели имена всех тех, кто однажды сводил с ума, а теперь их и вспомнить – грех?
Почему никому не сварить мне утренний кофе, забыв, что я люблю чай, как и все остальные крохи, которых только что и люби, на руках качай, “солнышком” величай да конфетами вовремя их корми, и они – твои, что хочешь из них твори?
Почему никому не вести со мною бесед на тему статеек глупых, дурных газет, где кофе “оно”, где в городе нет “метра” и прочий весёлый бред, не подтверждать деградацию языка, не поддевать меня чуточку свысока, мол, раз недовольна, бери быка за рога и лично мочи врага, а ежели нет, то и нету на нет суда?
Почему никому не спускать мне с рук мелочей: кота на подушке, боязни зубных врачей, бардак в голове и карманах, в компе, шкафу, речей ни о чём, суеверное трижды “тьфу” и кучи других вещей, не уложенных мной в строфу? Вроде, вполне реального я прошу.
Того, кто прогонит прочь самый страшный сон.
Того, кто будет дышать со мной в унисон.

@темы: стихи, проза