[.Кайлиана.]

Название: Без названия
Автор: .Кайлиана.
Жанр: Стихи

Январь. За окнами ночь и стужа.
Поить какао и гнать в постель.
И сказку читать непременно нужно!
Ты входишь, слегка прикрываешь дверь.

Садишься устало на край кровати,
В руках сжимая огромный том.
- Ну, слушайте дети, запоминайте:
В одной деревне есть древний холм...

Деревня та за дремучим лесом,
Где знать не знают про города.
Там ночью слышатся звуки песен
И люди прячутся до утра,

Закрыв ворота, захлопнув двери,
Над окнами вывев защитный знак.
Есть в той деревне одно поверье,
Его вам расскажет любой дурак:

Коль полночь застала тебя в дороге -
Беги, спасайся, ищи ночлег!
Под древним курганом спят злые боги.
Им нужен единственный человек,

Способный услышать их тихий голос,
Разрушить магический древний сон.
С его головы - ни единый волос,
Но горе тебе, если ты - не он

И вдруг оказался средь их владений
Под неба бессмысленной чернотой.
От Спящих ещё остаются тени:
Поймают, убьют, заберут с собой,

Высокий курган обагрится алым,
И ночь содрогнётся под хруст костей.
Они ненасытны. Им вечно мало.
Спасайте возлюбленных и детей!

Но мало, кто помнит, что злые боги -
Потомки, когда-то прекрасных, фей.
Жестоких людей привели дороги.
И холм оставили, как трофей,

Напоминанье о грубой силе,
Способной справиться с волшебством,
Изгнать чудеса из привычной были.
А зло? Оно родилось потом.

...С тяжелой душой закрываешь книгу,
Целуешь детей и ложишься спать.
Тебе снится сон: ты паришь над миром
И тысячи рук не дают упасть...

Ты просыпаешься. Жгучий холод.
Чувствуешь сердцем: пора идти.
Ночи бездонный чернильный полог
Точно подсказывает пути.

Вокруг снега и метель-завеса,
Твой дом остался за сотни лиг.
И ты, прорвавшись сквозь сумрак леса,
Выходишь к месту из детских книг.

Вот ты стоишь там в одной ночнушке,
С ресниц стирая застывший лёд.
Злой страх оковами обнял душу.

Ты слышишь -
голос
тебя
зовёт.

@темы: стихи

---

Единственный волшебник, отрывок 1

[Reine Salvatrise]

Название: Единственный волшебник (первая книга Снарного цикла)
Автор: Леднева Дарья (Reine Salvatrise)
Жанр: фэнтези
Возрастные ограничения: для данного отрывка, наверное, нет.


Жил-был дракон цвета пламенной зари. И на всём белом свете не нашлось бы существа подобного ему, повелителю бурь и ветров. И когда его тень падала на Снарные воды, все морские жители замирали и молча, застыв в восхищении, смотрели ему вслед. Дракон поднимался к звёздам и танцевал с ними до упоения, а по утрам люди часто путали его огненное дыхание с восходом солнца. И приветствовали его как избавителя от тьмы.
Однажды летом властитель неба заметил, что ночи становятся длиннее, а дни короче и холоднее. Но то не зима приближалась. А солнце слабело, и лучи его не грели. Мир погружался во мрак, и в сердцах людей селился страх.
Ткань времени рвалась, поглощая свет и выплёвывая чёрную жижу пустоты. Люди растворялись, исчезали, и никакие стоны и заклинания не могли их вернуть. Птицы не пели, и бабочки, сложив крылья, ждали конца. А на месте городов появлялись чёрные дыры, заполненные пеплом.
И дракон был опечален тем, что его любимый мир умирает.
Он полетел в самое сердце хаоса, где смешались тьма и безвременье, в бездну, затерявшуюся в беспокойных водах Снарного моря. И там, разрывая когтями грудь, изливая кровью сердце, красный дракон смешался с пустотой, штопая ткань мироздания своей жизнью.
И утром солнце принесло тепло, бабочки расправили крылья, запели птицы, и страх был изгнан из людских сердец. Мир вновь стал прекрасен.
Но над землёй уж больше не парил дракон цвета пламенной зари.


В Снарном мире любят рассказывать сказку о красном драконе, но каждый на свой лад. В одной версии дракон погибает. В другой возрождается и вырывается на свободу, разрывая морскую гладь. Ещё шепчут, что каждый дракон когда-то был человеком.
Не знаю, было ли что-то из этого на самом деле или всё выдумка. Но я расскажу вам свою сказку, хотя, конечно, это не сказка, а чистая правда. Но кто мне поверит?

Часть 1. Царство крыс

Сейчас, много лет спустя, странно вспоминать то время, когда я не знала простых правил мироздания и мне было невдомёк, что тот мир, откуда я родом, лишь песчинка среди сотен других. Да, бывают места, усыпляющие тишью и благодатью, и места, пугающие кровавыми реками и мостовыми из человеческих зубов. А в иных мирах всюду преследует тонкий аромат волшебства: запах миндаля или перечной мяты. Я даже забредала туда, где и вовсе нет разумной жизни — только фиолетово-жёлтые всплески энергии, пересекающие пространство.
И хотя всё это случилось безумно давно, но, закрывая глаза, я всё ещё могу вспомнить мельчайшие детали. Надеюсь, у меня достаточно времени, чтобы по порядку рассказать о себе, о волшебнике Септимии Крауде, смерти которому не желал только ленивый, и о красном драконе.
Первое правило, что мне предстояло усвоить: меж собой миры соединены подчас толстой, непробиваемой стеной, а порой совсем тоненькой перегородкой, как дверь на чёрную лестницу, за рифлёным стеклом которой всегда видны лишь расплывчатые очертания неизведанного.
Никогда не любила этой двери: в детстве я насмотрелась передач об убийствах в тёмных закоулках и всё ждала, что кто-нибудь выскочит из-за неё.
Сказать по правде, в моей голове и без того обитало много тараканов, одним больше, одним меньше – какая разница? Конечно, многовато для будущего клинического психиатра, и мне стоило бы сначала себя привести в порядок, а уж потом лезть со скальпелем в чужую душу. Но я всегда выкручивалась, и никто не подозревал, какая каша порой творилась в моей голове! Видимо, я была тем типичным случаем, когда человек лезет в психиатрию не чтобы помогать другим, а чтобы разобраться в себе. Но в этом малюсеньком секрете я с трудом признавалась даже самой себе.
Ну и пусть! В те времена я просто радовалась, что никто не замечал, как сильно билось моё сердце всякий раз, когда я помогала профессору во время бесед с пациентами. Нашла кого бояться! Впрочем, спасало не актёрское мастерство, а то, что мало кого волновала стажер с чашкой кофе. Невысокая, со стрижкой-каре и задумчивым лицом – серая мышка.
Жили мы тихо и скромно. Отец целыми днями трудился в лаборатории, изучал бактерии и микробы. Виделись мы редко. В детстве, помню, любила заглядывать в его портфель, всё надеялась найти что-нибудь интересное, но он никогда не приносил домой сюрпризов. И лишь захлопывал дипломат у меня под носом и укоризненно грозил пальцем.
Мать металась между драгоценным хозяйством и работой бухгалтера. Она относилась к тем людям, у которых всё непременно должно быть идеально, и особо её волновала оценка соседей. Да, она жаждала быть лучшей во всём. Наверное, поэтому я оказалась для неё сплошным разочарованием. Я не любила институт, который она выбрала для меня, скрупулёзно изучив все справочники, не писала гениальных курсовых или статей в научные журналы, не поражала соседей успехами. Я старалась жить тихо и скромно, игнорируя всё, что не попадало в круг моих интересов.
Ещё была Светка: милая сестричка постоянно норовила занять мой письменный стол красками, пастелью и альбомными листами, мол, места ей не хватает в своей комнате. Временами я дико завидовала Светке. Обладая большими недостатками, чем я, она умудрилась снискать больше любви и ласки. Она могла залить акварелью всю кухню, но это не вызывало у матери такого огорчённого выражения лица, как моя четвёрка. Наверное, весь фокус заключался в том, что несмотря на приносимый хаос, Светка хорошо рисовала, особенно портреты, она улавливала главное в человеке и умело переносила на холст. Соседи и учителя хвалили Светку, что льстило матери, которая, впрочем, не оставляла попыток её переделать: «Если ты ещё кухню мыла после себя!»
Я почти всё время сидела дома, если не считать походов в институт и двух-трёх в неделю вылазок на практику в клинику. Я жила в мире учебников, книжек со старыми сказками и потёртых кед. Мама не возражала бы против учебников, будь это книги по выбранной специальности, экономике, но их я принципиально не брала в библиотеке, а рефераты скачивала в Интернете и через пень-колоду пересказывала на семинаре. Ах, да, в Снарном мире нет такого понятия, как Интернет, поэтому попробую объяснить: это огромный массив информации, который существует в «вымышленном» пространстве, если хотите – мире, и доступ к нему осуществляется с помощью особых механизмов - компьютеров.
Вместо экономики я с удовольствием изучала психологию, раз за разом проваливая контрольные по экономическому анализу. И даже моя стажировка в достаточно крупной клинике не считалась успехом.
В отличие от некоторых сверстников я остерегалась гулять по вечерам, ходить в клубы и на дискотеки. И даже это матушка записала мне в минус. Хотя шатайся я по клубам, она требовала бы прекратить это безобразие. Но при текущем положении вещей моя нелюбовь к развлечениям лишь говорила о моей ненормальности и отколотости от общества.
Временами я чувствовала, что нахожусь не на своём месте. Вероятно, потому так легко и позволила втянуть себя в эти абсолютно не нужные мне и разрушившие все планы приключения.
Порой накатывала скука. Дома мне не с кем было обсудить «Толкование сновидений». Никто не хотел говорить со мной о Достоевском, и даже Светку больше волновали мальчики-одноклассники, чем разговоры с сестрой. Мы жили на разных планетах. И мне казалось совершенно невозможным и удивительным, что мы были одной семьёй.
Но и другим моя жгучая мечта казалась странной. Фи! Целыми днями взаперти просиживать над книгами, а затем до пенсии гладить по головке неудачников и анорексиков! Не чушь ли?
Всё началось с трёхчасового знакомства с шарлатаном-психотерапевтом, которого маме присоветовала тётя Вера, соседка и заядлая сериаломанка. За три часа уплачена половина месячного заработка — и вот я выслушиваю лекцию о смысле жизни глазами окружающих и не могу понять, почему должна наматывать на ус советы тех, кто живёт не так, как я мечтаю? Мне настолько опротивело это бесцеремонное выворачивание истины, что я поклялась стать самым лучшим специалистом, чтобы никому больше не пришлось переживать таких унижений.
С тех пор я носила чёрную повязку-браслет на правом запястье.
И каждый день до позднего вечера просиживала над книгами или мечтала о белом халате и чернильных кляксах Роршаха. Конечно, я делала это больше ради себя, чем ради спасения других, но, думаю, всё-таки стала бы психиатром. Возможно, даже не самым плохим.
Но случилось иначе.
Мой фальшиво-сладостный покой нарушило вторжение человека по имени Септимий Крауд.
Он был выше меня на голову, и я смотрела на него снизу вверх. Всё в нём говорило о решительности и суровом характере. Тёмные волосы оттеняли светлую кожу, и казалось, он пришёл откуда-то издалека, где редко не светит солнце. Серые глаза напоминали пастельные мелки моей сестры, и сосредоточенный умный взгляд говорил о том, что он пережил так много, что хватит не на одну жизнь. Но в то же время Крауд не казался старым. Я бы ни за что не смогла назвать его возраст, только если плюс-минус десять лет, что уж совсем точностью не пахнет.
Раньше я не видела. Не знаю, как давно он жил в нашем доме. Месяц? Полгода? Удивительно, но за всё время нашего знакомства я его об этом так и не спросила. Крауд мог оказаться кем угодно и сколь угодно долго жить в нашем доме. До поры до времени он оставался для меня загадкой, которую я силилась разгадать. Да чего уж юлить? Я и сейчас не уверена, что знаю его. Слишком многое он не рассказывал, о многом я и не спрашивала.
А теперь уж поздно.
В тот апрельский день Крауд, в чёрном пальто с поднятым воротом, стоял у подъезда нашего дома и что-то искал в мобильном телефоне. Увидев меня, он произнёс:
— Девушка, не подскажете, как пройти к метро? А то машина сломалась, на работу не доехать.
Наш дом находился не так далеко от подземки, чтобы не знать дороги до станции. Потому вопрос удивлял.
— Метро там, — махнула рукой в сторону. — Идёте вдоль белого дома, сворачиваете на аллею, метров через сто будет станция.
— Спасибо. Ты – Вики?
― Да, ― замешкалась я. Откуда он знает моё имя? Быстрый взгляд: нет, вроде мы раньше не говорили. Столь пронзительный взгляд серых глаз я бы запомнила.
― Септимий Крауд. Прекрасного дня, фея.
И, улыбнувшись, ушёл.
Улыбка, похожая на мимолётный солнечный луч, тёплая и ласкающая. Поражённая, я простояла минут пять и лишь потом опомнилась.
Больше я никогда не видела этой волшебной улыбки на его губах.
На некоторое время и я думать о нём забыла, полностью погрузившись в свои проблемы. Мама собиралась пристроить меня в компанию к знакомым, чтобы они сделали из меня первоклассного экономиста, а я думала о том, как мне после стажировки получить место медсестры в стационаре. Конечно, это не то же самое, что иметь уютный кабинет с кушеткой и кофейным столиком и принимать уставших от офисных дрязг и домашних неурядиц, но надо же с чего-то начинать. К тому же клиника – отличное место, чтобы получше познакомиться с самыми тяжёлыми случаями и узнать, до чего может дойти, если вовремя не заметить признаки душевного расстройства и пустить дело на самотёк. Вся проблема заключалась в том, что для серьёзной, для настоящей работы мне требовалась одна небольшая бумажка – диплом по психиатрии. А меня ждала корочка экономиста. И я совершенно не видела выхода.
Вскоре я ещё раз столкнулась с Септимием Краудом, и эта встреча выбила меня из колеи. После – всё валилось из рук, и я не знала, что мне делать.
Мы с Машкой как раз выходили из института, обе обеспокоенные навалившимися контрольными работами и недописанными курсовыми.
Подруга жужжала о вселенской несправедливости, когда я заметила Крауда, прислонившегося к автомобилю. Он махнул мне рукой.
— Подвести?
— Нет, спасибо.
Я намеревалась пройти мимо, но Машка застыла как вкопанная.
— Да ладно тебе, Вик! Давай прокатимся. Это ведь твой знакомый?
— Ну да, в одном доме живём.
— Супер! — Машка уже забиралась в машину, но я и не подумала двинуться с места.
— Садись, — пригласил мужчина. — Я как раз в сторону дома еду.
Неожиданно для себя довольно улыбнулась.
— Не могу. Мне надо на практику в клинику, а затем в книжный магазин.
Крауд внимательно посмотрел на меня и усмехнулся.
— Ты учишься на экономиста, а работаешь в психушке. Разрываешься между двумя делами и толком не делаешь ни то, ни другое, а на самом деле просто не знаешь, кем хочешь быть. А это означает, что ты занимаешься не своим делом. Подумай об этом.
С этими словами он сел в машину. В окне мелькнуло довольно лицо Машки. И они оба уехали.
Знаете, в глубине души я, наверное, завидовала Машке: высокая, симпатичная, общительная и бесстрашная. С ней мы сдружились случайно: сели за одну парту на английском и разговорились. Машка не боялась завязывать новые знакомства и всегда добивалась своего, для неё точно не существовало никаких преград! А я так не умела и потому молча поплелась к автобусной остановке. Машка-то справится и с контрольными, и с курсовыми, и с летней практикой, а я – вряд ли.
В клинике никак не могла отделаться от мысли: вдруг я, правда, занимаюсь не своим делом? Да что этот пришлый незнакомец может знать обо мне и моих желаниях?
В конце концов, всё закончилось тем, что я перепутала отчёты, пролила на них кофе для начальника и осталась до позднего вечера, чтобы переделать работу.
Домой я вернулась только к половине одиннадцатого.
Этим вечером я должна была отложить в сторону всё, что мне любо-дорого, и сосредоточиться на курсовой, которая никак не хотела выстраиваться в связный набор предложений.
Но погрузиться в работу мне опять не дала мысль, преследовавшая меня весь день: ты занимаешься не своим делом.
— Ну, что за наказание!
Я выползла на кухню. Там уже обосновалась Светка. Разложила десятки альбомных листов с набросками и огромный ватман, на который старательно переносила что-то с эскиза.
— Что делаешь? — я подвинула несколько листков и села на край стула. — Тебе не пора спать? Уже поздно.
— В школе конкурс, — отмахнулась сестра.
Не помню, чтобы когда я училась, у нас бывали конкурсы. Жизнь моей сестрёнки была интересной, и уж Светка никогда не засомневается, своим ли делом она занята.
Я принялась заваривать чай. Чашки уже дымились, когда на кухню вошла мать.
— Что за бардак? Света, быстро собери и иди к себе. Опять же проспишь!
Мы молча наблюдали, как сердитая Светка сгребает вещи. Наверняка, останется после уроков и будет всё доделывать в школе, а завтра вечером мать её немного пожурит за позднее возвращение домой, но похвалит за отличный рисунок.
— Вика, ты написала курсовую?
Матери всегда нужно всё контролировать. Теперь, когда Светка ретировалась с кухни, мишенью стала я.
— Ещё нет.
— Уже апрель. Разве тебе не нужно торопиться? Ты уже выбрала, где летом будешь проходить практику? Я уже говорила, что могу порекомендовать тебя в одну компанию помощником в аналитический отдел.
— Посмотрим. Ладно, уже поздно. Мне завтра к первой паре. Спокойной ночи.
Прекрасно знала, что вместо первой пары пойду гулять. Мне надо проветрить мозги и найти какой-то выход.
Конец апреля выдался на редкость неприятным из-за дождей. Но мне нравился запах мокрых распускающихся листочков и вспышки луж.
Под пальто я надела шерстяную кофту, чтобы не замёрзнуть. Неторопливо прогуливалась по дорожкам парка, и мирно плавающие утки меня успокаивали.
— Неужели тебе нравится такая погода?
Вновь этот странный мужчина. Из-под куртки торчит ворот белого свитера, руки в карманах, а волосы растрёпаны ветром.
— Мне нравится любая погода. Главное, чтобы тихо и можно было помечтать.
— А я ненавижу дожди, сырость и ветер. Там, откуда я, почти всегда тепло. Только зимой идёт дождь, но тогда можно уехать на юг.
— Вы, наверное, из Европы?
Но он лишь едва заметно усмехнулся. И я не могла отделаться от мысли, что он что-то скрывает.
— Хочешь кофе?
Пожала плечами. Что преступного в том, чтобы немного посидеть в уютном кафе? К тому же мне, как будущему специалисту-мозгоправу, полезно изучать людей.
Тихая музыка, деревянные столики и кованые крючки для верхней одежды – всё располагало к неторопливой беседе. Крауд заказал американо для себя, латте – для меня. Он знал, что я люблю, не спрашивая.
— Зачем мы тут?
— Погреться.
Когда принесли кофе, он отнюдь не спешил пить, а обхватил кружку руками, чтобы согреться. Я улыбнулась и сделала так же. Если мы и были в чем-то похожи, так это в том, что оба не переносили холода.
Я заметила у него шесть перстней с огромными голубыми камнями. Несколько больше, чем нужно мужчине.
— Раньше я не видела у вас колец. Зачем так много?
От его взгляда мне стало не по себе, исподлобья, чуть безумный.
— Стало быть, мне так надо.
Мы ни о чём не говорили. Я смотрела по сторонам. И время от времени ловила на себе его пронизывающий взгляд. Отворачивалась, позволяя ему изучать себя, но не узнавая о нём ни капли. Мне хотелось встать и уйти, но я никак не могла себя заставить. К тому же официант принёс мой любимый торт-медовик, хотя я и не помнила, чтобы просила. Пришлось остаться.
Конечно, я бы могла принять Крауда за маньяка, выслеживающего жертву, или просто за типа со странностями и послать куда подальше, избегать общения, но любопытство меня пересилило. Да и в облике его не было ничего отталкивающего, если не считать подчас пронзительного взгляда.
К полудню он расплатился за кофе и молча ушёл, даже не осыпав меня парочкой колких наставлений или советов, коих я ожидала. У меня осталось неприятное чувство, будто меня обманули.
Больше он не искал со мной встречи, а я, уязвлённая, прицепилась к нему как банный лист. Наверное, мне хотелось доказать, что он не прав: я занимаюсь своим делом, знаю чего хочу. Я достаточно интересный человек, и одного утра в кафе мало, чтобы изучить меня.
Наступил май, и, наконец, потеплело. В прошлом году я любовалась зелёной листвой с балкона, но из-за Крауда стала чаще выходить на улицу. Сидела с Киттри на лавочке, ждала своего таинственного незнакомца, следом за ним юркала в подъезд. Он не заговаривал со мной больше, а я жаждала той пленительной улыбки, что в первый раз. И, честно, его молчание безумно оскорбляло. Крауд превращался в навязчивую идею.
В то время я, наконец, выбрала свой путь - психиатрию, начисто отказавшись от экономики. И настала пора от теории переходить к практике. Не всю же жизнь кофе профессору приносить? Конечно, к настоящим душевнобольным меня бы никто не допустил, поэтому я решила опробовать способности на новом жильце, быстро и метко распороть его, изучить и прилепить поразительно точный ярлык. Возможно, если мне удастся написать небольшое исследование, то меня возьмут на работу и без диплома. Главное доказать, что я чего-то стою. Мне предстояло решить лишь одну небольшую проблему: с чего начать?
Крауд казался холодным и отстранённым, и меня бросало в жар от одной мысли, что я заговорю первой.
Возможно, мне стоило бы молча за ним наблюдать, но разве так насобираешь материал? Я должна была вызвать его на откровенность, завязать доверительный разговор или взорвать, заставить вылезти из ледяного кокона и выложить всё как на духу. Иначе как мне выяснить, имеют ли основания мои выводы? Мне нужно было доказательство, одно неосторожно оброненное слово, которое раскроет его душу.
Тогда я не знала, что Крауд не бросается словами и если злится, то злится строго по расчёту. Жизнь научила его играть, а мне лишь предстояло освоить это искусство.

@темы: проза

---

Мышка-воришка

[Xs-ard]

Название: Мышка-воришка
Автор:  Xs-ard (он же бывший Black ice)
Жанр: Повседневность, романтика... фиг ее знает)
Рейтинг: PG-15 за упоминание?) Гет...
Размер: мини
Состояние: закончен
Дисклаймер: Все тараканы мои, просьба не покушаться!
Размещение: Мне ссылку и указать меня как автора. О большем не прошу.
Аннотация: Друг с бас-гитарой и понятными конспектами – это хорошо. Долгая дорога по морозу – уже хуже. Но еще хуже стать свидетелем скандала, а после – непосредственным соучастником. Да еще и обзавестись "невестой"...
Хотя последнее – это еще под вопросом... Наверное.


– Блин, Серый, далеко еще? – поглубже запихивая руки в карманы, возмутился я в воротник.
Мой однокурсник что-то неопределенно буркнул из-под шарфа – замотался до самых глаз, то ли как бандит Дикого Запада, то ли как девчонка. Хотя при такой погоде его можно понять: мороз градусов за двадцать, да еще и ветер. У меня вон нос уже вообще ничего не чувствует. Хорошо еще, дом какой-то от порывов прикрывает… Идея шлепать к Сереге за конспектами и заодно оценить новую бас-гитару казалась уже как минимум глупой.
– Нет, ты раньше не мог сказать, что до вашей новой берлоги столько пилить? Или ты надеялся…
– И не смей ему звонить! – обернувшись на крик, я обнаружил распахнутое окно на втором этаже, щедро делящееся с улицей клубами теплого воздуха, а секундой позже – еще и блестящим черным предметом, нырнувшим в противоположную пару сторону, то бишь, в сугроб.
Я озадаченно захлопнул рот, так и не закончив начатую фразу и осознавая, что едва не стал жертвой сего «обстрела». Хотел было возмутиться, но схлопотал локтем в бок.
– Лучше молчи, это крыска-Лариска из соседнего подъезда. Проблем потом не оберешься, она из чего угодно скандал раздует, – Сергей топтался возле сугроба, прикидывая – вытащить «снаряд» или не морозить руки из-за какого-то мусора.
Сугроб грустно отозвался незатейливой мелодией, и мой друг, ухмыльнувшись, выудил из снега телефон. Девушка, выскочившая из подъезда в одном свитере, сразу направилась к нему.
– Твой, Маришка? Опять мачеха чудит?
Девушка кивнула, забирая телефон, и отправилась к качелям на детской площадке, тут же принимая входящий вызов.
– Я сказала не звонить! – окно распахнулось вновь, и вслед телефону полетел тапочек. – Ты вообще понимаешь, до чего вы Анечку довели?!
Второй тапок.
Серега на всякий случай отошел подальше от сугроба, а заодно и с линии обстрела.
– Ах, так, значит! Игнорируешь, коза драная?! Ну я тебе! – вслед за обувью прилетела толстая книга, потом еще одна…
Я мельком глянул на обложки: «Современные операционные системы» Танненбаума, потрепанный учебник по Си… Опа, девочка-программист?
Маришка – как назвал ее Серый – резко развернулась и хотела что-то крикнуть в ответ, но испуганно выронила телефон и рванула в сторону окна: худая женщина кое-как перевалила через подоконник и запустила вниз прямоугольную сумку. Только уже не в снег, а прямо на расчищенную почти до асфальта дорожку.
Едва успев поймать «подарочек», девушка по инерции завалилась прямо в сугроб. С минуту побарахтавшись в рыхлом снегу, с трудом выбралась и, шлепнувшись прямо на обледеневший бордюр, дрожащими руками расстегнула молнию. Как я и думал: из сумки вытащили матово сверкнувший на солнце ноутбук. Знакомое оформление, похоже на «Asus» – наверняка серьезная машинка.
– Слушай, ты, – звенящим от злости голосом начала Серегина соседка, не поворачиваясь и судорожно осматривая ноутбук на предмет повреждений.
В паре метров от девушки разлетелась на льду осколками ярко-синяя кружка. Окно захлопнулось.
Девушка устало вздохнула, откидывая крышку и дотошно проверяя экран.
– Манюня, – Серый счел нужным вмешаться, – это уже перебор.
Та слегка качнула головой в ответ, сосредоточенно ковыряя ноутбук. Похоже, отошел и заклинил слегка сдвинувшийся аккумулятор.
– Манюнька, – продолжал извращаться с чужим именем мой друг, – опять отец пьяный пришел? Чего вы там с этой несчастной «Анечкой» устроили?
Девушка упрямо отмалчивалась. Я подобрал с дорожки телефон – у него только отлетела задняя панелька. Крышка щелкнула, и тут же, как ни в чем не бывало, старенький «Siemens» зазвонил.
Телефон Манюня сама вырвала из рук и прижала к уху, все так же не произнося ни слова, только тихо вздохнула. Как я ни вслушивался, не смог уловить ни звука – видимо, громкость динамика была убрана до минимума.
– Мариш, не сиди на льду, – в Сереге явно проснулся джентльмен, ибо он отобрал у девушки ноутбук и за локоть поднял с бордюра.
Осторожненько отряхнул от следов того несчастного сугроба и даже стянул свой глупый шарф – набросить ей на плечи.
Я потоптался на месте, сгибая и разгибая замерзшие пальцы на ногах, и мимоходом отметил, что моя новая не-совсем-знакомая вообще стоит в тапочках на босу ногу.
Окно на втором этаже снова распахнулось, и девушка дернулась от стукнувшего по плечу сапога. Следом свалился второй, потом женщина с трудом перевалила через подоконник большую, явно наспех набитую сумку. Последней лениво спустилась вниз куртка.
– И чтоб я вас больше не видела! Ни тебя, ни его – так и передай этой пьяни! За вещами пусть припрется, когда протрезвеет!
– Вот тебе, Машка-какашка! – радостно заявила вскарабкавшаяся на подоконник мелкая девчушка, запуская в сугроб небольшую потрепанную сумочку.
– Ух ты, Анютка, спасибо, – девушка насмешливо прищурилась, – там как раз оставались все деньги, не знала, как попросить…
– Аня! – женщина ахнула, стаскивая ребенка с подоконника. – Ах ты, змеюка, еще и деньги мои украсть вздумала?!
– Это мои деньги, – Маришка на одной ноге допрыгала до второго сапога – резиновый тапочек намертво прирос ко льду за время «беседы». – И к тебе они никакого отношения не имеют.
– А ну стой, вот я сейчас спущусь! – окно захлопнулось.
– Мариш, – снова встрял Сергей, – ты это…
– Иди к черту, – тихо буркнула девушка, наскоро накидывая куртку и застегивая открывшуюся при падении молнию на сумке.
Про меня они, кажется, вообще забыли.
– Что делать-то будешь, Манюнь?
– Я сказала, иди к черту, – та хотела добавить что-то еще, но услышала в подъезде топот и отшатнулась.
– Отлично, – сквозь зубы буркнул Сергей, выхватывая у нее сумку и за рукав буксируя в сторону соседнего подъезда. – Сань, не отставай!
К тому моменту, как на улицу выскочила разъяренная женщина, мы уже скрылись за тяжелой дверью домофона.

– Зашибись зашел за конспектами, – я сидел на подоконнике кухни, старательно упихивая окоченевшие ноги в решетку батареи.
Серега тщательно растирал варежками руки девушки. Та совершенно пустым взглядом уткнулась куда-то в район постепенно закипающего чайника.
– Маришка, ну давай, не зависай, приходи в себя, все хорошо, тут она тебя не достанет…
– Идет, – тихо прошептала она.
– Кто? – Сергей встрепенулся, метнулся к глазку за секунду до звонка. – Вот же черт! Сань, а ну дуй сюда!
К тому времени как я сполз с подоконника, однокурсник затолкал в ванную все так же ни на что не реагирующую девушку вместе со всеми сумками-куртками и ботинками. Моими в том числе! Оглядел отстраненно натягивающую сапоги Маришку и решительно упихал следом и меня. Дверь захлопнулась, и наступила темнота.
К тому моменту, как Серега щелкнул замком, звонок уже просто надрывался.
– Коломынцев, ты куда эту идиотку утащил? – я вздрогнул от уже знакомого голоса и осторожно запер внутреннюю задвижку.
– Здравствуйте, Лариса Ивановна, а что случилось? – голос Сереги как-то странно изменился…
Вот ловелас хренов, он же всегда таким голосом девчонок соблазняет!
– Ты! Коломынцев! А ну не смей мне врать, я все…
– Лариса Ивановна, – ну совсем уж масляно пропел Серый, – а пойдемте на кухню, я как раз чаек завариваю, вот, с мороза отогреваться хотел. Ой, а Вы без шапки? Знаете, у меня родители из Финляндии такой великолепный бальзам привезли, его как раз после мороза в чай добавляют, чтобы не заболеть. Ох, простите, совсем забыл вымыть руки! А нынче в транспорте столько микробов!
Большего бреда я от него в жизни не слышал. Нет, вполне возможно, что бальзамчик действительно был, только не из Финляндии, а из дедовых запасов травяных настоек. Микробы в транспорте? Да мы пока сюда шли, они или вымерзли напрочь, или их ветром сдуло.
Заслышав знакомые шаги и щелчок выключателя, я вернул задвижку в исходное положение.
– Саня, слушай сюда, – Серый включил воду над ванной, чтобы напрочь перебить все другие звуки. – Сейчас я ей чаю налью – и драпайте отсюда как можно быстрее. Маришку бери с собой, пусть у тебя с недельку отсидится.
– Чего? Я тут при чем? Я ее вообще не знаю! Может, пару раз в университете и видел, но не помню!
– Не ори, балда! Что ее, на улицу выставить? Ее саму бальзамом отпаивать надо, у нее руки-ноги обморожены! На, у нас там за углом гипермаркет, рядом всегда такси стоят, – в руки мне впихнули несколько купюр. – Сань, выручай, в твоей ситуации же ничего страшного, а у меня родаки сразу бучу поднимут! Все, чтоб пулей – и тихо.
Серый вышел, снова оставив нас в темноте, и продолжил что-то петь Ларисе Ивановне. Как можно тише натянув ботинки и куртку, я подобрал сумки и осторожно приоткрыл дверь. Стол у Сергея на кухне располагался так, что прихожую от него видно не было, так что главное – не шуметь. Маришка покорно выскользнула следом, прижимая к груди ноутбук.
Входную дверь я оставил чуть приоткрытой, чтобы не хлопать, на цыпочках взлетел на этаж выше, и уже оттуда вызвал лифт – однокурсник жил на восьмом этаже, и преодолевать это расстояние по ступенькам я не горел желанием. Да и в плане конспирации так, наверное, даже лучше…
– Чувствую себя героем тупого фильма, – вздохнул я, помогая девушке застегнуться. – Вот что мне с тобой теперь делать, а?
На улице Маришка затормозила:
– Книжки, – шепот на грани слышимости.
Я оглянулся на сугроб, но решительно потянул девушку за угол:
– Потом Серому позвоню, он заберет.
На мою удачу – похоже, единственную на сегодня – такси возле гипермаркета действительно были.

Глядя на еле-еле шевелящую пальцами и хлюпающую постепенно оттаивающим носом девушку, я чертыхнулся и отправился набирать горячую ванную. Порылся в шкафчиках, нашел забытый родителями мешочек, сыпанул в воду горсть приятно пахнущей хвоей соли.
От дороги до подъезда – всего метров двадцать, когда опять успела замерзнуть? Или она у Сереги отогреться совсем не успела? Вот дела… Хотя чему я удивляюсь, у самого ноги только-только отходить начали, да и то после того, как я вытащил из глубин комода шерстяные носки, некогда подаренные бабушкой. Носки еле налезли, но главную свою функцию все равно выполняли отлично.
Отмахнувшись от мыслей, я понаблюдал немного за прибывающей водой и вернулся в комнату.
Маришка сидела на диване, поджав под себя ноги, и задумчиво вертела на пальце простенькое тоненькое колечко. Отстраненная, словно покрытая тонким слоем хрупкого инея, не желающего сдаваться даже под теплом уютной комнаты.
– Мариш, – чем-то не нравилось мне это обращение, и пришлось отвернуться и рыться в комоде в поисках полотенца для гостей. – Иди в ванной отогрейся, я там все приготовил. Шампунь и гель там, правда, только одного вида, не рассчитывал никогда на такое… Если что-то нужно – скажи, схожу, куплю…
– И что дальше ты собираешься со мной делать? – тихий, уже явно простуженный голос.
Я молчал, наблюдая за тем, как девушка откладывает на стол колечко и вытаскивает из валяющейся около дивана сумки полупустой флакон шампуня.
– Мыло обычное у тебя хотя бы есть? – не дожидаясь ответа, моя невольная гостья отобрала у меня полотенце и закрылась в ванной.
Вздохнув и стянув уже ненужные шерстяные носки, поставил на газ чайник и отправился освобождать часть полок в шкафу и верхний ящик комода. Почему-то у меня сложилось такое впечатление, что Маришка застрянет здесь надолго.
Вечер прошел в молчании.

Перед рассветом меня разбудил сухой надрывный кашель в дальнем углу комнаты – там стояла моя кровать, и там пришлось разместить мою нечаянную гостью. Как на зло, чистый комплект постельного белья обнаружился только один, а уж второго одеяла у меня вообще никогда не водилось. Только тонкий плед, покрывавший днем небольшой диванчик, на котором теперь вынужден был умоститься я. Да и подушка мне досталась маленькая, диванная. Но перебираться на широкую кровать к девушке, где мы вполне бы нормально уместились вдвоем, казалось совсем не правильным. К тому же, несмотря на все неудобства, спал я нормально…
Пока не услышал этот кашель. Нехороший такой, «лающий».
Маленький ночник на прикроватной тумбочке залил теплым светом часть комнаты. Удобная штука, особенно когда хочется вечерком почитать лежа. Или вот в таких ситуациях, как сейчас – когда яркий свет совершенно лишний.
– Мариш, проснись, – я осторожно коснулся лба девушки.
Ох, не нравится мне этот ее яркий румянец! А горячая кожа – и подавно.
Девушка повернулась на бок и снова закашлялась, просыпаясь и кое-как открывая глаза.
– Чего тебе? – сиплый шепот. – Я… ой.
Моя гостья, сморщившись, потерла горло и с трудом сглотнула.
– У меня голос… – девушка окончательно перешла на едва различимый шепот, – пропал.
– И откуда ты только на мою голову свалилась, горе луковое! – я раздраженно отвернулся, выкапывая из прочего хлама тумбочки градусник. – Лежи, не вставай, я сейчас чаю сделаю.
Спустя пять минут к Маришке перекочевала кружка теплого мятного чая – спасибо чудаку-дяде, приславшему на Новый Год этот коллекционный набор, – а ко мне – градусник. Изрядно потеплевший, со столбиком ртути, уползшим куда-то за тридцать девять.
– Просто замечательно, – вздохнув, я потянулся к телефону. – Скорая?
Маришка сидела на кровати, по уши закутавшись в одеяло и стуча зубами о кружку, и старалась не кашлять.
– Да, симптомы: высокая температура, лихорадка, затрудненное дыхание и сильный кашель, охриплость, – отобрав у девушки чай, я протянул ей упаковку бумажных платочков, диктуя дежурному адрес. – Да, спасибо, ждем.
– Ждем, – повторил я, выключая телефон и косясь на шуршащую платочками гостью.

«Скорая» подъехала через пятнадцать минут, когда я принес Маришке третью кружку чая, и девушка немного пришла в себя.
– Острый ларингит на фоне ОРВИ, – уставшая медсестра поставила диагноз практически сразу. – Молодой человек, сходите пока на кухню, нужно сделать укол. Нет, ничего особенного, все как всегда – анальгин с димедролом…
Женщина продолжала говорить еще что-то, но из ванной ее было плохо слышно. К тому времени, как я закончил умываться и продирать слипающиеся глаза, врач уже закончила.
– Я выпишу лекарства, но вам все равно надо показаться своему врачу.
– По такой погоде я ее в подобном состоянии никуда не пущу, – черт меня дернул это ляпнуть, но, правда же, девушке только на морозе сейчас погулять не хватало для полного счастья.
Медсестра пожала плечами:
– Хорошо, я запишу ваши данные и передам участковому врачу просьбу зайти на дом. Разрешите ваш полис?
– Сумку, – едва слышным шепотом выдала Маришка.
– Э, нет, девушка, вам теперь с недельку придется помолчать, – медсестра забрала у меня из рук выкопанные в недрах сумочки паспорт и медицинский страховой полис. – И шепотом тоже нельзя, это еще сильнее будет связки напрягать. Так что, молодой человек, учитесь понимать свою невесту без слов.
Улыбнувшись и отложив документы на тумбочку, к ранее выписанному рецепту, медсестра ушла. Рассеянно кивая, я запер за ней дверь и вернулся забрать у Маришки кружку, как вдруг спохватился и вытаращился женщине вслед:
– Какая еще невеста?!
Девушка молча пожала плечами и кивнула на тумбочку.
– Чего? Я не понимаю, – сдерживая рвущийся зевок. – При чем тут документы?
Моя свежеиспеченная «невеста», вздохнув и закашлявшись, открыла паспорт на странице с пропиской и сунула мне под нос.
– А-а… – только и оставалось протянуть мне.
Действительно, что странного: однокомнатная квартира, одна большая кровать, другой адрес в паспорте девушки и ориентирующийся с закрытыми глазами парень. Криво ухмыльнувшись и почесав в затылке, я не нашел ничего лучшего, как спросить:
– Как ты себя чувствуешь?
Маришка неопределенно дернула плечом, потирая шею и беззвучно что-то шепча.
– Ну уж прости, я не умею по губам читать! – ситуация начала меня откровенно раздражать. – И вообще, я спать хочу. Ты сама-то собираешься или нет?
Девушка обиженно запустила в меня паспортом и с головой нырнула под одеяло, только в беспорядке рассыпались по подушке пепельные волосы.

Отлично. Называется, приютил мышку. Не кошку – те хотя бы мяукают, когда им что-то надо, – а именно мышку. Молчаливую, независимую и, похоже, очень вредную. Невеста, блин…

* * *

К обеду старательно отпаиваемая теплым чаем девушка схватилась еще и за поясницу. Упавшая в первой половине дня температура упрямо полезла обратно. Часа два Маришка мучилась, пытаясь поудобнее улечься среди подушек, потом не выдержала и принялась рыться в шкафу в поисках одежды.
– Ты куда это намылилась? – от неожиданности я чуть было не поставил пиалу с бульоном мимо тумбочки.
Ненадолго вынырнув из шкафа, «невеста» мне в ответ показала медицинский полис.
– Так ведь все назначили же, вроде, обсудили уже, что тебе не надо сейчас на улицу выходить…
Слегка скривившись, девушка показательно вымученно схватилась за поясницу слева.
– Просквозило? Или мышцы потянула? Или просто перенапрягла? Или…
Обиженно фыркнув, Маришка что-то размашисто черканула в блокноте и сунула мне под нос.
– Пиелонефрит, – с трудом разобрал сильно наклоненный почерк я. – В смысле?
– Рецидив, – с сомнением оглядев меня, добавила еще одно слово, – почки.
– Нет, ты сама посуди. Во-первых, если ты пойдешь к своему участковому – это будет слишком далеко отсюда и слишком близко от твоего дома, а у моего вообще твоих данных нет. Во-вторых, это еще и анализы, с которыми как минимум пару дней придется туда-сюда мотаться. Так что, раз такое уже было, может, напишешь список лекарств, а я в аптеку сбегаю? А проверишься потом, когда более-менее в себя придешь.
Ответом мне послужил тяжелый взгляд и очередной поход в сторону санузла под аккомпанемент кашля. Но список мне потом все же вручили. Даже денег дали, от которых я гордо отказался.
Правда, увидев цены в аптеке, я об этом сто раз пожалел.

По истечении пяти дней Маришка резко пошла на поправку: перестала обкладываться подушками и шипеть от резких движений, да и санузел занимала куда реже, и спала меньше. К этому времени моя квартирка настолько пропахла травяными чаями двух сортов, что после университета я словно нырял в лавку средневековой знахарки. Спустя пару минут обоняние перестраивалось и переставало вычленять из общей массы терпкие ароматы настоев, но сначала все равно приходилось зажимать нос и дышать сквозь перчатку.
Температуры у девушки уже не было, да и кашель почти прошел… Только говорить она все равно не начинала. Как ни странно, я ее все равно понимал. С трудом, не всегда с первого раза, и теперь гораздо спокойнее относясь к яростным жестам, труднопереводимой мимике и подсунутым под нос бумажкам.
Однако отношения наши все равно категорически не складывались. Маришка часто злилась, фыркала в ответ на попытки заговорить и неизменно игнорировала моя распорядок дня.
Когда я возвращался в обед из университета, девушка спала. На занятия она пока не ходила – пришлось за нее договариваться в деканате, который в чужом корпусе я искал около часа. Но и по дому редко что делала. Хотя единожды мне повезло, и, придя домой на обед, я обнаружил на столе полную сковородку макарон по-флотски.
Впрочем, такой случай явно был исключением. Обычно же я закидывал в кастрюльку пельмени или суп быстрого приготовления, кидал в комнату тетради и собирал валяющиеся на полу распечатки. На них неизменно маячили какие-то схемы, коды, шифры и графики, перечеркнутые по сто раз, исправленные уже знакомым корявым почерком, обведенные цветными маркерами… К слову, до появления «сожителя» я вообще не знал, что пылящийся под столом старенький струйный принтер еще способен на такие подвиги.
Времени, которое приходилось тратить на уборку всего этого бедлама, вполне хватало на то, чтобы обед дошел до нужной кондиции. Дальше шел спешный перекус, поиск чистой рубашки и десять минут почти бегом до небольшой фирмы, куда меня взяли по знакомству помощником в отдел кадров.
Вечером, когда больше всего хотелось нормально поесть, смыть запах надоевших до одури бумажек и просто посидеть перед телевизором, привычный распорядок снова нарушался. Нет, на столе неизменно оказывался свежезаваренный чай… Но вот ванная была занята. Как минимум, на сорок минут. Что можно там столько делать, я не представлял. И, если честно, узнавать совсем не тянуло.
Тянуло поспать, а было нужно что-то сготовить на завтрак и доделать взятые на дом задания из университета. Мышке же, похоже, было на все это наплевать.

Понедельник – день тяжелый, это всем известно. Кроме моей сожительницы, разумеется: несмотря на раннее утро и ее привычку ложиться спать ближе к рассвету, она была возмутительно бодрой. Молча усмехаясь, стащила меня с дивана и вытолкала на кухню.
Пока я сонно пережевывал запеченную с сыром картошку, притормаживая и пытаясь разобраться в причинах ее появления у меня перед носом, Маришка чем-то тихо шуршала в комнате. Спустя какое-то время, когда я в очередной раз едва не заснул с вилкой во рту, появилась рядом со мной, наскоро выпила кружку своего травяного чая и протянула мне руку раскрытой ладонью вверх.
Я недоуменно поднял вверх бровь: это еще что за новости? Девушка фыркнула и исчезла в прихожей, чтобы через пару секунд появиться снова со связкой ключей. Хлопнула их возле моей тарелки и показала пальцем сначала на связку, потом на меня, потом на себя. И что бы это значило?
– Ты в больницу? – наугад ляпнул я.
Девушка кивнула и снова показала на ключи, потом на часы: «Я тороплюсь, давай быстрее!». Н-да, так она скоро меня вообще приучит мысли ее читать…
– Запасные ключи в левом верхнем ящичке под вешалкой, – я в очередной раз зевнул. – И ради этого меня надо было так рано будить?
Эх, знал ведь, что не стоит откладывать реферат до последнего срока и в итоге сидеть с ним три ночи подряд! А тут еще и разбудили буквально через пару минут после начала сна… Нет, через целый час, поправил я сам себя, меланхолично созерцая подсунутый под нос будильник.
Будильник, к слову, упрямо показывал 7:20. А чего я ложился-то, спрашивается?
– Твою мать! А раньше разбудить не могла?!
Девушка часто-часто захлопала ресницами, словно удивляясь: «А я знала?».
– Знала, – сердито припечатал я. – У меня над компьютером расписание занятий висит. И в графе «понедельник» там значится пара в восемь утра! А до университета добираться больше получаса!
– И чего тогда ты тут расселся? – удивленно подняла брови Манюня. Нет-нет, она ничего не говорила! Но, черт возьми, это слишком явно читалось на ее лице, чтобы проигнорировать. Пришлось бросить непривычно вкусный завтрак и закопаться в шкаф в поисках свитера: судя по градуснику за окном, сегодня опять было холодно. На щелчок закрывающейся двери внимания я уже не обратил.
Зато потом обнаружил несколько купюр и пакет, торчащие из кармана моей куртки.
– Вот зараза, а сама не можешь сходить? Все равно же из дома вышла! – тем не менее, упихал все поглубже, чтобы не выпало, и всю дорогу до остановки припоминал, что такое жизненно необходимое у нас заканчивается. Список получался приличный, но тут же ускальзывающий из памяти: сказывалась вынужденная бессонница.
– Саня! – от хлопка по плечу я едва не улетел в сугроб и внезапно обнаружил себя уже возле родного корпуса университета. – Ты чего такой загруженный?
Серый стоял и удивленно таращился на свою руку: раньше ему не удавалось застать меня врасплох и в лучшем случае получалось лишь мазнуть пальцами по рукаву. А тут…
– Да так, озадачил кое-кто с утра пораньше, – буркнул я в ответ, проверяя, не выпали ли из кармана деньги.
– А-а-а, Манюнька? – почему этот балбес до сих пор не называл ее нормальным именем, я так и не понял. – Как она? Выздоровела?
– Наверное… Сегодня сама в больницу пошла. Только молчит почему-то… Может, просто голос пока бережет? – пальцы в кармане наткнулись на неположенную бумажку, и я с удивлением развернул тот самый список необходимого. – Серый, ты на машине?
– Ну да… Нифига себе! – однокурсник присвистнул, просматривая косые строчки. – А это как? «Строго по примеру»… А где пример-то?
Я уже сам добрался до этой строчки и опасливо полез обратно в карман: кажется, там действительно шуршало еще что-то лишнее... Опасения подтвердились: пальцы сжались на небольшом мягком пакетике и извлекли на свет полиэтиленовую упаковку от прокладок ядрено зелененькой расцветочки. Серега бессовестно заржал, а я быстрее упихал компромат обратно. Потом, в хозяйственном супермаркете еще раз посмотрю. По примеру, блин…
Как позже выяснилось, первые две пары отменили – заболел преподаватель. Ждать три часа последнюю лекцию, на которой неизменно тянуло в сон, в нынешнем состоянии не очень-то хотелось. Однокурсник был со мной полностью согласен, поэтому спустя два часа мы уже затаскивали в квартиру пакеты из супермаркета.

– А, погоди, – Серый опустил сумки на лестничной площадке перед дверью и, оставив меня возиться с ключами, убежал обратно к машине.
Вернулся он к тому моменту, как я занес в квартиру последний пакет: наибольшей проблемой был не их вес, а количество.
– Иди на кухню, что ли, – буркнул я, не глядя. – Сейчас чайник поставлю. Или, может, что посущественнее найду…
Мимо пакетов по коридору прошлепали пушистые голубенькие тапочки. В смысле, не сами по себе, а на ногах человечка, чье присутствие здесь почему-то даже не обсуждалось. Ну не видел я ничего странного в том, что делю однокомнатную квартирку с одной наглой и вредной мышкой! Как ни странно, за это время я даже привык к ее постоянному шуршанию.
– Саня… – голос Сергея подозрительно дрогнул. – Что-то я раньше не замечал в тебе любви к голубым зайцам…
Сонная голова соображала туго, и придумать что-то в ответ на двусмысленную фразу не получалось. Зато получилось забуксовать на вопросе, с чего именно об этом зашел разговор.
Шаги прошелестели в обратную сторону и прекратились строго напротив меня. Пришлось оторваться от увлекательного процесса распутывания задубевших на морозе шнурков и взглянуть в лицо обладателю пушистых шлепанцев с заячьими ушками на носу и помпончиками-хвостиками на задниках. Ну да, чудные тапки, но зато теплые. Поэтому и покупал, а то еще и ноги застудит…
Маришка покачала головой, оценив мою бледную рожу с темными кругами под глазами. Ткнула в меня пальцем, изобразила рукой идущего в сторону комнаты человечка и умильно сложила ладошки под правой щекой, слегка наклонив голову. Посмотрела на часы и показала на пальцах цифру четыре.
– Три с половиной, – машинально поправил я. – По понедельникам начальник приходит.
Мне наконец удалось избавиться от ботинок и подняться с пола. Видимо, зря я это сделал, ибо сразу заработал весьма чувствительный толчок в сторону комнаты.
– Да-да, уже иду, – я отобрал у Сереги куртку и повесил в шкаф. – Ты его пока чаем напои. И покорми, если что с утра осталось, я потом…
Окончание фразы потерялось в широком зевке. Что ж, тут с Мышкой не согласиться невозможно – мне действительно надо было поспать. Срочно.
Девушка дернула меня за рукав и, добившись относительного внимания, изобразила несколько фигур: пару рубящих движений, нечто вытянутое, что-то круглое – а после сунула мне под нос сложенные лодочкой ладони.
– Да, пожалуйста, помидоры я купил, хоть их в списке и не было. Только мне оставь без майонеза, а?
Маришка довольно улыбнулась и снова вернулась на кухню.
– Ты ее понимаешь? – удивленно хмыкнул мой однокурсник. – И что это было?
– Типа того, – отмахнулся я. – Салату ей, видите ли, хочется…
Удалось мне доползти до дивана или я уснул где-нибудь по дороге, а там дотащили – без понятия.

Затекшая спина противно хрустнула, когда я опускался на единственную свободную табуретку – читай, ту самую, сломанную, до сего момента старательно игнорируемую и упихиваемую под стол. Левая рука на момент возвращения в реальность оказалась где-то под мелкой подушечкой, да еще и жутко онемевшая. На щеке отпечаталась пуговица рубашки, впопыхах кинутой утром на диван.
Кажется, впервые за это время я пришел к выводу, что мой диван не предназначен для сна. Как же хотелось расслабиться на широкой и мягкой кровати! Но нет…
Табуретка опасно накренилась, и я в очередной раз проклял секретаря, позвонившего мне раньше, чем я собирался сползти с дивана сам. Нет, новость о том, что в связи с проблемами в системе водоснабжения и канализации в здании фирмы я получил как минимум неделю незапланированного отпуска, была безумно хороша… Но уж больно не вовремя!
– Не ржать, – я попытался ткнуть хихикавшего Серегу в бок, но промахнулся и рассадил костяшки о край стола.
С того момента, как я лег, прошел всего час. Слишком мало! Чувствовал я себя даже еще гаже, чем утром.
Прямо перед моим носом появилась тарелочка салата и остатки утренней картошки. Тепленькой, с тянущимся волокнами сыром… Стук дверцы шкафчика и шуршание чего-то сыпучего насторожили, а появившаяся пару минут спустя чашка крепкого ароматного кофе так и вообще заставила усомниться в реальности происходящего.
– Манюня, он не маленький, сам справится, – весело отозвался Серый.
Я на всякий случай потыкал его пальцем. Хм… Вроде бы реальный.
– Саня, ты чего? – парень озадаченно вытаращился на меня.
– Такая забота, – хмыкнул я. – Это что-то странное…
– Привыкай, Саня, это семейная жизнь! Уй, Маришка, ай, не надо! – однокурсник закрывался руками от полотенца. – Я же пошути-ил!
И все бы ничего, но… Что-то не давало покоя.
Что-то произошло утром?
Ах, точно…
– Мариш, ты же ходила в больницу, что врачи сказали?
Девушка пожала плечами, криво усмехаясь, и убрала полотенце.
– В смысле? А голос как же?
Аккуратные брови вопросительно приподнялись.
– Ты же… – внезапно появившийся в горле комок насторожил. – Ты же молчишь до сих пор.
Неужели что-то серьезное? Думать о таком не хотелось, но мысли о всяких ужасах сами лезли в голову.
Девушка только легкомысленно отмахнулась, не оправдывая моих опасений… Впрочем, и не опровергая их. Настроение упрямо поползло еще дальше в минус. Да что же это за день-то такой?..
Вилку, таскающую овощи из моей тарелки, я заметил только тогда, когда салат уменьшился вполовину.
– Эй! – Я невольно оторвался от дурацких мыслей.
Манюня хитро улыбнулась и торопливо засунула в рот последний утащенный кусочек. Вилка тут же была спрятана под шуршащую клеенку.
– Вот, полюбуйся, – я приткнул локоть на стол и подпер кулаком щеку.
Левая, еще толком не отошедшая рука дрогнула, и я едва не хлопнулся головой об стол. Прежде чем продолжить, пришлось переждать очередной приступ Серегиного хохота. Конфуз ситуации смягчала легкая улыбка девушки – отнюдь не насмешливая, как обычно, а самая настоящая.
На какой-то момент это показалось чудом.
Ну, чудес явно не бывает – в доказательство этого у меня тут же увели из-под носа очередной кусочек помидора.
– Вот об этом я и говорю, Серый, – вздохнул я. – Это не «жена», это какая-то мышка. Вечно чем-нибудь шуршит… Эй, мне хоть чуть-чуть оставь, в конце-то концов! Нет, право слово, мышка-воришка!
Впрочем, возмущение было больше показным – плохое настроение тут же растворилось без следа.

* * *

Маришка, наконец, вернулась в университет, и я, отсиживая дома последние дни нежданного отпуска, наслаждался пустой квартирой. И глубоким сном. Днем. На широкой и удобной кровати… Пусть и поверх покрывала, завернувшись по уши в плед, но – на кровати.
Похоже, училась Мышка во вторую смену, потому что режим дня у нее остался практически тем же. Впрочем, в котором часу она теперь вставала – не знаю, я в это время сам был в университете. Однако по утрам при мне она спала, а в мое возвращение днем я ее дома уже не заставал.
Что в этой ситуации радовало, так это неизменно появляющийся на кухне обед. Не пельмени и супы быстрого приготовления, а нормальный домашний обед. Сегодня я вот внезапно обнаружил на плите сырный суп. Никогда такое не пробовал, а тут вдруг понял, что это жутко вкусно.
Вечера неизменно проходили в молчании, и если бы не тихие щелчки клавиатуры да периодическое надсадное гудение принтера, можно было подумать, что кроме меня в квартире никого нет. Девушка всегда вела себя словно мышка, все так же не говоря ни слова.
А еще с пола исчезли вечно разбросанные распечатки. Теперь они лежали аккуратной стопочкой между кроватью и шкафом.
Радоваться тому, что моя соседка по квартире такая незаметная, или нет? Не знаю, что изменилось, но однозначно ответить на этот вопрос я уже не мог.

Лениво развалившись на кровати, я ковырялся в телефоне в поисках какой-нибудь не зачитанной до дыр книжки. Что поделаешь, есть у меня такая нехорошая привычка – читать книги с телефона, на небольшом экранчике, да еще и в полной темноте. Раньше отец всегда ругал меня за это. Теперь не ругается. Да и правда, какое ему сейчас дело до того, как дела у меня – у него новая семья. И новый сын, кажется.
Помнится, Серега еще в старших классах, услышав, что у меня ни с того, ни с сего появилась собственная квартира, завидовал по страшному. Потом, узнав, что таким образом разводившиеся родители откупились от некогда взятого из детдома мальчика, едва не рыдал. Как сейчас помню: здоровенный парень, выше меня на голову – а глаза на мокром месте. С чего бы, спрашивается… Я давно знал, что не родной, и понимал, что подобная ситуация отнюдь не невозможна. Наоборот, то, что мне подарили квартиру напоследок, меня очень удивило. Впрочем, я не такой идиот, чтобы отказываться от подарка.
Жизнь научила ничему не удивляться. Ни к чему не привязываться. Друзьям не обязательно много рассказывать о себе, девушкам – объяснять причины отказов, а на работе – нужду в деньгах и ненависть к корпоративам. О делах с родителями знает только Серега. Ну и сами родители, естественно. Мать последний раз звонила с год назад, а отец молчит уже давно… Дядя и то чаще о себе напоминает – хотя бы по праздникам что-то присылает.
Мышка тоже не в курсе. Мышка вообще не в курсе многого: что я не люблю запах рыбы, что никогда не добавляю в еду морковь, что легко меняю привычки и подстраиваюсь под ситуации… Что терпеть не могу тишину. Раньше, приходя домой, всегда включал проигрыватель на компьютере. А теперь тишина давит, заставляя до звона в ушах вслушиваться в шорохи в квартире – в попытках услышать второго жильца.
Включать при Маришке музыку почему-то не хотелось. Как, впрочем, и в ее вечернее отсутствие. И шуметь, и лениво спорить вполголоса с барахлящей техникой – тоже. Тишина казалась естественной для молчаливой Мышки, и в то же время оставалась привычно выматывающей нервы – до нервной дрожи, до бессонницы.

Щелчок дверного замка я как-то проворонил. То ли так увлекся очередным самокопанием, то ли действительно вчитался в случайным образом выбранную книгу…
Маришка стянула сапоги и прямо в куртке проскользнула в комнату, первым делом пристраивая около тумбочки сумку с ноутбуком.
– А… Я это, – слова почему-то потерялись, и я неуклюже сел на кровати. – Я сейчас встану, да.
Девушка совершенно спокойно кивнула и вернулась в коридорчик вешать поблескивающий каплями пуховик. Похоже, погода снова не задалась, и вместо минуса температура опять уползла в плюс. Вертя в пальцах телефон, я отстраненно поглядывал на нечаянную квартирантку: вот Мышка убрала в карман куртки шапку и шарф, задвинула дверцу шкафа. Вернулась в комнату, подхватила со стула одежду и скрылась в ванной. Мысли лениво уползли в направлении кухни и чая, но с кровати я почему-то так и не встал. Приближающийся конец зимы нагонял тоску и заставлял завидовать медведям и окуклившимся гусеницам. Еще эта тишина…
Из ванной Маришка выбралась как всегда – в широкой майке и мягких домашних штанах. Голубые зайки-тапки едва слышно прошлепали ушами куда-то на кухню и вернулись в комнату.
Что-то в облике остановившейся возле меня девушки было непривычным. Нет, не неправильным, не раздражающим, а именно непривычным. Маришка как завороженная следила за моим телефоном, а я – за ней. Что? Что не так? Что выбивалось из привычного образа маленькой серой мышки? Точно.
– Мариш, ты зачем это сделала? – я все также отстраненно потянулся к ее волосам. – Такие короткие…
Раньше они заходили за лопатки, подвиваясь на концах и вечно мешаясь девушке на кухне. Она всегда собирала их в хвостик или закалывала заколкой. А теперь пепельные пряди не доставали даже до плеч, заканчиваясь где-то на середине шеи. Мягкие и гладкие…
Когда я заметил ее странный взгляд, было уже поздно. Пальца сами зарылись в волосы, потом спустились по плечу и руке и замерли на пальцах с совсем короткими ногтями. Такая теплая ладошка… Значит, все-таки не мышка и не приведение – как мне начало казаться в последние дни.
Слишком незаметно. Слишком тихо…
Пальцы выскользнули из ладони, и девушка присела возле кровати, возвращая на покрывало уроненный телефон.
– А? – я удивленно смотрел на собственные пустые руки. – Как так?
Моя сожительница только равнодушно пожала плечами и скинула тапки, мимо меня пробираясь на кровать поближе к стенке. Забралась под одеяло и затихла.
– Маришка, извини, я не хотел. В смысле, все хорошо, красиво получилось…
Из-под покрывала лениво пихнули ногой, ненавязчиво прося убраться куда-нибудь с постели.
– А, черт! – Я подскочил как ошпаренный, едва не уронив телефон снова и выбираясь на кухню.
Кофе. Мне нужен кофе. Мне нужно наконец сбросить с себя это холодное оцепенение и проснуться. Я же не один тут живу, нельзя теперь раскисать.
Я… не один?
Что-то мягко царапнуло в груди – и тут же исчезло. Не то что проанализировать причины – понять, что почувствовал, и то не успел.
Кофе в кружке закончился, и за окном давным-давно стемнело, а я все сидел на кухне без света, лениво следя за тенями на стенах. Надо бы достать из кармана куртки плеер и заткнуть уже эту звенящую тишину.
Надо, но нет никаких сил. Нет ничего.

Что именно меня разбудило – запах чая и лимона или мешающийся свет – не знаю, но пришлось отлепиться от стола и занять чуть более удобное положение. Шея неприятно хрустнула, левая рука отозвалась острыми иголочками – опять отлежал.
– Я с лимоном не пью, – голос охрип, а на лбу наверняка отпечатался ремешок часов.
На стол сердито бухнули лимонный кекс, а мне всучили вилку.
Ну да. Еще одна любовь моей квартирантки – лимоны. В чае, в кексах, рулетах, печеньях – везде. Или это из-за слабого иммунитета?
– Спасибо, – больше меня ни на что не хватило.
Допив чай и проигнорировав ванную, добрался-таки до дивана. Тот отозвался недовольным скрипом и привычно уткнулся в пятки подлокотником. Пришлось как всегда согнуть ноги в коленях, сетуя на то, что у старенькой «книжки» заел механизм, и раскладываться на всю ширину он давным-давно отказывается. Зато можно привалиться к мягкой спинке в надежде не сверзиться единожды ночью.
Завтра вторник. Завтра снова на работу. Завтра не будет изматывающей вечерней тишины и непонятного настроения. Ох, как же не вовремя выдался этот случайный отпуск!..
Мышка тихо прошлепала к себе на кровать. Спать она не собирается – это ясно, даже если не открывать глаза. Вот открылась крышка, щелкнула кнопка включения, и тихо зашуршал ноутбук. Зашелестели листы бумаги, спешно раскидываемые по покрывалу. Еле слышный скрежет – подключила наушники.
Если долго вслушиваться, можно даже уловить тихие-тихие песни. Зачем ей нужна музыка ночью? Как правило, люди надевают наушники, чтобы не слышать того, что происходит вокруг. Или она тоже не переносит тишины, как и я? Да нет, вряд ли.
Долго прислушиваясь, понял, что звучит одна и та же мелодия. Значит, снова над чем-то важным работает. В такие моменты Мышка всегда включает одну песню на бесконечный повтор.
Тихий перестук клавиш. Принтер по ночам Маришка не включает – старичок слишком шумит, а я вроде как сплю. Вроде.
Интересно, как она разбирается в своих бумажках в темноте? У экрана ноутбука яркость почти на минимуме стоит – через закрытые веки не видно ни одного лишнего блика. Впрочем, если открыть глаза, мягкий свет будет заметен сразу.
Если бы открыть глаза.
Утром в университет, после обеда – на работу.
А ночью – уже почти привычная бессонница.
Если бы не думать…
Тихий шорох и перестук клавиш вплетаются в мысли, то погружая в полудрему, то вновь вытаскивая в реальность. Маришка не мешает мне своими ночными посиделками. Нет, у меня и в мыслях не было сказать ей что-то подобное, просто… Просто что-то не так. Что-то изменилось. Вечная тишина квартиры днем и ее ночные мышиные шорохи – это не то. Это другое, уже привычное. Уже почти необходимое.
Да что же за гадость-то творится!
Разворачиваюсь носом к стенке. Так куда неудобнее: коленки упираются в спинку, а пятки – в подлокотники, и не получится привычно умостить руку под подушкой. Но лежать без движения невозможно.
Шепот клавиатуры замрет, и Маришка с тихим шорохом выпутает из волос наушник, вслушиваясь в тишину квартиры и всматриваясь в темноту, непривычную для глаз после светящегося экрана.
Мне даже не нужно прислушиваться или открывать глаза, чтобы проверить, так ли это.
Это всегда так.
Черт.

В тишине прошла очередная неделя. Синоптики обещали солнечное потепление, а на улице опять лениво сыпал снег. Настроение все глубже скатывалось в минус, не останавливаясь на привычной для этого времен года отметки «паршиво», а застряв где-то в районе «совсем никак».
Коллеги на работе сочувствующе поглядывали на круги под глазами, Серега пока тоже молчал, хоть и было ясно, что его просто распирает от вопросов. Как ни странно, за последние дни он ни разу не спросил про спихнутую на меня девушку, да и заглянуть в гости не порывался.
Эта тишина… Я боялся, что сорвусь. Что выскажу своей Мышке все, что накипело. Все как есть, как это не понимаю я сам – а я уже ничего не понимаю. Я просто хочу спать. Я хочу солнца.
Я просто хочу, чтобы эта чертова тишина исчезла.
А Маришка привычно молчит, на все вопросы отвечая жестами или едва разборчивыми фразами в блокноте.

– Так, Серый, еще раз, – я устало потер лоб, отправляя куртку в руки недовольной гардеробщицы. – Какого хрена я после своей работы должен еще и помогать тебе с твоей?! Да еще и в пятницу?
– Мой косяк, понимаю! – парень хлопнул ладонями в извиняющемся жесте. – Но я совсем запутался в этих документах! Там делов-то на полчасика, немного проверить и все!
– Угу. Будем считать, что я тебе верю, – я вздохнул.
С некоторых пор верить ему и вправду получалось с трудом. Мышка у меня отсидится с недельку, а не месяц, свою половину реферата он напишет вовремя, а не в последний момент и то после моего пинка, и работы там на полчаса… То есть, попасть домой раньше восьми у меня нет никаких шансов, несмотря на то, что сейчас едва доходит до половины шестого.
Я хочу домой. К липкой тишине и шуршащей распечатками Мышке.
– Слушай, – я только сейчас понял, в каком корпусе университета оказался. – Тут же Маришка учится вроде, да? И где тут работаешь ты?
– У них на третьем этаже центр дистанционного обучения, я разве не говорил? – Серега недоуменно на меня вытаращился. – Я тут больше года обитаю, еще с середины третьего курса.
– А Маришка?
– Что Маришка? – парень даже остановился.
– Ну, ты ее, получается, часто тут видишь? – даже замялся на вопросе, сам не понял, почему. Впрочем… Есть у меня кое-какие догадки. – Хотя нет, она же во вторую смену вроде учится.
– В первую, – однокурсник неопределенно хмыкнул. – Третий курс у них в первую учится, но да, вижу я ее часто, она же…
– А чего она тогда всеми ночами не спит, и по утрам встает явно после моего ухода? – теперь я окончательно запутался.
– А где ты видел программиста, спящего по ночам? – усмехнулся Серый, открывая дверь в какой-то кабинет. – Манюнь, я вернулся! Во, Саню в подмогу притащил, скоро закончим и тебя домой тоже отпустим.
– Угу, – невнятно буркнули из-за каких-то стоек с техникой. – Если что, лазерный принтер не работает, могу настроить левый струйник, только его заправить надо.
– Заправляй, – весело согласился парень. – Картриджи тебе достать, или ты сама, наконец, выползешь из своего угла?
– Тащи сюда черный, энерджайзер ненормальный…
Я только хмыкнул, краем уха прислушиваясь к этой перебранке и оглядывая стол, за который меня усадили. Да-а-а, что я говорил? Кипа документов, да еще и в диком беспорядке, заготовки бланков на экране включенного компьютера, какие-то скрепки, карандаши…
– Серый, ты когда последний раз на столе убирался?
– М? – тот как раз закончил выковыривать что-то из принтера и отнес это за шкафы. – Вроде вчера. Я ж говорю, я тут запутался.
– Вот разбери здесь сначала, потом будем тебя распутывать, – я потер уставшие глаза. – Черт.
– Нет, слушай, я так больше не могу, – этот неряха все-таки сгреб бумаги со стола, сортируя их в только ему понятном порядке. – Что у вас там творится, а? У тебя вся морда серая, глаза так вообще почти черные, она тут тоже…
– Твою мать, я тебе что говорила? С какого ты мне и цветной картридж припер, а? – Вопль из дальнего угла оборвал Серегу на полуслове, и все тот же голос продолжил уже чуть спокойнее. – Дай мне бланк заявки на расходные материалы. У нас чернила кончаются, про бумагу и болванки я вообще молчу. Нафига им хранить данные на дисках, если все лежит как в бумажном архиве, так и на серваке?
– Это вообще кто? – я почему-то перешел на шепот.
– А… Блин, слушай, я нашел!
– Кого нашел? – я, спохватившись, огляделся. – Погоди, а где все остальные?
– Так рабочий день уже закончился, мы обычно в пять уходим. Говорю ж, я из-за этих ошибок и сам тут второй день допоздна застреваю, и сисадмина нашего задерживаю.
– Ага, Маришка тоже вчера поздно домой пришла, – не пойми с чего вспомнил я.
– А, ну, это… Извини, – Серый почему-то смутился. – Вот смотри, я нашел ошибку. Там двое однофамильцы, а я дело второго куда-то засунул, и не мог понять, почему у меня вместо данных на парня неделю уже висят данные на девушку. Фамилия еще такая – Галец, фиг поймешь, какого рода. Саня, ты гений, спасибо тебе огромное!
– Я ж говорил, убираться на столе иногда надо, – сцеживая зевок в ладонь.
– Бессонница? – все-таки не выдержал однокурсник. – Или Маришка спать не дает?
– Не, – я устало рухнул на стол. – Конец зимы и тишина, знаешь же. Исправляй давай, и по домам.
– Да не, я в понедельник исправлю, – парень что-то написал и налепил на монитор очередной стикер. – Там много, за полчаса не управлюсь, а я Манюню в шесть отпустить обещал.
– Обещал. У тебя еще восемнадцать минут, чтобы привести свои бумажки в приличный вид. Брысь отсюда, мне принтер погонять надо, – вышедшая из-за стеллажей девушка дернула за мой стул.
Перебравшись на другой стул и привалившись к стеночке, я лениво оглядывал невысокую фигурку. Темно-серые джинсы, светлая толстовка с засученными до локтя рукавами, пальцы в черных пятнах – чернила, наверное – короткие пепельные волосы… Стоп.
– Ах ты, засранец, еще и калибровку тебе, – буркнула девушка и потянулась поправить волосы.
– Манюнь, стой! – Серега аж завопил. – Руки!
– А… – та скривилась, глядя на черные пятна. – Запиши в заявку жидкость для снятия лака. Как техническое средство для чистки пойдет.
– Мышка, а почему… – аж горло сдавило, даже говорить не получается.
Серый удивленно вытаращился на меня. Потом на девушку – и снова перевел взгляд на меня:
– Она тебе не сказала, что работает со мной? Странно, она тут с сентября еще обитает…
– Она мне вообще ничего не сказала, – на лицо против воли выползла кривая усмешка. – Ни разу. Я думал, у нее голос… А, черт. Если уж так противно со мной разговаривать, могла хоть на листочке написать.
Вот теперь смотреть на нее мне не хотелось совершенно. Точнее, хотелось, но… Слишком обидно. Слишком больно. Сколько она скрывала от меня, что с голосом все нормально?
– Не противно, – отстраненно отозвалась Маришка, настраивая что-то на компьютере и поглядывая на гудящий принтер. – Просто незачем.
И вправду, незачем. На душе стало противно-пусто. Серега, я тебя ненавижу, зачем ты только впихнул ее мне!
Нет. Зачем я только поперся тогда к тебе за этими чертовыми конспектами…
Подхватив сумку, я вышел в коридор. Кажется, на первом этаже были лавочки – посижу там. В этом кабинете – не хочу. И как потом дома себя вести?..
Однокурсник выскочил за мной буквально через несколько секунд:
– Эй, Сань, ты куда, подожди! – Схватил за плечо, развернул. – Да стой ты!
– Зачем? – не знаю, почему, но глаза я отвел. – Все нормально, я внизу вас подожду, честно.
– Она тебе совсем ничего не говорила? – Серега в шоке отпустил руки. – Ни про меня, ни про работу? А я ее все спрашивал, как вам там живется, не нужно ли чего… Все-таки это я виноват, да? Я же тебя попросил.
– Да нормально все, Серый. Просто эта тишина… Она даже не сказала, что уже выздоровела. Она мне вообще ни слова не сказала.
– Э… – кажется, друг тоже запутался. – А почему?
– А я откуда знаю? Все, Серег, отстань, у меня нет никакого желания что-то выяснять.
– Есть, – парень усмехнулся. – Тебе это не нравится, и ты жутко обиделся. Потому что ты к ней привык, потому что в твою вечную тишину добавились какие-то звуки. Потому что если она уйдет…
– Заткнись, а? – так и хотелось огреть пакетом, но не стал. – Неужто так заметно?
– Просто я тебя знаю, – Серега отвернулся. – Ты ж с ума сходишь потихоньку. Привычную тишину у тебя забрали, но и нормальные звуки в квартиру не вернулись. Это вообще спорный вопрос, кого из вас с Манюней спасать надо – ее от мачехи, или тебя от тишины. Когда у тебя кто-то был дома последний раз?
– Ну… недели две назад ты приходил. Или три?
– А до этого?
– Не помню. Вроде не было никого.
Черт, и почему эта скотина так хорошо меня знает? Не надо было так близко его к себе подпускать. Не надо, не лезьте в душу. Или хотя бы не сейчас…
– Саня, поговори с ней, – неожиданно попросил Сергей.
– О чем? – блин, а я и забыл уже, что он тут стоит.
– Просто. Обо всем. Расскажи ей все. Тебе ведь это нужно. Она ответит.
– Не хочу, – нет, хочу, конечно, но… Руки сами потянулись за наушниками.
– Сань! – парень попытался помешать.
Пришлось выкрутить руку и отпихнуть подальше:
– Коломынцев, черт тебя дери, не трогай!
Из кабинета вышла Мышка, впихнула Серому сумку и папку:
– Восемнадцать минут прошли. Принтер я настроила, завтра можешь печатать. Все, пошли, я там уже все выключила.
– Пошли, – буркнул я.
Включить плеер, громкость на максимум – и пусть потом будут болеть уши. Черт с ним.
Не трогайте меня, я боюсь такой тишины.
Я хочу вернуть свою тишину.

Домой ехали молча. За окном маршрутки мелькали фонари, слепили встречные машины. Водитель всю дорогу трещал по телефону, рядом болтали и слишком открыто смеялись две какие-то девушки. В наушниках гремели аккорды, а я даже не мог понять, какие песни выпадают в случайной последовательности. Главное, чтобы не было лишних звуков и можно было отвлечься. Главное, чтобы отсутствие звуков не давало тишины. Чтобы я не обращал внимания на то, что Мышка снова молчит. Стоило выйти из университета – и замолкла. Даже Сереге на прощание только рукой махнула.
Вернуться из мыслей в реальность удалось только после того, как меня дернули за рукав. Оказывается, мы уже приехали, и Маришка таким образом напоминала, что надо выходить. Снова молча. Впрочем, сомневаюсь, что услышал бы, скажи она что-нибудь. Выбиравшись из транспорта, со вздохом свернул и убрал в карман наушники. Ничего, пять минут до дома дотерплю. Вдруг она…
Не вдруг.
Мышка ведь с самого начала старалась не занимать много места. Разве что чуть дала себе послабление пока совсем сильно болела. Вот и сейчас: вроде бы идет рядом, а вроде бы ее и нет.

А дома все было как всегда: девушка первым делом пристроила к тумбочке сумку с ноутбуком, сняла куртку и ушла в ванную. Еще никогда это не раздражало меня так сильно, как сейчас. Со злости даже запихнул под кровать ее распечатки и утащил ноутбук к себе, за диван. Серега прав, давно уже надо поговорить, но о чем?
А, главное, как?
Вернувшись в комнату, Маришка долго искала глазами сумку. Не найдя, повернулась ко мне, но к дивану даже не подошла, только со вздохом полезла под кровать – собирать рассыпавшиеся листы. И снова молча. Интересно, если я свет не включил, она выключатель тоже не тронет?..
Серега прав, я скоро сойду с ума. Этот месяц, несмотря на всю свою обыденность, был из ряда вон выходящим. Это не то, к чему я привык. Это не то, что я когда-либо мог себе позволить. Это все внезапно оказалось слишком нужным.
– Мышка, зачем ты так со мной? – когда оказался рядом с ней – сам не понял.
Девушка, прижав к груди собранные листы, молча вскинула голову: «Как?».
– Вот так. Именно вот так, молча! Ты ведь выздоровела, да? Давно? – кивок в ответ. –Тогда почему тут… Почему так тихо? Почему ты молчишь?
Она не хотела отвечать – это было видно по глазам. Она не собиралась отвечать, поэтому просто отвернулась.
– Мышка, что я тебе сделал? Я… – слова рвались из самого сердца, но слишком сложно было их произнести. – Я не хочу тишины. Не надо, не молчи, я не могу так больше. Ты ведь здесь, но порой мне кажется, что тебя нет. Не именно в этой квартире, а просто – нет.
Листы рассыпались под ногами. Когда я успел схватить ее за руки? И все равно, в ответ – не слова.
– Ты меня испытываешь, да? Я… я не понимаю. Ты пришла сюда – точнее, я сам тебя привел, но это ведь не важно! Ты пришла, и что-то изменилось. Всегда привычная и пустая квартира стала другой. Знаешь, сколько раз вот так, к концу зимы, я начинал сходить с ума от этой привычности? Знаешь, сколько раз пытался подпустить к себе хоть кого-то? А ты пришла вот так просто, и так легко обосновалась здесь! Как будто так всегда и было, и я не вижу в этом ничего странного. Наоборот, странно то, что тебя раньше не было. Зачем ты это делаешь? Все перевернулось с ног на голову, и как быть дальше – я не знаю. Мышка, скажи… Скажи хоть что-нибудь.
Больно. Это слишком больно. Я никогда не хотел понимать ничего подобного. Я не хотел чувствовать. Или хотел – но не мог. А теперь не хочу – но чувствую. И что с этим делать, что?!
– Мышка, поговори со мной. Скажи, что мне теперь делать? Что со всем этим делать, если ты захочешь уйти? Что мне сделать для тебя? Мышка, скажи…
Знаешь, это паршиво до жути. Внезапно наплевать на гордость и привычки – и оказаться на полу. Опуститься на колени, прижать к губам чужие пальцы… Это дико. Но я не знаю, что делать. Что мне сделать, чтобы ты…
– Я не хочу уходить, – шепот настолько тихий, что я едва его уловил.
Что?
А у нее губы дрожат, и пальцы ледяные – только сейчас заметил, идиот несчастный.
– Тогда почему молчала? – осторожно согреть дыханием, подняться и заглянуть в глаза. – Не отворачивайся от меня. Просто позволь… Помоги мне, я боюсь этой тишины.
Оно само сорвалось с губ – это нечаянное признание. Никогда и никому. Я ни за что не дам понять, что мне одиноко. Что у меня нет ничего кроме этой липкой тишины. А эта девушка так легко вытянула из меня эти слова… Одним своим присутствием. Своей тишиной.
– Потому что я не хочу уходить, – мягкая улыбка впервые на моей памяти коснулась губ девушки. – Мне нужна твоя тишина. Прости, что не сказала раньше.
– Я же не…
Нет. Слова – это не то. Но…
Все. Тайм-аут. К черту тишину и бесконечные мысли, к черту все ограничения и предрассудки. К черту все.
Целовать, зная, что не оттолкнут. Прижимать к себе и делиться всей нежностью, что скопилась за этот месяц, всеми эмоциями.
… Как хорошо, что мы не включили свет…
Дарить ощущения, радуясь не тому, что отвечают, а одной только возможности.
Знать, что бессвязно шепчущая что-то девушка не отпустит сама и не позволит отпустить.
Проснувшееся наконец желание дарить любовь, и неожиданно полученный ответ. Разметавшиеся по подушке пепельные волосы, тени на стенах. Обжигающее дыхание и сладкое упоение.
И тишина – одна на двоих.
Шепот.
Шорох.
Стон.
Люблю…

* * *

Кажется, впервые за последние недели я умудрился выспаться. Не просто избавиться от бессонницы, а действительно выспаться.
Н-да, вот только не говорите мне, что все дело в физиологии, иначе совсем скотиной себя чувствовать буду. Мало того, что наговорил вчера, так еще и…
Лениво потянувшись, внезапно не обнаружил под пятками привычного подлокотника. Ах да, кровать же. Ши-ро-ка-я… Стоп.
Где..?
В кухню я влетел пулей, чудом миновав дверной косяк.
Мышка обнаружилась на подоконнике, что-то черкающая на листочке и медленно потягивающая чай из большой кружки. Кажется, опять с лимоном…
– Это моя кружка, – заявил я, приваливаясь к холодильнику.
– Да, мне она тоже понравилась, – хитро улыбнулась девушка.
Ну точно. Независимая и вредная мышка. Моя Мышка.
– Твоя-твоя, никуда я не денусь.
Упс, кажется, последнее я произнес вслух…
Утреннюю идиллию прервал телефонный звонок.
– Какого черта? Если бы ты нас разбудил, я бы не поленился приехать на другой конец города, чтобы намылить тебе шею!
– Э… – Серега явно опешил и долго сопел в трубку. – А с каких это пор ты спишь до часу дня? Стоп. Вас? Это еще что за новости?
– А кто советовал нам поговорить? – я покосился на хихикающую Мышку. Кажется, ей все прекрасно было слышно.
– Так поговорить же, а не… А, черт, вот вы сволочи, и надо было мне вчера нервы трепать?! Кстати, – голос внезапно посерьезнел. – Тут отец Манюни объявился. Говорит, нашел работу в соседнем городе, ему даже квартиру выдали. Манюньку ищет, хочет забрать.
– Ага, как же. Передай ему, чтоб заглядывал в гости. И говори, что хочешь, но Мышку я никому не отдам.
– Да ты у нас, оказывается, собственник, – пакостливо захихикал однокурсник. – Ну, я почему-то так и подумал…
– Все, Коломынцев, катись к черту! Не порть нам утро.
– Утро не получится, а вот обед вполне могу, – хмыкнул тот и отключился.
Повертев в пальцах телефон и кляня себя за все на свете, я все-таки решился на мучивший меня вопрос:
– Мышка, а почему он тебя всегда по-разному зовет? Манюней, Маришкой или еще как-нибудь.
– М… Кажется, с этого надо было начинать вчера, – девушка отпила чая. – Маней меня зовет мачеха. Анька до сих пор не выговаривает букву «р», вот и сократили для удобства. Так что, Саша, давай мы с тобой, наконец, нормально познакомимся. Меня зовут Марина.
Мышка протянула мне руку. В глазах блестели смешинки, а пепельные волосы на солнце внезапно блеснули мягкой медью.
Хрупкий иней уже растаял, выпустив что-то другое – светлое и легкое. Что-то безумно родное.
– Да, приятно познакомиться, – вместо руки мягко коснулся губ. – Ну вот, теперь я тоже хочу чаю. С лимоном.
– Налить?
– Не-а.
– А свой не отдам, – Маришка отодвинула кружку подальше.
– Мышка-воришка, – притворно вздохнул я. – С кровати сжила, кружку стащила, тишину – и ту забрала!
– Ага. Но на кровать, так и быть, можешь возвращаться.
Мышка-воришка, сердце украла…
Впрочем, я этому только рад.

@темы: рассказы, проза

---

[theodore.]

Автор: Я
Жанр: мистическая проза (есть ведь такой жанр? %))
Возрастные ограничения: 16+ (на всякий)
От автора (если Вы что-то хотите сказать читателям перед прочтением): о том, как твари из леса пришли за тварью из города
название: Тварь из города


пролог
Нам было так страшно, божечки, так страшно! И куда она нас завела.. Ах, знали бы, знали бы. Да никогда, да ни в жизнь. Вот так и связывайся после этого со шлюхами! А мы ведь подозревали, мы ведь почти знали. А она всё приговаривала: «ещё немного осталось, скоро придём». И мы всё шли, шли.
Ах, как жутко было, как жутко было! Спускаемся в подвал и уже почти не видно ничего. Меня только сзади дёргает за юбку и шепчет, что боится, что дальше идти не будет. А назад-то ещё страшнее, туда мы за ней, а обратно сами. И не дойти, вон куда уже спустились. А она только фонариком скользит по стене и приговаривает: «Почти, почти. Не устали?»
И мы бы ни за что не стали сами, по доброй воле. Но раз уж пришли, просто, кажется, пришлось подчиниться. Но, Богом клянусь, мы не хотели, не хотели. Я сама просилась назад, я ей так и сказала: пожалуйста, пожалуйста, выпусти. А она только твердит: «Выход там. Вас никто не держит». Но как мы могли? Нас же потом.. Нас же все эти. Всё это. Было страшно, страшно.
И жарко. Очень жарко. Сыро и жарко: даже юбка промокла насквозь. А эта шлюха только улыбалась и пальцем на лестницу тыкала: выход там, выход там. Вы бы сами что сделали на нашем месте? Я и опомниться не успела, как Олю увели, потом только увидела её выползающей из угла, скалящейся на меня. И потом пришлось ещё идти по улице, прикрывая её своей курткой. Так и шла, босиком, дрожа, а потом только спросила один раз: «Я ведь не залетела?».
Она улыбалась всю дорогу, хихикала глупо и твердила, что никакой Лены в подвале не было и что мы вдвоём только туда спустились. Я ей говорю: «Как же не было?!». А она мне: «А где же она тогда?». И смеётся, Вы представляете: Смеётся!!
До смеха ли тогда было, я тянула её за собой вверх по лестнице на улицу, под свет фонарей, а она скалится и мямлит: «Я что-то ног не чувствую». Еле подняла её, колени дрожат, ступни исколоты, руки, тонкие, как спички. Говорит: «Вот я и похудела», и смеётся, глядя мне в глаза. Взгляд мутный и злой, но мне уже не до того было, я знала, что надо бежать, бежать домой и её с собой забирать. Потому что оставь я её одну, она опять в тот подвал бы потащилась.
А там теперь кровь везде, невыносимо смотреть. Да и свечи, наверное, уже потухли, ничего не разглядишь. А если и разглядишь, то не забудешь, то всё на свете проклянёшь. Как же глупо мы поступили, и зачем только за этой шлюхой Вы уверены, что хотите пойти? попёрлись?!! И зачем только дали себя уговорить Могут быть последствия Что мне теперь делать? Что говорить дома? А вдруг они и меня? Ведь это дело одной секунды, а потом выползет эта дрянь наружу и… и…И всё-таки хотите со мной?

ПОЗАДИ ОГОНЬ
Мы их спрашиваем: где ваша одноклассница? А они нам: «там было так темно и страшно, что поневоле пришлось остаться до конца!».
Мы им: «Девушка пропала! Где девушка?»
А они: «И выползает потом из угла, и хватает, и тянет-тянет на себя, и в тот самый угол так тихонечно подталкивает, подталкивает».
Где Леночка, бестолочи?! – кричу на ухо. А они: так страшно было, мамочки, таааак страшно.
Мы искали три дня, мы с крыши спускались до подвала. «Что там за свечи у вас стоят?», - задаю очередной вопрос, а эта кукушка моргает на меня выпученными глазами, мямлит что-то про то, как ОН вырос из земли, а ОНА его оседлала.
Кто она-то прости господи, что за ОН?! Ей-богу я душу из этой дуры вытрясу. А она продолжает мычать: ну она, она - Ленка. Оседлала и покатила верхом. «Шлюха, шлюха, дрянь».
Завела, мол, их в подвал. Одну чуть не задушила, другую покусала, а сама скрылась в неизвестном направлении, да так мастерски, что ни одного следа за собой на пепле не оставила. Куда же эта ваша шлюха подевалась? А в ответ мне всё тот же щенячий взгляд и оскорбления в адрес пропавшей. Ну, девочки, ну вы даёте: сами же, своими же ногами спускались: вторая горе-свидетельница вообще лыбу тянет, хихикает и глазки в пол. Тоже ничего не знает, тоже ничего не помнит. Да только к дворнику ходила накануне и просила его подвал не заколачивать. Будешь договаривать, что да как или и на тебя дело заводить? Мы тут не в игрушки играем, у нас пропавший без вести, у нас семья горем убитая. Вы, хоть побитые, да домой вернулись, а подруга ваша, на минуточку, где-то сейчас лежит, может, лыжи откинув и дух испустив. А вам хоть бы хны: валите всё на неё, трещите одно и то же, что сами не при чём, она, мол, одна виновата. Да как же вас, двух здоровых детин, одной девочке под метр шестьдесят силой в подвал уволочь? Но нет, этого вы ещё не продумали, а потому просто решили упрямо гнуть своё: всё не мы, всё эта: «шлюха, потаскуха, дрянь»!
Сил моих больше нет. Алексей Михалыч, сделай милость, плесни чайку. Или я, клянусь, не сдержусь да и проедусь по этим рожам наглым. Врут и ревут, врут и ревут. Вторая ещё и ржёт невпопад: надо Ларису Иванну озадачить на момент помешательства. Неспроста всё это, а, Алексей Михалыч. Спасибо, дорогой, за чай. Неспроста, говорю, как думаешь? Не могла она их силой затащить. Коли врали бы, так уж лучше про обман: наврала, видите ли, нам наша подруга с три короба, мы за ней, как овцы послушные, и спустились в подвал жилого дома. Там нас, мол, побили, искусали, да вот Бог миловал, вырвались мы и убежали домой. Нет же, нет! Ничего подобного сказано не было, напротив: волоком их Лена волокла, пинком под зад с лестницы спустила, да и оставила там на поругание третьему лицу. Сама кстати, судя по следам, тоже вниз сошла. Вот только обратно не поднималась: пепла много, следы видно отчётливо. И по ним ясно вырисовывается, что спустилось их туда трое, а вот поднимались вдвоём. Третьей след простыл. По потолку она, что ли, ушла?
Хотя, Михалыч, я и этот вариант грешным делом проработал. Везде гарь, сажа, стоит пальцем провести уже след явный остаётся, но ни отпечатков рук, ни (слава Богу) ног ни на стенах, ни на потолке нет. Что, какие делаем выводы? Выводы делаем простые: эти две курицы свою подругу выносили из подвала на руках. И, если они мне в течение суток не признаются, куда потом её подевали, вот те крест, всю душу из них вытрясу!



продолжение будет

@темы: рассказы

---

[Merry Loony]

Название: Обмен
Автор: Merry Loony
Бета: Нет
Жанр: Сказка
Возрастные ограничения: Нет
Продолжение вот этого

Обмен

- Вот, смотри! – Иэгрис протянул Тенре лист пергамента.

Тенре едва умел читать, так что смысл написанного от него ускользал. Однако он понимал, что почерк у автора очень хорош: все строки были идеально ровными, а буквы будто нанесены печатью – Тенре даже специально выискивал «А» по всему тексту, чтобы посмотреть, будут ли они различаться; но нет, рука не подвела мастера ни единожды.

Над текстом красовался рисунок – сиреневые цветки какого-то растения.

- Это чабрец, - Иэгрис протянул товарищу веточку с такими же цветками, - сравни.

Тенре посмотрел на растение, а потом снова на рисунок.

- Прям как настоящий!
- Вот! – Иэгрис забрал лист и вернул его в бронзовую обложку. – И вот это скоро сделает Сеоллу повсеместно известным. А пройдет еще лет десять, и о нём и за границами уже знать будут.
- М-да… - Тенре почесал бороду, - мастер он, ничего не скажешь.
- То-то и оно. Погано как-то выходит. Сбегаю от соперника в новую столицу и думаю: «Ну теперь-то мне раздолье!» А вот выкуси! – Иэгрис при этом стукнул ложкой о каменную печь. – Оказывается, пока я… так сказать, бдел над телом вождя, Сеолла тоже времени зря не терял.

Иэгрис снял котелок с печи, сдвинул крышку, зачерпнул поварёшкой бурлящую темною жидкость и налил её в чашку. Вся кухня тут же наполнилась кисло-сладким ароматом.

- Гадай.

Тенре подул на отвар, сделал маленький глоток и тут же принялся облизывать обожжённые губы.

- М-м… ну яблоки точно есть.
- Молодец, давай дальше.
- Хм-м… - Тенре отпил еще немного, - я не пойму: то ли смородина, то ли крыжовник.
- Так смородина или крыжовник?

Иэгрис присел за стол напротив Тенре и, прищурившись, стал смотреть на товарища.

- А… крыжовник!
- Угадал. Еще два.
- Так. Так. Сладенькое что-то. Но не малина. Нет. Ежевика?
- Верно! А последнее?
- Последнее… ну-у… слушай, ну а последнее не знаю. Я его вообще не чувствую, остальное перебивает.
- Перебивает? Прям совсем?
- Погоди… м-м... нет, четвертого вообще не ощущаю.
- Эх. Значит я напортачил. Надо было больше класть.
- Так а что это?
- А не скажу.
- Ну и не надо! – Тенре залпом допил оставшееся. – А знаешь, почему ты всё-таки лучше Сеоллы?
- Почему?
- Во-первых, потому что это ты бдел над вождём в его последние дни – а это всё ж таки что-то значит! А во-вторых, потому что это ты меня отваром угощаешь. А Сеолла не угощает.
- Ха! И ведь не поспоришь, - Иэгрис улыбнулся, делая вид, будто эти слова его ободрили. – Кстати, отвар очень бодрящий и укрепляет здоровье, даром что еще и вкусный. Хочешь, всё оставшееся тебе уступлю? Выйдет дешевле, чем на рынке. Семь медных, а?
- Э-эх, а давай!
- Сейчас, себе кружечку солью… вот так. Котелок только завтра вернуть не забудь, он мне ночью понадобится.

Лекарь и его сосед расстались в тот вечер довольными. У Иэгриса позади был тяжелый день, полный грязных ран, ушибленных суставов и простуженных глоток. Хуже всего было то, что этот день иногда затягивался на всю ночь и до самого утра – и тогда он проклинал свою жадность, из-за которой когда-то предложил всем приходить в любое время, чуть что случится. С другой стороны, тогда он еще не был особой, приближенной к вождёву двору, и действительно еще мог испытывать недостаток в деньгах. Это теперь он мог себе позволить покупать всё эту писанину своего соперника…

Сидя за столом, Иэгрис время от времени оборачивался и смотрел на обложку, сжимавшую кипу листов пергамента. Какого это – чувствовать себя будущим автором сборника, в который войдут все знания о травах, собранные их народом за сотни лет? У Иэгриса не было надежды на то, что его соперник умрет, не успев закончить свой труд: Сеолле было всего пятьдесят, и при этом он знал о сохранении здоровья и продлении жизни так много, как никто другой.
Обернувшись в очередной раз, Иэгрис понял, что уже не видит книгу – в комнате стало слишком темно. Лекарь отправился спать, мечтая только о том, чтобы посреди ночи его не разбудил стук очередного больного.

***

Отчасти его желание сбылось: хоть и вывел его из сна именно стук, но комната уже была залита светом, пробившимся сквозь тонкие занавески. Так ярко тут бывает только на самом рассвете. Но почему на улице так шумно? Иэгрис встал с кровати и чуть сдвинул занавеску: большими толпами жители предместий устремлялись куда-то в сторону леса, ведя с собой лошадей, коров и домашних птиц.

К тому времени, как Иэгрис оделся и вышел наружу, улицы уже опустели, и теперь на сотни шагов вокруг не было ни единой человеческой души. Но с северной стороны шел гул, и по нему было ясно, что там собрались, пожалуй, не только все жители предместий, но и вообще все жители Лгорифара. Иэгрис поспешил отправиться вслед за ними.

Невиданное столпотворение было у опушки леса: сотни, если не тысячи мужчин и женщин собрались в огромный круг, в центре которого находился огромных размеров червь. Тело его было толщиной со ствол столетнего дуба, коричневая морщинистая кожа покрыта толстой черной щетиной, а в утыканной сотнями зубов пасти могла бы поместиться целая лошадь. Какой червь был длины, сказать было нельзя: из норы торчала лишь часть его тела.

Сперва Иэгрис разинув рот разглядывал это чудище, высоко возвышавшееся над толпами людей, но быстро пришел в себя и принялся расспрашивать окружающих, выясняя, что к чему. Со слов людей выходило, что к ним с далекого юга явился Румталехо – хозяин подземелий. Червь назвался торговцем и предложил жителям Лгорифара разнообразные товары, а в качестве платы брал любых животных, которых немедленно пожирал.

Лекарь не верил ни своим глазам, ни своим ушам.

- Горожане! – звонко и благозвучно заголосил червь. – Кто желает приобрести для себя или в подарок золотой перстень с чистой печаткой? Нанесите на него родовой герб, сделайте оправу для камня – как вашей душе будет угодно!
- Отдашь за пять кур?! – выкрикнул кто-то из толпы.
- Отдам! Запросто отдам! – отвечал Румталехо.

«Невероятно! – думал Иэгрис. – Разве только этот перстень поддельный – не может же хозяин подземелий и впрямь так продешевить?»

- А за семь?! – предложил кто-то другой.
- И за семь отдам! – отвечал червь.
- А за девять?! – орал третий.
- И за девять!

Сошлись на десяти, предложенных одним из скотоводов. Он сразу же велел дочери бежать домой, обезглавить десять кур и принести их сюда вместе с головами. Дочь его, плохо умевшая считать, по ошибке умертвила двенадцать, но скотовод не сильно расстроился.

Из складок кожи Румталехо высунулась длинная жилистая рука о четырех локтях и с тремя пальцами, сжимавшими золотой перстень. Покупатель принял его из рук чудища и передал своему знакомому – судя по наряду, торговцу – который положил перстень на весы.

- Это настоящее золото! – удивленно воскликнул тот.

По-видимому, все остальные были удивлены не меньше, чем Иэгрис, – так можно было судить по начавшимся вокруг него перешептываниям.

А червь в это время приподнял своё тело над сваленными в кучу куриными тушами и головами и изрыгнул на них прозрачную вязкую жидкость, от которой перья, пух, кожа и плоть птиц немедленно начали плавиться и превращаться в густую серую кашу. Раскрыв пасть, хозяин подземелий принялся втягивать в себя эту жижу, попутно продолжая говорить – Иэгрис понял, что голос Румталехо исходил из продолговатых отверстий в голове чудовища, которые сужались и расширялись в такт его речи.

- Есть ли тот, кто желает получить гривну с шеи вождя дальних земель? Его наследник продал величайшую драгоценность своего отца, чтобы расплатиться с долгами, и теперь любой сможет стать хозяином этого произведения кузнечного искусства!
- А браслеты есть?! - крикнул толстяк, стоявший рядом с Иэгрисом.
- А кольца?!
- А пряжки?!
- Всё есть! – отвечал хозяин подземелий. – Подходите и просите, а все, чего нет с собой, я принесу завтра в это же место и в этот же час!

Многие кинулись к червю и, крича и перебивая друг друга, просили его добыть различных драгоценностей и украшений. Румталехо спрашивал их имена, называл свою цену и обещал завтра же доставить все товары. Когда просители схлынули, он осмотрел толпу и, приметив в ней богато одетого парня, обратился к нему:

- Уважаемый! Не желаешь ли приобрести серебряную заколку, какой закалывают волосы и бороды благородные воины юга?
- А на что она мне? – усмехнулся юноша. – Они ей пусть и закалывают себе волосы, а мне и так неплохо!
- Но ты же носишь красивые одежды, чтобы видно было, что ты из знатной семьи? Так почему бы не дополнить свой облик?
- А по мне разве так не видно, что я не из простых?
- Не из простых? На юге бы так не сказали. Там бы сказали, что ты, пожалуй, из гончаров. У них обученные гончарному ремеслу неплохо зарабатывают, и уж наверно могут позволить себе такие одежды.
- А какое мне дело, что они там говорят у себя на юге? Пусть говорят, что хотят, я их не услышу!
- Как же так? Получается, что ты благороден, только пока кругом твоё племя? Пока дома сидишь – все видят, что знатен. А выедешь за ворота – и вот уже и не понятно, кто ты: потомок ли храбрых воинов или гончаров сын. А случится тебе путешествовать – как дашь понять, кто ты есть?

Те, кого он обозвал «простыми», принялись потешаться над юношей, отчего тот покраснел.

- Ах так?! – выкрикнул он. – А с заколкой, значит, им всё будет понятно?
- Разумеется! Потому и предлагаю её тебе!
- Ха, а они глупы, раз такой безделушкой можно их в родовитости убедить! Так пусть подавятся, беру! Почем отдашь?
- Возьму взамен кинжал, тот, что ты прячешь в сапоге!

Юноша немало удивился. Иэгрис следил за тем, как родовитый простачок нагнулся и в самом деле вытащил из сапога тонкий кинжал, снаружи совершенно незаметный.

- А как ты узнал, что он у меня есть?
- У меня зоркие глаза!

Лекарь посмотрел на два черных круга над пастью червя, каждый из которых был размером с человеческую голову. Странно. Неужели у подземного хозяина хорошее зрение, в отличие от других подземных жителей? Или оно просто немного... особенное?

- Забирай, он твой! Наш кузнец таких безделушек дюжину за день выковать может!

Червь извлек из своего чрева серебряную заколку, украшенную самоцветами, передал её юноше, и спрятал внутри себя его кинжал. В этот раз, однако, его рука возникла не в том месте, где раньше: теперь она отросла как будто немного ближе к голове. Или это была другая рука?

- Горожане! Не желает ли кто-нибудь продать мне знание? Я хочу знать, где в этой земле можно найти такой же прекрасный город, как ваш, чтобы и там предложить свои товары!
- Нигде! – донеслось со всех сторон.
- Другого такого не найдешь!
- И не ищи!
- А второй по величине и богатству? – настаивал Румталехо.
- Вавеннорт!
- Уфтакору!
- Да какой там! Зеулог, и только он!
- Уфтакору! – повторил червь, развернувшись к тому, кто выкрикнул это название. – Я уже слышал об этом городе – причем только хорошее! Ты! – Румталехо подался телом в сторону женщины в длинной серой рубахе. – Расскажи мне об Уфтакору, а я взамен дам тебе нож с рукоятью из оленьего рога, что некогда принадлежал прославленному в своих краях охотнику!

Женщина вышла из толпы навстречу хозяину подземелий и принялась рассказывать о рыночных площадях, высоких домах, каменных стенах и башнях, плодородных землях и обширных садах, а также о людях, которые всем этим владеют. В ответ она получила тот самый нож – Иэгрис не мог издалека разглядеть, насколько он хорош, но и покупатель, и продавец, кажется, остались довольны.

Торговля продолжалась. В обмен на оружие Румталехо просил серебряных и медных монет, за украшения люди отдавали ему животных: коз, овец, лошадей и коров забивали прямо здесь же и волокли к червю, который тут же принимался их поглощать, при этом продолжая предлагать и покупать. В его чреве нашлось также несколько кружек, тарелок и кувшинов, которые он раздал тем, кто сообщил ему о других крупных городах и указал дорогу туда.

Только теперь Иэгрис обратил внимание на городских стражников, собравшихся неподалеку: они пристально следили за толпой и за хозяином подземелий, но в торговлю не вмешивались.

Народ всё прибывал. В толпе Иэгрис заметил Керида – здоровенного рыжебородого молодца, что происходил из старого воинского рода. Лекарь знал его еще до переезда в новую столицу – десять лет назад они оба жили в Уфтакору. Там Керид прославился тем, что устраивал драку в каждом кабаке, в который заходил, за что был неоднократно бит плетьми. Ходили слухи, что именно за его буйный нрав мать и сослала его в Лгорифар – она хотела жить подальше от дурной славы своего сына.

- Почтенный! – обратился Керид к червю, в то время как последний принялся поедать очередную коровью тушу. – А что ты желаешь получить за десяток перстней, дюжину браслетов и гривен, а также за длинный меч с рукоятью из кости?
- Увы, таких мечей я не имею. Но могу предложить полутороострую саблю с позолоченной рукоятью!
- А почем отдашь?
- Все вместе? Это будет совсем недешево! Можешь ли позволить себе потратить две дюжины свиней?
- С радостью отдам их, хозяин подземелий! – отвечал Керид.
- Тогда мы договоримся. Однако тебе придется подождать до завтра, так как сейчас я при себе уже почти ничего не имею. Приходи в это же место в то же время вместе с остальными – и я доставлю всё, что обещал!

Иэгрис не мог и мечтать о лучшем стечении обстоятельств. Только вчера он думал о Сеолле, как вдруг… хотя, справедливости ради, он признавал, что в последнее время думал о Сеолле каждый день. Уж наверно в один из них должно было что-то случиться. Но неужели это и впрямь оно – решение его проблемы? Ясно было одно – возможность упускать нельзя. Да и что он терял в случае неудачи, в конце концов?

Приблизившись к Румталехо вместе с несколькими другими покупателями, лекарь дождался своей очереди и заявил, что желает переговорить с торговцем шепотом, так, чтобы не слышали другие, ибо его предложение слишком ценно.

- Как интересно! – воскликнул Румталехо, с грохотом опустив своё тело на землю и повернувшись к Иэгрису боком, – так, что отверстия, через которые он говорил, оказались как раз на уровне головы лекаря.
- Ты говоришь, что прибыл с юга, – прошептал Иэгрис. – А случалось ли тебе общаться с южными травниками?
- Разумеется! С кем мне только ни доводилось встречаться – вот уж не знаю! – тихонько насвистывал червь ему в ответ. – И с травниками тоже. О, ты один из них! Я чувствую! От тебя пахнет соками сотен трав… да и грибами тоже. Ты хочешь купить растения из дальних краев? Или, быть может, знания?
- Второе. Я хочу узнать о зельях, которые можно приготовить из здешних растений, но такие, которые мало кто знает в наших краях. Мы знаем несколько десятков свойств, несколько сотен трав, грибов, телесных жидкостей животных – но этого ничтожно мал и...
- Я понял тебя. У меня есть нужные тебе знания, и я готов их продать. Я расскажу тебе всё, что знаю, за трех коров или пятнадцать свиней. Это немало, но ведь нет ничего ценнее знаний, верно? И в конце концов: скот умрет и народится заново, а знания останутся навсегда...
- Нет. Я хочу предложить тебе другую сделку. В паре сотен шагов отсюда стоит мой дом, а прямо под ним – обширный погреб с земляными стенами, - Иэгрис при этом указал рукой в нужном направлении. – Если тебе будет угрожать опасность, но ты не сможешь или не захочешь покинуть наши края, то я позволю тебе укрыться в моём доме. А взамен на право искать у меня убежища ты расскажешь мне о секретах южных травников.
- Ну и ну! – отвечал червь, немного подумав. – Не видь я, что ты порядочный человек, подумал бы, будто ты хочешь меня обдурить и получить товар за бесплатно!
- Я предлагаю тебе убежище на случай невзгод. Неужели по-твоему это ничто?
- Убежище-то оно убежище, да вот только оно у меня уже есть, и лучше моего, пожалуй, уже не придумаешь.
- Как знаешь. Я назвал свою цену. Найдешь меня, если передумаешь.
- Особо не надейся, лекарь. Не думаю, что меня это заинтересует.

Знакомые и незнакомые люди в толпе дергали Иэгриса за рукава и хлопали по плечам, просили рассказать, о чем таком они шептались с червём, что червь ему предложил и что лекарь ему ответил, но Иэгрис всем говорил, что дал клятву не сообщать ни слова из того разговора.

Вернувшись к своему дому, он встретил нескольких страждущих, которым требовалась его помощь – снова кашли, ознобы и горячка. А ведь ему еще нужно было идти сегодня за травами в лес, на болото и на берег реки, а потом и на рынок – и всё это нужно было сделать до темноты. Хорошо бы еще Тенре не забыл про котелок.

***

Утром следующего дня Иэгрис проснулся, вновь разбуженный шумом снаружи. Люди на улице громко что-то обсуждали, кричали, спорили, а их лошади ржали, колеса повозок скрипели, молотки стучали – грохот стоял невыносимый. Иэгрис был вынужден встать с постели, хотя и ощущал, что совсем не выспался.

Занавески он решил пока не трогать – в доме и так было настолько светло, что щипало в глазах. На кухонном столе стояли две корзины с грибами. Это означало, что прошлым вечером Иэгрис захотел прилечь ненадолго, прежде чем разобраться с ними. Что ж, значит новый день начнется с чистки грибов. А часть съедобных сразу же пойдет на завтрак.

Поскольку в печи еще оставались чуть красные угли, Иэгрис попытался поджечь о них щепочку, но мощный удар, сотрясший весь его дом, выбил деревяшку из рук лекаря. Иэгрис замер и оставался неподвижен до тех пор, пока стены не перестали скрипеть и потрескивать. В первое мгновение он даже подумал, что началось землетрясение, но события вчерашнего дня тут же всплыли в его памяти.

- Неужели сработало? – прошептал он вслух.

Засветив-таки лучину от уголька, Иэгрис спустился в погреб и тут же ощутил неуместный здесь запах гнилого мяса, смешавшийся с запахом растений.

- Ты с ними в сговоре? – прошипел Румталехо откуда-то из темноты.
- Нет, кого бы ты ни имел в виду. Добро пожаловать в моё убежище, - Иэгрис не пытался скрывать злорадства. – Что привело тебя сюда?
- Ты будто не знаешь! А если не знаешь, то догадываешься, а?

Голос у Румталехо был не тот, что вчера, - этот был куда менее приятен, его звучание напоминало пение надтреснутого горна. Зато теперь оно не было таким натужным.

Иэгрис приблизился к хозяину подземелий. Огромная голова, торчавшая из стены, обладала поистине ужасающей пастью – теперь, когда Иэгрис видел вблизи эти бесчисленные ряды серебристых зубов, его пробирала дрожь.

- Они напали на тебя? Решили, что из твоего распоротого брюха можно добыть больше золота?
- Они поплатились за это! Рыжебородый теперь останется без правой руки. А быть может загноится и вовсе сдохнет.
- Ты убил кого-то?
- Может быть. Но не больше четверых. А потом на меня набросились все, хотя и видели, кто напал первым!
- Естественно, ты же тут чужак. Или у вас поступают по-другому?
- Везде поступают по-другому! – рычал Румталехо. – Меня сто раз пытались убить, но никогда прежде толпа не бросалась на меня из-за того, что я защищался! Где это видано, чтобы жертву казнили вместо зачинщиков?!
- А почему бы не казнить? Им-то с этого что?
- А по-твоему это не глупо?
- Когда своему подонку больший почет, чем честному чужаку? Нет. Несправедливо – да, пожалуй. Но не глупо. Тебе еще повезло, что вождь наш в отъезде, не то он бы тебе объяснил, что тут было по-настоящему глупо.

Иэгрис нащупал в темноте светец и вставил в него щепку.

- Так что? Надеешься, что кто-то из них всё-таки еще хочет получить своё добро?
- А я – своё. Жаль, что я не такой смышленый, как ты, и не просчитал всего наперед. Или не сговорился с кучкой разбойников. Но давай так: предположим, что мне все равно, в сговоре ты там с кем-то или нет. Я обещал кое-что некоторым людям, а они обещали кое-что мне. Если устроишь нам обмен, то я тебе выдам всё, что ты тогда хотел. Но если сдашь меня, то я твой дом в два счета с землей сравняю.
- А это уже разговор! Только давай тогда меняться постепенно: я тебе чуть-чуть – ты мне чуть-чуть. Вот я тебе позволил в свой дом гостем войти – открой мне секрет какой-нибудь. Ну чтобы я для начала убедился, что ты хоть что-то знаешь, а то мало ли.
- Да запросто! Только ты ведь и сам наверняка много знаешь. Перечисли всё, что тебе известно, а я тебе расскажу то, чего ты не назовешь.

Иэгрис нахмурился.

- Румталехо, ты меня до сих пор за идиота держишь?
- Попробовать стоило.
- Больше не пробуй, иначе сделки не будет. Сейчас принесу книгу и зачитаю тебе первое попавшееся название, а ты мне скажешь о нём что-то, чего я не знаю.

Сверху послышался стук, а потом и крики: «Иэгрис! Иэгрис!»

- Пострадавшие мои пришли… но давай сперва договорим. Так, книга…
- Стой. Не теряй времени. Красная осока. Что о ней знаешь?
- Знаю, что она у нас водится.
- Хм, и только? Тогда слушай. Если подряд стоят две теплые поры, то у неё завязывается маленький плод-костянка. У мякоти этого плода вкус, как у семян кедровой сосны, но сильнее, и он перебивает любой другой вкус и запах, даже чесночный, не говоря об остальных.

Иэгрис присвистнул.

- И часто на юге кого-то так травят?
- Постоянно. Яд без этой костянки там готовит только последнее дурачье. Ну что?

Иэгрис выглядел озадаченным. С рождения прожив в здешних болотистых краях сорок лет, он ни разу не слышал о том, чтобы кто-то хоть как-то использовал красную осоку. Если так пойдет и дальше, то он сможет получить огромное преимущество.

- Ладно, не стану лгать – удивил. Видимо, сведущ ты в наших делах.
- И во многих других. Так что, поможешь с обменом?

«Иэгрис!» – продолжали надрываться и стучать наверху.

- Помогу. Рассказывай, с кем у тебя уговор. Сюда народ водить не буду, чтобы внимания не привлекать. Сам к ним пойду. И не проси тебе сюда скот гонять – сразу говорю, что не стану.
- Само собой. Никакого скота.

Из темноты высунулась рука, сжимавшая овальный бронзовый ларь.

- Это для бортника Номикада. Знаешь такого?
- Знаю, где бортники живут, так что найду его.
- Взамен возьмешь дуплянку.
- Пчел будешь под землей разводить?
- А это уже не твоё дело. Захочу – буду и пчел разводить.
- Мда-а… взять-то возьму, а как я её тащить буду… ну да ладно, справлюсь. Давай сюда эту штуку.

Иэгрис взял ларь и по привычке надавил большими пальцами на крышку, пытаясь её приоткрыть, но та не поддалась.

- И чтобы по поводу товара ко мне никаких вопросов, - сказал хозяин подземелий, - договорились?
- Как скажешь.
- А я тебе один задам. Если бы эти гниды не пришли меня убивать сегодня, чтобы ты сделал?
- Купил бы трех коров и привел их к тебе. Ты ведь прав: ценнее знаний ничего нет.

@темы: рассказы, проза

---

[polina-kolpakova]

Название: без названия
Автор: Полина Колпакова
Жанр: Стихи

Когда, наконец, иссякнут твои вопросы,
Когда не останется слез, (и котлет на ужин),
Отточенный скальпель возьму,
Перережу веревки, тросы,
Державшие вместе мятежные наши души.
Летите, летите, свободные, будто птицы,
Отныне свобода не будет казаться спорной.
Прощайте,
Теперь мне с земли вас не слышно, не видно…
И пусть назовут меня глупой, жестокой, вздорной,
Возможно, однажды мне станет за это стыдно.
А ты… обещай, что больше не будешь сниться.

@темы: стихи

---

[CaptainMiuro]

Навание: нет.
Автор: Мария Калиничева.

Глава первая.
Не забудем, не простим.

- Извините, молодой человек, это не вы ли наступили мне на туфлю вчера в районе семи вечера на улице города Москвы у красного кирпичного дома размером с девять этажей, изобразив при этом нехитрое довольство своим поступком?
- Вы мне?
- Конечно. По-моему тут только вы способны на сие ужасное действие. Мне это было чревато затратой энергии на поиск влажной салфеточки в сумке, чтобы протереть ненавистную туфельку.
- Женщина, вы в своём уме?
- Неужели вы можете во мне распознать только принадлежность к определённому полу? Я такая неприметная и примитивная?
- Я не могу вас судить.
- Это всё потому, что я не ваша жертва?
И вот тут я понял, что она не простая сумасшедшая прохожая, а тот, кто знает обо мне больше, чем родная мама, не говоря уже про подставную. Я был ошарашен опасностью момента и удивлён причудливым шармом этой дамы одновременно. Не знаю даже, какое чувство меня переполняло больше.
- Вы ещё придёте ко мне, и будете рады видеть меня,- она резко встала, поправив аккуратным движением руки своё бежевое пальто, что отдавало мягким хрустом кожаных бордовых перчаток,- я вас уверяю,- наивный и одновременно строгий взгляд ребёнка сменился лёгкой улыбкой.
Она удалилась.
И вот я стою, смотря в след ушедшей пустоте, не понимая ничего, что есть в этом мире. Почему я стою, а не бегу за ней следом и не пытаюсь узнать кто она или что она? Почему я не способен думать настолько трезво, насколько покупаю хлеб в магазине? Да и когда я в последний раз покупал хлеб в магазине? Я не знаю, можно ли оставить то, что было сейчас в памяти и при каждом удобном моменте думать о случившемся, или же удалить всё напрочь и заниматься своим делом. При нынешней системе возможны оба варианта. Я выбираю второй.

- Девушка, вы потеряли, подождите!
- А?
- Остановитесь, - она, заглатывая куски воздуха от недостатка кислорода, запыхиваясь и размахивая руками, подбежала ко мне, - вы обронили.
- А?
- Зачем вы это сделали?
- Ч-что?
- Не делайте из себя глупенькую, - она улыбнулась, - вы же не просто так выронили ту вещь.
- А? Какую?
- Как же? Ваш неосторожный взгляд упал прям передо мной!
Я совершенно не понимала эту обезумевшую, но по её взгляду было видно, что она твёрдо убеждена стоять на своём, и ведь понимает, безрассудная, о чём идёт речь. Я продолжала стоять и смотреть на неё, даже ощущала, как моё лицо скривилось гримасой отчаяния и ущербности.
- Прикройте рот, - продолжала она, - нынче ходит инфекция, говорят, от неё умирают, а вы ещё пригодитесь народу. И мой вам совет: не роняйте больше таких взглядов на людях, иначе вы можете потом сильно поплатиться.
Она оставила меня с озадаченным лицом стоять и осмыслять происходящее, ускользнув в замысловатые переулки. Я теперь даже идти никуда не хочу, мне нравится стоять на этом месте. Всю жизнь бы тут провела, если бы не дела, которые имеют первую срочность. Но стоит только представить мою размеренную жизнь, когда ты ходишь и выполняешь долг перед страной, как вдруг твои незначительные недостатки делают настолько материальными, что ты уже не можешь за них ответить.

@темы: проза

---

[.Кайлиана.]

Название: Элли
Автор: Кайлиана
Жанр: Стихи

Элли учится в старшем классе и немного играет в бридж.
В этом тусклом немом Канзасе слишком скучная псевдо-жизнь.
В этом грубом сухом Канзасе что ни день - то опять жара.
Элли смотрит за горизонтом. Ждет, когда же придут ветра.

Дядя Чарли ложится рано и приходится не шуметь.
Элли шепчет: "Приди, торнадо!". Умоляет: "ответь, ответь!"
"Забери меня, забери же!" - Элли волю даёт слезам.
С фотографий глядят родные, но неузнанные глаза.


Элли очень мила, но всё же, пёс - единственный верный друг.
Элли скоро поступит в колледж, бесполезный, как всё вокруг.
Элли носит огромный свитер и глядит, непременно, вниз.
Про неё говорят: " дорога к психиатру и на карниз".

(Она смотрит фотоальбомы, повторяя: "вернись, вернись".)

А ночами ей снится голос, что манит и ведет ко дну:
" - Ты должна отыскать дорогу в Фиолетовую страну,
Ты должна победить колдунью." - с губ срывается тихий стон.
" - Если справишься - ты получишь и родных, и сестру, и дом".

Элли держится еле-еле. Утро-школа-пешком домой.
Залезая в гнездо постели, Элли колет себя иглой
И кружатся в знакомой пляске изумрудные небеса:
"- Я должна победить колдунью. Мне нельзя открывать глаза".

Элли бьет каблуком три раза и решительно входит в дверь,
За которой найдет победу, возвращение всех потерь.
Но чужие глаза колдуньи полыхают родным огнем,
(Элли помнит его по снимкам, что сама собрала в альбом.)

Так смотрела малютка Энни, так смотрел её папа - Джон.

Сказка рушится, злая правда прожигает дыру в груди.
Мир расколот. Над ним - торнадо. Элли слышит: "- Беги, беги!"
На пути у несчастья - домик. Слишком хрупкий, чтоб устоять.
Элли помнит, конечно, помнит, как осмелилась убежать!

Ей шесть лет. Во дворе качели. Папа в кресле - финальный матч.
Мама тихо поет для Энни и воркует: "- ну-ну, не плачь."
Элли смотрит на куст клубники и качается всё сильней.
Дальше - пусто. Затем - их крики. Голос Чарли: "- быстрей, быстрей!"

И рука, держащая крепко, не дающая повернуть.
Хрупкий домик взлетел, как щепка, оставляя её тонуть
В бесконечности дней и судеб, в горькой памяти прежних лиц.
Элли знает - её осудят, но не может сдержать границ.

(Ей нет места, не любят люди... ей уже не выиграть блиц.)

Утро-школа-домой и в ванну, слыша сдавленный скрип петель.
Дядя Чарли ложится рано. и не станет ломиться в дверь.
Шум воды заглушает слёзы. Губы сжаты, глаза горят.
Сердце дрогнуло оленёнком , что почуял смертельный яд.

Пульс за сто и рука трясется, но привычно наложен жгут.
Сердце стонет: "- Очнись, дуреха! Не успеют же, не спасут!"
Только больше не слышать крики и не вдеть знакомых лиц.
Элли вводит в тугую вену непростительно полный шприц.

Тело корчится пленной птицей. Кровь немыслимо горяча!
Пламя сходится вереницей ярко-желтого кирпича.
Обрываются эхом фразы: "Ей недолго еще гореть."
Элли бьет каблуком три раза и готовится встретить смерть.

@темы: стихи

---

[Merry Loony]

Название: Незаслуженно забытые
Автор: Merry Loony
Бета: Нет
Жанр: Сказка
Возрастные ограничения: Нет

Хотелось бы знать мнения прочитавших по такому вопросу: перспективно ли, с Вашей точки зрения, продолжать работать в этом же сеттинге?

Незаслуженно забытые

Жертвенный огонь вознесся на двадцать локтей в высоту, поглотив освежеванные оленьи туши. Из пламени вылетел рой сверкающих ярко-золотых искр и закружился над головами воинов. Те из них, кто видел призыв впервые, невольно вздрогнули и пригнулись; остальные же знали, что малых слуг бояться не следует.

Костер ослепительно вспыхнул, и из огня навстречу людям вышел Четвероногий Кёрст. Его конечности, похожие на длинные обугленные жерди, подожгли траву и опавшие листья, по которым он ступал. Кёрст приближался, и многие отворачивались от него или пытались укрыться щитами, будучи не в силах переносить исходивший от его тела жар.

Воины расступались, пропуская Кёрста вперёд.

- Есть лишь один, кто мог устроить для меня столь щедрый пир! – протрещал Кёрст, изрыгая красные искры из беззубого рта. – Где же ты, друг мой?
- Здравствуй, хозяин огня! – громко произнес Тгарават, по привычке подняв руку в знак приветствия, хотя безглазый Кёрст и не мог её видеть.
- И ты здравствуй, воевода! Вижу, ты собираешься не на охоту.
- Нет, не в этот раз. Я хочу просить тебя о помощи, Кёрст.
- Я слушаю тебя.
Воины Тгаравата сделали несколько шагов назад, видя, что трава под их ногами начала тлеть. Тгарават же, напротив, приблизился к своему собеседнику.
- Сегодня будет битва, Кёрст. Ты согласишься снова сразиться на моей стороне?
- О да! – проревел хозяин огня, и его слуги закружились в воздухе еще быстрее и засверкали еще ярче. – Да, Тгарават, я буду на твоей стороне! Мой рой явится, как только ты попросишь. Пусти огненную стрелу – и я сам приду тебе на помощь. Ты знаешь – я не подведу!
- Я благодарю тебя, Кёрст.
- Встретимся на поле битвы, воевода.

С этими словами Кёрст развернулся и прыгнул обратно в костер, мгновенно растворившись в пламени, а вслед за ним в огонь вернулись и его слуги.

***

Тгарават вспотел с головы до ног. Он вылил на себя не меньше десяти ведер ледяной воды, прежде чем его тело перестало пылать. Кожа на его руках заметно покраснела. Вероятно, таким же теперь было и лицо. К счастью, в этот раз хотя бы не загорелись волосы.

Фаулим подал своему воеводе полотенце.

- Говорить с хозяевами огня – всё равно, что целовать кузнечный горн, - сказал ему Тгарават, утерев лицо. – Но это того стоит.
- Ты говорил, что дело не в победе…
- Наша победа неизбежна. Вопрос в том, какой ценой мы её получим. И я надеюсь, Кёрст поможет нам сохранить их жизни.
- То есть, ты всё еще надеешься на сдачу крепости?
- Да. Я говорил, что деревянные стены их не защитят, но они мне не поверили. Возможно, Кёрст их убедит.
- Но Ригнвиг этого не испугается.
- Да. Она боится только себя, но её люди не таковы. А она может прислушаться к ним, – Тгарават вернул полотенце оруженосцу. – И еще. Мы должны поднять не мои знамена, а знамена отца.
- Я распоряжусь. Но разреши узнать, почему.
- Потому что они должны видеть, что здесь нет брата, который желает присвоить земли сестры, и нет сестры, которая бросает вызов каким-то несуществующим предателям. Нет никакой междоусобицы, нет никакой войны за трон в Волчьем Чертоге. Они должны видеть, что здесь есть только они, идущие против воли Великого Вождя.

***

После полудня, когда свинцовые облака скрыли солнце, армия Тгаравата выступила из Тасфару. Они шли через поля и редкие леса растянутым строем, не опасаясь нападения – посланные вперед разведчики докладывали, что путь свободен. Замыкавшие строй обозы везли огромные вязанки дров, смолу и сено, чтобы по приказу воеводы тотчас же возжечь огонь и призвать на помощь хозяина.

Ополченцы из числа горожан, участвовавшие в походе впервые, спрашивали своих более опытных товарищей: когда и как сыну Великого Вождя удалось завести дружбу с одним из хозяев огня? Но никто не мог им ответить. А тот, кто мог, не хотел этого делать.

Фаулим никогда не верил до конца истории Тгаравата. Со слов воеводы выходило, будто однажды во время охоты он погнался за подстреленным оленем, догнал его, но оторвался от товарищей и заблудился в лесу. Смеркалось, и ему пришлось развести костер, чтобы отпугнуть ночных хищников, а заодно зажарить добычу. Сидя на крохотном островке света посреди непроглядно темного леса, Тгарават ощущал одиночество и страх. Желая побороть их, он обратился к костру, предложив ему часть своей добычи, и тогда Кёрст, наблюдавший за ним сквозь стену пламени, явился и разделил с Тгараватом трапезу и беседу.

Было ли всё так на самом деле, или же воевода что-то скрыл? Увы, правду знали лишь двое. И потому Фаулим считал, что только эти двое и вправе рассказывать что-либо.

***

На вершине покрытого зеленью горного склона возвышалась твердыня, которую войска Ригнвиг заняли несколько дней тому назад. Узнав об этом, жители Тасфару хотели бросить свои дома и укрыться в лесах, но вовремя прибывший посланник их правителя велел им оставаться в деревне. Он передал им слова сына вождя: Тгарават был уверен, что Ригнвиг не покинет крепость, пока он не ответит на её требования. И его ответом стали двенадцать сотен воинов, вставших у её оплота, - столько откликнулось на его призыв в тот же день, что он объявил о походе.

Ворота открылись, и защитники твердыни, выйдя наружу, построились вдоль земляного вала. Их было всего восемь сотен – преданных Ригнвиг настолько, что они согласились пойти за ней даже против воли вождя. У многих тысяч её людей не хватило на это смелости. «Предательство» - это слово в последние дни она повторяла особенно часто, о чём бы ни шла речь.

Две армии встали друг напротив друга. Тгарават ждал, до последнего надеялся, что его сестра одумается, пошлет к нему гонца или, если ей позволит гордость, принесет предложение перемирия сама – но тщетно. Ригнвиг не стала дожидаться, пока Тгарават перейдет в наступление, и повела свою армию вперед. Войско Тгаравата выдвинулось навстречу.

Засияли костры. Питаемые налетевшим с гор ветром, они разгорались всё сильнее и сильнее, а затем с ослепительными вспышками их искры ожили и двумя сверкающими потоками устремились вверх по склону.

Первые залпы лучников Тгаравата уже накрыли наступающих воинов Ригнвиг. Вскоре ряды обеих армий дрогнули под градом копий застрельщиков, а мгновения спустя началась свалка. Тем временем искры упали в траву, и та запылала, распространяя густой белый дым. Две огненные полосы, поравнявшись со сражающимися, двинулись навстречу друг другу, готовясь сомкнуться и разъединить армию Ригнвиг.

Центр войска Тгаравата отступал, согласно плану. Все больше и больше воинов Ригнвиг бросалось вперед – якобы в брешь – ослабляя фланги, позволяя коннице Тгаравата продавливать их, продвигаться вперед всё дальше и захватывать противника в клещи. Огонь врезался во вражеский строй, разделив войско Ригнвиг напополам. Поначалу её бойцы самоотверженно бросались вперед сквозь огонь и, уже охваченные пламенем, рвались в бой, но стена становилась всё шире, и храбрость оставшихся по ту её сторону таяла. Расправившись с врагом на флангах, бойцы Тгаравата зажали остатки войска Ригнвиг с трех сторон – а четвертой стороной стал огонь. Наконец, страх возобладал: уже несколько десятков её воинов бросились в бегство и попытались прорваться сквозь огненную стену, но никому не удалось выйти из неё живым.

- Сдавайтесь! – прокричал Тгарават, приблизившись вместе со своими всадниками к сражающимся. – Сдавайтесь, и я сохраню вам жизнь!

Его призыву вняли немногие. Не больше полусотни из окруженных противников успели сложить оружие прежде, чем их настигли огонь и мечи.

К тому времени все, оставшиеся по другую сторону пламенной преграды, уже бежали: некоторые укрылись в твердыне, а многие, не видя иной возможности уйти с поля боя, бросались вниз с крутых склонов. Они надеялись спуститься по уступам и уйти на северные и восточные плато, но острые камни ломали их руки, ноги и спины – теперь почти все они, изувеченные, лежали в оврагах у подножия горы и кричали от боли.

Сбежать удалось лишь единицам; остановившись у обрывистого края, Тгарават долго смотрел на темные фигуры, которые неслись без оглядки все дальше и дальше, прочь от битвы, – он был уверен, что узнал бы сестру даже с такого расстояния, даже со спины, даже сквозь пелену дыма. Но среди них её не было. Да и не могло быть.

***

Когда Тгарават приблизился к огненной преграде, пламя стало ослабевать, а вскоре и вовсе исчезло, оставив после себя дымящееся, тлеющее черное пятно.

Со своим отрядом воевода остановился у ворот твердыни.

- Вы либо сложите оружие, либо свои головы! Выбирайте! – крикнул Тгарават.

Этого оказалось достаточно. Ворота отперли, и навстречу ему вышли два десятка еще совсем молодых мужчин и женщин. Всего их стало шестьдесят пять – столько воинов из восьми сотен Ригнвиг избежали гибели. Тгарават повелел вернуть им оружие и позволить уйти, если они того хотят, взяв с них, однако, слово, что впредь они не выступят против воли Великого Вождя. Все шестьдесят пять дали своё слово, и все шестьдесят пять остались с Тгараватом: они хотели узнать, удалось ли выжить их властительнице.

Вскоре Фаулим принёс дурную весть: среди тел сраженных они обнаружили сперва коня Ригнвиг, а потом и её саму. Тгарават до последнего не хотел в это верить. И он не верил до тех пор, пока не увидел её изуродованное ударом палицы лицо и пропитавшиеся грязью и кровью короткие каштановые волосы. Вне всяких сомнений, это была Ригнвиг. Тгарават хотел обратиться к её людям, но заметил, что взоры всех воинов оказались устремлены наверх.

На поле брани опустилась тень, как будто в одно мгновение день сменился ночью. Небо заполняли бесчисленные стаи падальщиков – тысячи птиц собирались в черные тучи и затмевали облака, а их преисполненные злобы крики заглушали все прочие звуки. Их темный водоворот предшествовал появлению их вожака – огромного, грозного и неутолимо голодного хозяина когтей. Он медленно спускался, приковывая к себе взгляды изумленных и напуганных воинов, описывая над твердыней один круг за другим, пока, наконец, не сел на деревянную стену, сжав её своими десятипалыми лапами с такой силой, что треснули доски. Его крылья были не меньше тридцати локтей в длину, и когда он взмахнул ими, стоявших неподалеку людей посшибало с ног.

- Я – Тгарават! - крикнул воевода, обращаясь к незваному гостю. – Назови себя!
- Тебе ни к чему знать моё имя! – взревело чудовище всеми четырьмя ртами. – Ты уйдешь отсюда немедленно и отдашь мне мою добычу! Ты не посмеешь спорить с хозяином когтей, если хочешь жить!
- Нет, - отвечал ему Тгарават, - уйдешь отсюда ты! Ты явился сюда без приглашения, просишь меня о чем-то, а сам даже не желаешь назвать своего имени! Убирайся отсюда со всей своей стаей, - Тгарават достал из колчана длинную стрелу с пучком пакли на наконечнике, – если хочешь жить!
- Я не прошу тебя! – взревел хозяин когтей, и из его ртов распространился такой смрад, что у воинов перехватило дыхание и заслезились глаза. – Я приказываю тебе!

Черные стаи снижались. Падальщики-слуги готовились наброситься и растерзать наглецов, дерзнувших перечить их повелителю. Но Тгарават решил, что в этом бою он не позволит умереть ни одному из своих людей. Из дыма появились несколько огненнокрылых мошек и ударились о наконечник стрелы.

- В моих землях приказываю только я! – ответил Тгарават, натягивая тетиву.

Прежде чем чудовище успело сдвинуться с места, его ослепила ярко-красная вспышка взорвавшейся стрелы. Кёрст набросился на хозяина когтей, обхватил его тело своими ногами и сдавил со всей силой, на которую был способен. Повелитель падальщиков взмыл в воздух и вцепился лапами в Кёрста, пытаясь разорвать его казавшиеся хрупкими конечности и туловище. Кёрст разогнул десять колен одной из своих ног, сделав её подобной огромному пылающему копью, вонзил её в грудь хозяина когтей и пробил того насквозь.

Небо и земля содрогнулись от оглушительного рёва. Падальщики-слуги, бросившиеся было на помощь своему господину, в страхе отвернулись от него, и их стаи рассеялись. Хозяин когтей, видя их предательство, в отчаянии утроил свои силы, освободился от хватки Кёрста и сбросил его с себя. Продолжая неистово реветь, он помчался прочь, сея под собой дождь из горящих перьев. Под радостные возгласы своих соратников лучники Тгаравата выпустили вслед хозяину когтей сотню стрел и тысячу проклятий.

Воины кричали, смеялись над «поджаренной курицей», поздравляли друг друга с победой, нахваливали то доблестного Тгаравата, то его верного товарища-Кёрста, то друг друга. Тгарават смотрел по сторонам, видел обагренные кровью счастливые лица людей и их оскаленные в улыбках зубы. Теперь победу праздновали оба воинства. И ничто не могло доставить Тгаравату большей радости.

Оседлав своего скакуна, воевода помчался в поле, где в тлеющей траве окруженный облаком густого дыма его ждал Кёрст.

- Дичь ушла! – воскликнул хозяин огня. – Но лишь на этот раз.
- Спасибо, Кёрст, - ответил Тгарават и поклонился хозяину огня, хотя и знал, что тот не видит его. – Сегодня ты спас жизни сотням людей. Я уверен, что все они воздадут тебе. Каждый из них еще не раз выйдет на охоту.
- Я это знаю. Но если ты захочешь устроить особую охоту - охоту в честь победы! - то повелитель загонных факелов с радостью присоединится. До встречи, Тгарават. Я чувствую, что костры у подножия горы еще горят. Пойду к ним.

Неспешно передвигая свои гигантские ноги, хозяин огня шел по почерневшей траве, и с каждым его шагом из-под обугленных стеблей вырывались маленькие стайки живых искр, которые, сверкая и потрескивая, устремлялись вслед за ним.

***

В наступившем мраке на поле расцветали новые огни – но эти уже не принадлежали Кёрсту: пришло время отдать тела умерших другому хозяину огня – Скрефарету, повелителю погребальных костров.

В тот день Скрефарет был по своему обыкновению разговорчив: касаясь тела очередного павшего воина, он обращался к его товарищам и спрашивал, как жил покойный, каким он был человеком, был ли любим родными и близкими или ненавидим, был ли одинок или всегда окружен верными друзьями.

- Этот? Славный парень был, - говорили про одного, - на охоте его не перестрелять, за столом не перепить. Жалко его.
- Ни с кем не говорил, всё в себе держал, - рассказывали о другом. – Бывает, спросишь его о чем-нибудь, а он в два слова от тебя отплюётся, и никак ты с ним не разболтаешься.
- Копье-то тем концом держала, а на большее ума не хватало, - говорили о третьей. – Учишь-учишь, а она всё лучше тебя знает – ну да и что толку? Так дурой и померла. Ничего из неё не вышло.

- Кто знает эту воительницу? – Скрефарет обратил свой взор на бездыханное тело Ригнвиг.
- Это моя сестра, - отвечал Тгарават.
- Расскажи мне о ней, - прошипел Скрефарет, вплетая языки своего пламени в волосы павшей.

Тгарават знал, что за ним пристально наблюдают осиротевшие воины Ригнвиг. Потому он решил начать свой рассказ с того, задумывал уже давно.

- Семнадцать лет назад мы с сестрой еще жили при дворе нашего отца. Ригнвиг тогда уже училась владеть настоящими мечом и луком, а мой меч еще был деревянным. Однажды мы с ней понарошку сражались, и я случайно обронил свой меч под колеса повозки; повозка была тяжелой, и меч раздробило натрое. Ригнвиг принялась кричать на возницу, а потом, увидев, что я плачу, стала меня успокаивать и сказала, что сама сделает мне такой же меч. Я не поверил ей: мне казалось, что сделать такую игрушку очень сложно, а сестра ведь даже никогда не пыталась вырезать что-то из дерева. Но Ригнвиг украла тренировочный меч, отрубила от него треть и стесала рукоять так, чтобы она ложилась в мою руку. Отец потом строго наказал нас обоих, но я всё равно был счастлив – счастлив, потому что чувствовал, что у меня есть, на кого положиться. И еще много лет после она поддерживала меня, помогала мне, не давала мне чувствовать себя одиноким – ей всё это удавалось, даже несмотря на её вздорный нрав. И я проклинаю себя за те мысли, которыми я проникся после.

Она была самым храбрым человеком из тех, что я знал. Гораздо храбрее меня. Наш отец уважал её за это, а также за её настойчивость, за её трудолюбие, за силу её характера. Но он боялся её вспыльчивости и резкости и потому не доверял ей. Было время, когда я радовался каждый раз, видя, как она проявляет свой гнев, срывается на крик, оскорбляет меня, мать, отца, своих учителей, своих воинов. Я надеялся, что это подорвет веру отца окончательно. Я надеялся, что это заставит его сделать меня единственным наследником.

Я был глуп и многого не понимал тогда. Со временем я начал ощущать жалость к ней: в пешем и конном бою она могла одолеть кого угодно, но была бессильна перед своей собственной яростью. Когда наша мать умерла при родах полтора года назад, Ригнвиг удалилась от семьи в свои владения. Я беспокоился за неё – мне сообщали, будто она пыталась покончить с собой. Не знаю, правда это или нет. Я пытался навестить её, но стража даже близко не подпускала меня к её чертогу – она никого не желала видеть.

Когда наш отец заболел, она единственная из всей семьи не приехала к нему. Когда он впал в беспамятство, его писарь показал мне завещание. Великий Вождь чувствовал свою слабость и заранее сообщил свою последнюю волю еще год тому назад. В завещании говорилось, что никто из трех детей не станет следующим Великим Вождем. Отец велел разделить землю на три неравных части, большая из которых досталась бы мне, меньшая – Ригнвиг, а самая маленькая – Хисакине. А до совершеннолетия Хисакины её землями поручалось управлять мне. Узнав о завещании, Ригнвиг сперва обвинила писаря и меня в том, что мы его подделали. Затем она заявила, что даже если завещание подлинное, то она не станет подчиняться воле выжившего из ума старика. Со своим войском она перешла границу моих владений, изгнала гарнизон из этой крепости и отправила ко мне гонца.
Тгарават снял с пояса кожаный кошелек и достал из него кусок веленя.

- Она велела мне отречься от своих земель и в случае смерти отца передать ей всю власть по праву старшинства. «В противном случае, - писала она, - я сожгу дотла все города и деревни тех предателей, что встанут на твою сторону». Она знала, что я не соглашусь.

Тгарават скомкал письмо и метнул его в огонь.

- Она решилась на самоубийство. Но она хотела совершить его моими руками. Увы, я не смог помешать её намерению сбыться. Я скорблю как по ней, так и по тем несчастным, которых она привела с собой на смерть. Но я не виню их в том, что они поддержали её – Ригнвиг была достойна того, чтобы за ней следовали. И я обещаю стать не менее достойным вождем для её людей. И я хочу, чтобы все знали: сколько бы ошибок моя сестра ни совершила в последние дни своей жизни, это не затмит всего добра, что она принесла мне, нашей семье и нашему народу.

Воины Ригнвиг окружили Тгаравата, встали на колени и сложили своё оружие к его ногам.

- Во всех наших землях нет человека честнее и мудрее тебя, - сказали они. – Мы пойдём за тобой!
- Не в этот раз. – отвечал Тгарават. – Завтра вы отправитесь домой и расскажете обо всем, что видели: о битве, о Ригнвиг и о хозяине когтей. И передайте всем мои слова: войны не было и не будет; а ваша земля не осиротеет без правителя до тех пор, пока жив Великий Вождь и пока жив я.

Снова заговорил Скрефарет:
- Спасибо за твою историю, Тгарават. Быть может, и ты хочешь спросить меня о чем-то?
- Да. Не было ли предано твоему огню тело моего отца?
- Нет. Последний раз я принимал вождя вашего племени больше двадцати лет назад. Скорее всего, твой отец еще жив.
- Кто напал на нас? Кто пытался забрать тела, предназначенные тебе?
- Кёрст рассказал мне о вашей битве. С его слов я узнал того, кто бросил тебе вызов. Это Хлактахаму, хозяин когтей, повелитель падальщиков. Мы много раз схватывались с ним, но мне так и не удалось уничтожить его. Не удалось и Кёрсту. Хлактахаму ранен, но он восстановит силы, вновь соберет свою стаю и вернется, чтобы мстить тебе, воевода. Так он поступал всегда. Я думаю, что и на сей раз он себе не изменит.

Отблагодарив Скрефарета и распрощавшись с ним, Тгарават уединился в одной из башен твердыни, где провел ночь в воспоминаниях о сестре и раздумьях о будущем её людей. Он не сомневался в том, что его слова будут переданы сперва семьям, друзьям и соседям побежденных, а потом и всему краю. Не сомневался он и в том, что его история будет принята за правду: к сожалению или к счастью, люди верили не только тому, чему были доказательства, но и всему благозвучному. Если его история покажется им достаточно красивой, они примут её. Если же нет, то Тгарават придумает другую. И так будет до тех пор, пока он сам не узнает всю правду.

***

Наутро из Лгорифара прибыл гонец. Он передал Тгаравату письмо от главного писаря Олшенказа, который просил воеводу как можно скорее вернуться. Олшенказ не уточнял причину, но Тгарават и так её знал. Преисполненный дурных предчувствий, он отправился домой, желая лишь одного: увидеть отца еще раз прежде, чем тот лишится жизни.

В Лгорифар воевода прибыл через три дня. Его встретил Олшенказ; дрожащим от волнения голосом писарь рассказал Тгаравату о том, что случилось в его отсутствие: Великий Вождь очнулся, но его рассудок оказался поврежден. Вождь не видит никого и ничего вокруг себя, постоянно бредит и не может сам есть, так как, по-видимому, не ощущает голода.

- Наш лекарь даёт вождю свои снадобья, чтобы тот спал… потому что, бодрствуя, он себя увечит, - говорил Олшенказ. – А когда он просыпается, нам со Скаателу приходится кормить его, как маленького ребенка.

Скаателу звали деда Тгаравата по материнской линии. Как оказалось, тот единственным из всей родни остался в чертоге, чтобы ухаживать за своим зятем. Ни разум, ни сила не покинули Скаателу за его восемьдесят лет. Он пережил свою супругу, затем всех своих детей, а теперь – как сообщил ему Тгарават – еще и внучку.

- Войди в его покои, Тгарават, - говорил Скаателу, сжимая запястье юноши своей костлявой рукой. - Лекарь сегодня не давал ему отвар, так что твой отец не спит. Послушай, что он говорит.

В спальне отца Тгарават обнаружил дряхлого старика, который был, казалось, старше самого Скаателу. Великий Вождь сидел на кровати с закрытыми глазами и что-то тихо бормотал. На нём не было надето ничего, кроме пеленок, а по всему телу были заметны синяки и ссадины. Тгарават приблизился к отцу; ему показалось, что тот на мгновение приоткрыл глаза, но тут же закрыл их снова.

- Отец! - прошептал Тгарават и коснулся его плеча.

Но вождь не заметил этого. Затаив дыхание, Тгарават начал прислушиваться к шепоту отца и следить за движениями его губ.

- Скоро… ора, - шептал вождь, - Лис придет… ешать нос… пять… и еще. Домах нет.

Вождь пропускал то буквы, то слоги, то целые слова, обращаясь к невидимому собеседнику. Через некоторое время он начал повторяться, и Тгарават на секунду задумался, пытаясь понять, что ему напоминают речи отца – он был уверен, что уже слышал это прежде.

- Зеле… ты тоже. Только тогда…

Внезапно вождь вскочил с кровати и быстро зашагал вперед, споткнулся о высокий подсвечник, упал, громко стукнувшись о пол коленями, но тут же поднялся и пошел дальше. При этом он начал бормотать громче, размахивал руками и, казалось, отчетливо видел перед собой того, с кем говорил.

Тгарават со страхом наблюдал за действиями отца, не понимая, что ему нужно сделать. Он хотел позвать Скаателу, но в этот момент вождь, упершись лбом в стену, громко вдохнул и закричал:

- Гоним!.. частокол! Частокол! Лис, как вчера… да! Да…

Тгарават заметил, что по ноге отца струится кровь. Тот же, видимо, не чувствовал боли. Тгарават схватил вождя за руки и с трудом дотащил до кровати – тот упирался и всё быстрее произносил какие-то слова, но теперь разобрать их было уже невозможно.

Послали за лекарем. Тот перевязал рану и попросил Тгаравата впредь не давать отцу вставать с постели – каждый раз это заканчивалось для вождя новыми ссадинами и ушибами. Вместе они с трудом влили в рот вождя снотворное, и вскоре тот уснул.
Но Тгарават теперь ощущал горечь втрое более сильную, чем любого отвара. Ему казалось, будто что-то острое стало ранить его изнутри, пытаясь сломать ребра и выбраться наружу. Он, наконец, понял, о чем говорил отец. Это была история, которую вождь десятки раз рассказывал своим детям и которую сотни раз рассказывали им другие. Это была история об основании Лгорифара.

Тридцать лет назад, когда Акаватал – тогда еще не вождь, но сын вождя – пришел сюда, на этих холмах стоял лишь десяток охотничьих хижин. Жители этой крохотной деревни просили помочь им в борьбе с хозяином когтей, повелевавшем стаями волкоподобных чудовищ. Как и прочие его сородичи, этот хозяин был жаден и считал своим всё, до чего мог дотянуться. С ним невозможно было заключить перемирие, невозможно было договориться – хозяин считал всех зверей своей добычей, и только своей. Добычей же он считал и людей.

Акаватал счел, что если не словом, то силой им удастся изгнать хозяина когтей из леса. Каждый день он со своим отрядом выходил на охоту в угодья, принадлежавшие хозяину, каждый день они оскверняли их, бросая выпотрошенную добычу, на все лады кляня хозяина и его слуг; они говорили, что сам повелитель волков будет подбирать за ними объедки – говорили так, чтобы он это услышал. Высокомерный и заносчивый по своей природе, хозяин когтей не мог оставить наглецов безнаказанными. Введенный в заблуждение малочисленностью отряда Акаватала, под покровом ночи он со своей стаей напал на деревню, но был застигнут врасплох подоспевшей на помощь сотней Вуаткарота. Хозяин когтей был побежден. Его гигантская шкура стала одеждой его убийц, а кости легли в основание будущего Волчьего Чертога.

Вуаткарот по прозвищу Лис был с отрочества дружен с будущим вождем. Отец рассказывал Тгаравату, что Лис был человеком необычайно талантливым: то был и сильный воин, и искусный охотник, и умелый кузнец. Благородные семейства были уверены, что рано или поздно Лис породнится с вождём, тем более что ходили слухи, будто на Лиса заглядывается двоюродная сестра Акаватала. А сам Акаватал верил в это даже больше других и, пожалуй, желал этого, как никто другой: он вот уже десять лет считал Лиса скорее братом, нежели другом. Но Вуаткарот погиб раньше, чем сбылись надежды будущего вождя: рваная рана от удара кабаньим бивнем загноилась и на третий день принесла его другу мучительную смерть.

***

Всю следующую ночь Тгарават провёл у постели отца. В этот раз снадобье не подействовало, и Великий вождь не спал; он, не переставая, снова и снова пересказывал события, которые когда-то происходили, людям, которых уже давно не было. Но Акаватал будто видел их всех вокруг себя: своего друга детства, своего отца, свою тетю, свою жену, скончавшуюся при родах, и свою дочь, о смерти которой еще не знал. Вождь называл их всех по именам, говорил с ними, ссорился и мирился. Он заново переживал дни своей славы, дни своей радости и горя, а его сын слушал его, уже не пытаясь сдерживать слезы.

Отец уснул лишь после рассвета, и тогда Тгарават, наконец, оставил его, покинул чертог и отправился бродить по улицам просыпающегося города. Несмотря на ранний час, на площадях местные и заезжие торговцы уже открывали лавки, а из ремесленных домов слышались голоса людей, стук молотков и жужжание пил.

Над Лгорифаром всё еще висел туман. Сквозь его пелену Тгарават не мог видеть ручей, но слышал журчание его воды, омывавшей каменный желоб. В это время горожане обычно вели сюда своих коней на водопой. Тгарават остановился в нерешительности: он не знал, стоит ли ему сейчас выходить навстречу людям. Однако тут ему пришло в голову, что вне его надела его могут знать в лицо лишь немногие. И действительно: когда он приблизился к собравшимся у ручья, они заметили его, но не обратили никакого внимания.

Да, теперь об этом уже и вспоминали-то не часто, но ведь не так давно народ знал в лицо едва ли не каждого члена семьи вождя. Акаватала, впрочем, бы узнали и сейчас, будь то в Лгорифаре, в южных или западных владениях Тгаравата или в землях, что принадлежали Ригнвиг. Но сам Великий Вождь сделал всё возможное, чтобы стать последним, кого знают все: за последние двадцать лет он утроил размеры их страны.

Но кем теперь будут его наследники? Не более чем именами на устах. «Слыхал? – будут говорить они. – А Хисакина-то скоро станет матерью!» А вдруг и наоборот? «Хисакина оскопилась и хочет вести дружину, как и её тётка тогда, помнишь?» - «Хисакина? Это та самая, что ли?» Та самая. Сказал – и сразу ясно, что за «та самая». А какая она есть, «та самая»? Кто будет это знать? Хорошо, если хотя бы все придворные.

Тгарават знал, что вестники прибыли в город раньше него. Жители Лгорифара уже несколько дней как знали о поражении и гибели дочери Великого Вождя. Но что они чувствуют? Кажется ли им, что их жизнь от этого изменится или уже изменилась? Тгарават хотел бы задать кому-то прямой вопрос, но знал, что не получит прямого ответа. Сам же он отвечал себе так: для этих людей Ригнвиг была «наместницей Великого Вождя в соседнем краю», и не более.

Но ему непозволительно быть столь же безразличным. Вскоре Тгарават отправится на восток, во владения, лишившиеся правительницы. Он объедет все её земли и ободрит её людей, убедит их никогда впредь не идти войной на своих братьев и сестер и непременно выяснит, что толкнуло Ригнвиг на измену. Однако прежде нужно было решить другую, куда более сложную задачу.

Тгарават еще какое-то время бесцельно бродил по улицам города, а затем, окончательно себя утомив, вернулся к Волчьему Чертогу. Скаателу ждал его у ворот.

- Я хотел, чтобы ты сам увидел и услышал его, - сказал старик, закрывая тяжелые створки за спиной Тгаравата. – О случившемся пока что знает только двор. Ты…
- Скаателу, - Тгарават обернулся к деду, - что будет, если я убью его?
- Он навсегда останется в памяти людей героем, основателем Лгорифара, объединителем земель, победителем четырех хозяев и другом трех, справедливым судьей, храбрым воином и искусным полководцем. Но не выжившим из ума стариком, который испражняется в кровати и не умеет держать в руках ложку. Ты сделаешь это ради него даже в большей степени, чем ради себя. Никто не сможет упрекнуть тебя, Тгарават: так ты станешь великим вождем всего на четырнадцать лет – до совершеннолетия твоей сестры, а своего отца ты оставишь героем на целую вечность.

Скаателу говорил так, словно задумал эту речь уже давным-давно и много раз повторял её про себя снова и снова, ожидая момента, когда можно будет произнести всё вслух. Тгарават понимал, что двигало его дедом в тот момент. Он, потерявший в прежних междоусобицах двух сыновей, надеялся, что теперь Тгарават сможет понять его, понять, зачем им нужен подлинно Великий Вождь.

Не ответив ему ни слова, Тгарават вошел в чертог.

***

- Круг! Круг. Круг.

Это слово Акаватал повторял вот уже в сотый раз. Тгарават сидел на кровати рядом с ним и слушал, надеясь понять что-то из безумных речей отца. Наконец, тот на мгновение умолк, а затем медленно произнес:

- Нет мора, Иждатев… он солгал…

Вождь закрыл глаза.

Кто такой Иждатев? Тгарават пытался вспомнить, слышал ли он это имя раньше.

- Гончара здесь, - продолжал тем временем Акаватал, - неты и серп… Олшенказ подождет. Скоро.

Тгарават невнимательно слушал последующие слова – его умом завладело это странное имя, не слышанное им прежде. Иждатев. Тгарават был уверен, что не знал никого с таким именем. Он как будто слышал его на рыночных площадях, в солдатском строю, но ни разу при дворе. Видимо, было у отца что-то, что он не хотел открыть даже своей семье.

Вождь зашевелился. Он открыл глаза, повертел головой из стороны в сторону и медленно поднял туловище.

- Ол… шен… ка-аз! – крикнул Акаватал, глядя при этом куда-то сквозь своего сына.

От неожиданности Тгарават вздрогнул и обернулся – но позади него никого не было. Ему становилось не по себе. Этот вскрик и это выражение лица сейчас пугали его в сто раз сильнее, чем любые чудовищные хозяева. Зубы Акаватала были оскалены, мышцы лица подергивались, а не моргающие глаза как будто пытались просверлить своим взглядом тело Тгаравата и увидеть что-то за ним, там, в дальнем темном углу комнаты.

Вождь вскочил с кровати и чуть ли не бегом бросился в сторону дверей, но Тгарават схватил его за руки и потащил назад. Отец упирался, пытался вырваться, и при этом боролся с необычайной силой, так что Тгаравату казалось, будто он пытается удержать не одного больного старика, а дюжину здоровых молодцов. С трудом уложив вождя обратно на кровать, Тгарават вытащил из ножен кинжал и положил его рядом с собой.

- Ворота… не лай… - сказал вождь и снова закрыл глаза.

Тело Акаватала дрожало, будто его бил озноб. Довольно долго он молчал, а потом перевернулся на бок и уткнулся головой в подушку, но, тем не менее, отчетливо произнес:

- Река донесет. Просто вниз. Они внизу, Ригнвиг. Там по полям скачут целые табуны. И они ничьи – бери, какого хочешь. И тебе возьмем. Хочешь?

Сказав это, вождь улыбнулся.

Тгаравату никогда прежде так сильно не хотелось вновь оказаться десятилетним мальчишкой. Теперь он, кажется, понимал стариков, которые скучали по прошлому – они-то, должно быть, пережили и худшее в своё время. Но есть вещи, которых нельзя избежать. Более того, он всегда знал, что их нельзя избежать. Так кем он будет, если сейчас скажет, что не готов к наступлению будущего?

Тгарават вглядывался в лицо отца. Землистого цвета кожа, испещренная глубокими морщинами, глаза, будто провалившиеся внутрь черепа, сухие растрескавшиеся губы. Как долго можно себя обманывать? Его отец мертв вот уже три поры. Уже три поры у их народа нет вождя: не важно, спит ли он в беспамятстве или, бодрствуя, бредит – его больше нет. А его гниющая оболочка, лишенная рассудка, теперь только напоминает человека, но уже не является им.

Тгарават никогда прежде не представлял себе, что он будет чувствовать, приставив клинок к груди родного отца. Теперь же он с ужасом осознавал, что его отец – мудрый, сильный телом и духом герой – уже давно существовал лишь в его воображении. К лежащему перед ним телу он не испытывал никаких родственных чувств.

***

Тгарават осторожно приоткрыл дверь в комнату Хисакины. Внутри никого – видимо, кормилица ушла за водой. Он подошел к колыбели сестры и откинул полог. Хисакина узнала его, улыбнулась, потянула к нему ручки и сказала что-то на своём языке. Увы, язык этот понимали только отец и кормилица, и потому Тгарават только улыбнулся ей в ответ.

Он осторожно вытащил сестру из колыбели и, держа её на руках, смотрел в её голубые глаза. Отец говорил, что в младенчестве и его глаза были голубыми, но с годами изменили свой цвет на болотно-зеленый. То же самое произошло с Тгараватом. Будет ли так и с Хисакиной? И что еще она унаследует от своих родителей?

Ригнвиг унаследовала от отца целеустремленность, храбрость, силу. Тгаравату достались терпение и рассудительность Великого Вождя. Быть может, все эти качества слились бы воедино в одном из тех девяти детей Акаватала, что умерли в младенчестве? Кто знает. Так или иначе, ни Тгарават, ни Ригнвиг не считали себя достойными наследниками отца. Видимо, так же считал и отец, коль скоро он решил не передавать свой титул кому-то одному, но разделил власть между всеми детьми. Но, быть может, Хисакина будет достойна великого звания? Время покажет.

Сверху послышался скрип половиц. Положив сестру в колыбель, Тгарават поспешил вернуться на второй этаж. Там, у раскрытых дверей в покои Акаватала, стоял Олшенказ. Он оставался неподвижен долго – Тгарават думал, что успел бы досчитать до ста. Поборов оцепенение, писарь едва слышно прошептал:

- Вождь…
- Я здесь, Олшенказ, - немедленно отозвался Тгарават. – Я слушаю тебя.

@темы: рассказы, проза

---

Грибница

[polina-kolpakova]

Название: Грибница
Автор: Полина Колпакова
Жанр: Стихи

Ну почему любовь сопряжена с печалью,
А одиночество - побочный сын свободы,
Смыкаются непроницаемые воды
Над всем чего желали, но молчали.
Зачем мечтать о том, чего не будет,
Копить грехи, чтоб после повиниться,
Душа моя, сплетенья наших судеб –
Лишь жалкая подземная грибница,
Рождающая раз в тысячелетье
Сияющую искреннюю душу.
Судьба, судьба, позволь не умереть ей,
Ну а для нас земля все глубже, глуше…

@темы: стихи

---

[polina-kolpakova]

Название: Дорога из желтого кирпича
Автор: Полина Колпакова
Жанр: Стихи

Взгляд обратив вовнутрь смотри смотри
Гудвин Великий живет у тебя внутри
Робкую сферу света очертит твоя свеча
Гудвин уже выходит тебя встречать встречать
Вы на разных концах дороги из желтого кирпича
Я стою за твоим плечом вперед вперед
Рок хохочет над нами а может белугой ревет
Над дорогой из желтого кирпича (ты видишь?) лицо из снов
На дороге из желтого кирпича сомнения тают тают
Попроси для себя сердце для меня мозгов
Ну а храбрости нам и так с головой хватает

@темы: стихи

---

У Вселенной паранойя

[демодок]

Название: «У Вселенной паранойя»
Автор: Я, Александр Рубан
Рейтинг (Возрастные ограничения): не менее 3 и не более 95 лет
Жанры: стихотворение в прозе
Размер: Маленький, очень маленький, миниатюрненький
Описание: читайте, если не влом

Стихотворение в прозе

У Вселенной паранойя: она, дура, вообразила, что я намерен её уничтожить, и всячески от меня защищается. Только этим я могу объяснить все происходящие со мной неприятности...
Я, конечно, гений, но ведь не сумасшедший гений! И не настолько дурак, чтобы уничтожать Вселенную. Ну и что, что сделать это очень легко? Зато хорошего мало.
Вселенная! Может, договоримся?

@темы: стихи

---

Печальная история Золушки

[WildMoon]

Название: Печальная история Золушки
Автор: Саарат (aka WildMoon)
Рейтинг (Возрастные ограничения): PG-13
Жанры: Гет, Романтика, Ангст, Драма, POV
Размер: Мини, закончен
Описание:
Ты подарил мне сказку. Но не у всякой сказки бывает счастливый конец. Просчитывая всё наперед ты не учел одного - свою собственную смерть!

читать

Утопая в свете фонарей, огненная неоновая полоса мчится сквозь пустоту ночных улиц. Яркая красная Феррари, словно охваченная пламенем кобыла, послушно скользит на поворотах и разгоняется, будто надеясь вылететь за пределы трассы и закончить этот нелепый марафонский забег.

Скажи мне, Лёня, ты ведь знал?

Ты знал, что всё так обернётся?

О, да! Не сомневаюсь! Ты знаешь всё. Просчитываешь все шаги наперёд. Свои. Чужие. Даже мои. Тебе никогда не составляло труда читать других. Все мы были для тебя словно открытые книги. Ты свободно пробегал по страницам глазами, менял их местами, переписывал. Ты был таким. БЫЛ!
Теперь твой труп лежит в том грёбаном ангаре. FUCKIN SHIT! Угораздило же меня вляпаться во всё это дерьмо!

Милая, послушная сейчас огненно-красная девочка плавно тормозит на пристани. Надо подумать. До рассвета ещё несколько часов.
Неловко выбираясь из салона, сажусь на капот. Растерянная и дрожащая. Просто беспомощная женщина.

Что делать?

Что мне теперь, чёрт возьми! делать?

В сумке завибрировал телефон. «Рауль» - высвечивается на экране. Прости, но я не знаю, могу ли доверять тебе сейчас. Всё изменилось в один момент. Мир перевернулся с ног на голову. И меня накрыло образовавшейся в хаосе ударной волной. Я захлёбываюсь в этой неразберихе.
Сбрасываю номер и отключаю мобильный. С сожалением смотрю на полюбившийся Верту. В последний раз сжимаю его в ладони, и дорогой сотовый отправляется в недолгий полет. «Хлюп» - и скоро он уже будет на самом дне. Пожалуй, как и я.
Ежусь от пронизывающего насквозь ветра. Короткое коктейльное платье ничерта не закрывает. Я уже вся покрылась гусиной кожей. Бррр…

3 года назад

Так хорошо! Ахаха… весело! Алкоголь ударил в голову, завязывая мысли и логическое восприятие в тугие узлы. Телу удивительно легко и кайфово. На танцполе душно и хочется крикнуть: «Откройте, наконец, окно!». Но в клубе нет окон.

Сейчас.

Я потанцую ещё одну мелодию и пойду на улицу – на свежий воздух.

Ещё одну.

Одну…


Танцы затягиваются. Кажется, что голову уже не кружит в бешеном ритме. Но сердце бьётся, желая выскочить из груди, вместе с дикими басами.
Сегодня я Золушка! Сегодня всё можно. Красивое платье. Прическа. Макияж. Не узнаю себя в зеркале. Карета подана, а вход в самый престижный клуб в городе – заказан. Катюха договорилась с охранником. Не трудно догадаться, на что она могла пойти ради такого. Пару раз стрельнула глазками в баре и нас тут же угостили коктейлями обворожительные юноши педоковатой наружности. Но было как-то насрать.
Ближе к 12 Катюха удивительным образом испарилась, оставив меня одну. Ну и ладно. Главное – внутрь попала!

-Эй, барышня, осторожней! – я всего лишь хотела присесть вон на тот симпатичный диванчик. Кажется, ноги сейчас отвалятся от этих чертовых десятисантиметровых копыт. Мужчина, так не вовремя столкнувшийся со мной на пути к вожделенному предмету мебели, был уже не молод, но весьма хорош собой. Такой, что я остолбенела на миг, прикидывая, что делать.
На вид ему было чуть за сорок. Рубашка, пиджак, брюки. Ты куда пришел, дядя? Это клуб вроде. Хотя, если судить по киношкам, всякие мафиози и наркобароны частенько проводят свои подпольные махинации именно в подобных людных и шумных местах.
Пока до моего убитого алкоголем мозга доходила ситуация, мужчина успел обласкать меня взглядом, мысленно раздеть и трахнуть в ближайшем туалете.
- Барышня, могу я угостить вас коктейлем?

Жаркое утро. Мне душно. И плохо. Подайте ружье. Я повешусь.
Когда мне говорили, что похмелье – не самое приятное ощущение, я не верила. Ну, думала я – переживу. Ага! Как бы! Голова болела так, словно внутри танцевало ламбаду семейство слонов. Я выдула полулитровую бутыль воды. Вроде стало лучше, но ненадолго.
И это было не самое главное! Мне ещё предстояло узнать, как я оказалась в номере Люкс. На постели, заправленной белоснежными хрустящими простынями. С полуголым мужчиной на другом краю.

- Как самочувствие? - со смешливой улыбкой спросил ты. Прекрасно, бля! Меня мутило. Чудо, что я не заблевала эти дорогие бежевые ковры.
- Знаешь, этой ночью я собирался провести время с красивой доступной девушкой. Вытворять с ней разные непотребства. И после всего вызвать ей такси и сказать «бай, бай».
- Прекрасные планы. Причём здесь я? – о, чудесно, мозги, кажется, встали на место и смогли сложить из моего словарного запаса целых ДВА (!) предложения. Нонсенс! В этот момент мне было глубоко плевать на твои планы. Я хотела спать. И избавиться, наконец, от головной боли.
- Я планировал, что этой девушкой станешь ты.
И что мне ответить? «Поздравляю».
- В мои планы тоже не входило проснуться с незнакомцем в одной кровати.
- Маленькая шлюха, - я прочувствовала твоё игривое и раздражительное настроение. Ты рывком сел сверху, сжимая мои запястья. Наклонился, грубо сминая уста в жестком, требовательном поцелуе. Спустился ниже, переключаясь на ключицу, оставляя горячие следы на коже. Чувствуя, как напряглось моё тело, смаковал, наслаждаясь этим ощущением. В живот уперлось что-то твердое. Не трудно догадаться что…
- Ой, меня сейчас стошнит!

Ты смеялся громко и заливисто. Стоял в дверном проеме, прислонившись плечом к косяку, и смотрел сверху вниз. А меня мутило у сортира. Прекрасное зрелище! Я бы даже сказала – завораживающее!

Какого чёрта ты в тот вечер выбрал именно меня – полупьяную девицу на шпильках?

Мы так и не занялись тогда сексом. Мне было слишком плохо. Тебе, я думаю - противно.

Настоящее

Лечу вперед практически на автомате. Мимо проносятся яркие неоновые вывески. Асфальт сливается в серую бурлящую реку под колесами. Останавливаюсь в нескольких кварталах от дома, внезапно осознавая свою женскую глупость. Голову словно электрический разряд пронизывает мысль о том, что ОНИ этого и ждут. «Наивная девка вернется на виллу и из неё можно будет вытрясти пароли и данные».
Не дождетесь. Красная кобыла чуть ли не на месте совершает рывок. Выжать сцепление, руль на 360. Не более секунды – вторая передача и по газам. Полицейский разворот на узкой улочке. Феррари несется вперед, ослепляя светом фар.
Да, Лёня. Ты не впустую потратил время, вдалбливая в мою голову все эти финты и штучки с разворотами. Не зря же подарил именно Феррари. Поначалу мне казалось, что эта чертова кобыла вышвырнет меня через лобовое стекло. А теперь я не представляю себя без неё.
Что-то быстро выходит из моды. Что-то – вечно! Феррари, моя краснобокая красавица, стремящаяся сквозь темноту. Смогу ли я вырваться из ада, что затягивает меня? Найдем ли мы лучик света?

«Главное, если умираешь – не иди на свет!»

2 года назад

- Baby, come here! – ты, Лёня, совсем не меняешься! Взрослый мужик, а иногда ведешь себя, как ребенок, ей Богу!
- А по-русски никак? – надув губки, спрашиваю я.
- No, you need to practice! – на твоих губах игривая чистая улыбка. Ты развалился на шикарной кровати. Пленительный, обворожительный. Словно Приап, манишь в свои объятья.
- Не хочу, - я забираюсь на кровать, чуть лениво, изображая кошку. Припадаю губами к твоей коже, поднимаюсь выше. Ты уже откровенно смеешься надо мной. Но не произносишь ни звука. Молчишь, но твои губы кривятся в чарующей усмешке. Не могу удержаться и склоняюсь к твоему лицу, стирая её.
- Ты играешь с огнем, малышка, - отрываясь от моих губ, произносишь ты. – Нам нужно собираться.
- Ещё чуть-чуть, - прижимаюсь к тебе. Но в голове уже засели неприятные мысли и весь настрой прошёл. Уныло. Утыкаюсь в твоё плечо, словно маленькая девочка. Ты ласково гладишь меня по волосам. Словно говоря: «Не переживай. Всё будет хорошо».
- Тебе так не нравится в Америке?
- Не знаю. Наверное, ещё не привыкла.
- Это пройдёт.

Настоящее

Хочется есть. У меня совсем нет налички, только карточки. Теперь они бесполезны. Даже опасны. Те парни могут выследить меня по ним. Слишком рискованно ими пользоваться.
Замечаю в ногах пассажирского сиденья сумку. Как-то раньше не было времени глянуть, что у неё внутри. Её бросил здесь ты, Лёня. Сердце пропускает удар и больно сжимается. Я уже выплакалась. Времени нет. Оно меня задушит.
Сумка удивительно небольшая, но вместительная на вид. Дергаю молнию и замираю. На сидение вываливаются пачки американских долларов. Так ты всё-таки знал?!
Здесь много! Несколько тысяч. Внутри обнаруживается папка с поддельными документами. Ах, паспорт! Русский, загранка, виза. Я теперь "Карина Белова". Этих документов хватит… чтобы покинуть страну.

Ты просчитал так много?

Знал, что не выберешься сам?

Но сделал всё, чтобы вытащить из этого дерьма меня?

Год назад

Полупрозрачные занавески развеваются от легкого теплого ветерка. Здесь много солнца. Кажется, что оно заполняет всё вокруг. От него не скрыться.
Как и от тебя.
Ты найдешь меня везде, где бы я ни пряталась на вилле. Она большая. Слишком огромная и просторная. Много светлых комнат, коридоров. Огромные панорамные окна. Здесь так хорошо и свободно.
- Попалась! – ты прижимаешься ко мне сзади. Внезапно, и я не могу сдержать вскрик. Смеюсь, как ребенок, которого поймали за очередной проказой.
Выворачиваюсь из твоих рук. Лишь для того, чтобы в следующую секунду прижать тебя к стене. Зарыться пальцами в волосы, перебирая их. Смотреть глаза в глаза. Хоть мне и не хватает роста. Разница в целую голову. Ааа, всё равно!
Тянусь к тебе за поцелуем. А ты отворачиваешься, смеешься. Руки обхватывают меня, прижимая к телу сильнее.
- Скучала по мне, малышка?
- Да, - честно признаюсь я. – Я всегда скучаю по тебе.
- Почему бы тебе не прошвырнуться по магазинам с Вероник?
- У меня всё есть. Мне ничего не нужно.
- Любой мужчина был бы счастлив услышать такие слова от женщины. «Мне ничего не нужно».
- Но это правда, - шутливо пихаю его в бок.

Настоящее

Смотрю на свою красотку последний раз и ухожу. Даже не запираю Феррари. Бессмысленно. Если её захотят угнать – угонят. Такая роскошная тачка сразу бросается в глаза. Рискованно и дальше ездить на ней. Бросаю её на первой же парковке.
Новая одежда, прическа. Остригаю волосы. Каре мне на удивление идет. Не узнать даже. Что бы ты сказал, увидев меня сейчас, Лёня?
В России я привыкла экономить. А здесь даже не помню, сколько раз тратилась за три года проживания в штатах.
Просто сказка. Я жила здесь, словно в сказке. Ты привез меня сюда, Лёня, в эту волшебную страну. Вытащил из нищеты, как Золушку. Окружил богатством и любовью. Я не знала печали, только тихое незамутненное счастье.

Полгода назад

- I know, Jake. Yes. Find him! – ты говорил ровно, четко. Но я чувствовала напряженность в твоем голосе. Пряталась под дверью, словно ребенок. Но я хотела знать, что происходит. Почему все вокруг так взволнованы. Отчего суетятся. Ты, видимо, запретил мне что-либо рассказывать. Не хотел волновать. А я всё равно видела это, чувствовала сердцем, что что-то происходит.
Одна из твоих сделок полетала к черту и ты потерял несколько миллионов. Я даже не знала, что было на этот раз.
Мне было безразлично и страшно. Два противоречивых чувства смешивались воедино в гремучий коктейль.
Я знала, ты всё разрулишь. Выберешься из любой поганой ситуации, в которой оказался. Но где-то в глубине души я знала, что мы увязли в этом дерьме по уши. И нам не выкарабкаться.

Настоящее

Худенькая стюардесса прошла по проходу, обдав меня легким, чуть уловимым запахом духов. Я глубоко выдохнула, отворачиваясь к окну. Непривычно лететь одной. Хочется, как раньше, сжать твою ладонь. У меня ничего не осталось от тебя. Ни одного памятного подарка. Кроме как…
Я дернулась, не веря. Они же до сих пор на мне! Аккуратные маленькие гвоздики с изумрудами. Твой первый подарок. Как же я о них забыла?!
Сердце сдавили железные тиски. Тебя больше нет. Я осталась одна. Мне ничего не остается, кроме как покинуть штаты. Вернуться в Россию? И что я буду там делать? Ради тебя я бросила всё! Дом, родителей. Я не посмею показаться им на глаза. Но я что-нибудь придумаю. Обязательно!

Ты подарил мне сказку, Лёня. А сказки… они всегда заканчиваются.

@темы: рассказы, проза

---

[sold_out]

автор:sold_out
название: нет.

транскибируя польский на русском и выбегая в дверь в платье летнем,
ноябрьский светлый ветер отогревал, говорил шепотом:
мария. волосы черные, руки светлые
голос голосом, рокот рокотом.
руки тянутся к столу (сталь и мертвое дэсэпэ)
солнце горькое и жара проникает сквозь тонкие стекла
и отражаются на лице
ветви деревьев; говорит сипло, прогоркло,
лететь бы ей птицею, в лес золотой, летний,
городская тонкая и литая, ноги палочки
губы ниточки
греть ее в ладонях, руках, всем телом греть бы пока не растаю
провожать ее вечно,
от калиточки и до калиточки.

---

Updated

[.Кайлиана.]

Название: Анни
Автор: .Кайлиана. (Леди Герда)
Жанр: Стихи

Анни идет по пустым проспектам, жмурится, думает о своём.
Анни пятнадцать и мир - прекрасен. Завтра поедет на водоём
С мамой и братом под запах пряный летних кувшинок пить горький чай.
Анни пятнадцать. Она любит маму, брата и вид перелётных стай.
Город застыл в предвечерней стуже, улиц пустынных сжимает крюк.
Анни спешит приготовить ужин. Вечером нужно позвать подруг,
Чтобы смеяться, держать за руки, быть легче маленького пера*...
Город теряет последние звуки. С голоду кружится голова.
Анни шагает упругим шагом. Смотрит на искры рождённых звёзд.
Мама, наверно, играет с братом. В клетке поёт прирученный дрозд
О чём-то далеком, волшебно-птичьем. Сказочных странах, больной тоске.
Анни узнала сегодня обычай писать желания на песке
И завтра у берега водоёма найдется чаячьее перо.
Анни мечтает увидеть Тома и загадает, конечно, его.
Смуглого, сильного. Взгляды-льдинки. Летом ему поступать в институт.
Анни считает: они - половинки. Он помнит едва, как её зовут,
Но это не важно! Алеют щеки и мысли зажались тугим клубком.
Она представляет свои дороги, думает стать городским врачом,
Чтоб непременно спасала жизни смерти и подлости супротив.
Будущее завлекает призмой ярких свершений и перспектив.

Анни идёт по пустым проспектам. Слышит движение за спиной.
Анни пятнадцать. Но мир - опасен.
... она никогда не придёт домой.

*речь идет о известной игре, под названием "легкая, как пёрышко, крепкая, как доска".

Том просыпается среди ночи, шарит рукой и включает свет.
Мир одинок, сиротлив, непрочен. Тому семнадцать долбанных лет.
Комната куца, глаза слезятся. В комнате зябко с дурного сна.
Может, когда ему стукнет двадцать и для него зацветёт весна?
Ну а пока - листопад конспектов, голос, охрипший от сигарет.
Тому хотелось бы вспомнить детство, выйти из комы, увидеть свет,
С неба сорвать ярких звёзд крупицы, взвыть на луну беспородным псом...
Том бы хотел обернуться птицей. Он представляет себя дроздом.
Серым, невзрачным, но песни-трели шлющим в далёкие небеса...
Пьяный отец захрапел в постели. Том поднимается, трёт глаза.
Тому семнадцать, порез над бровью. И оплеуха ещё саднит.
Томас своё выгрызает с кровью. Томас об этом не говорит.
Только твердит, крепко стиснув зубы, что поскользнулся (шаги легки).
Когда у папаши пылают трубы - не самое страшное кулаки.
Город застыл в предрассветной неге, улицы-крючья сплелись узлом.
Том вспоминает о первом снеге и девочке, жившей от них за углом.
Тонкой и легкой, глаза-сапфиры. Нежные губы и сердце - свет.
Он бы отдал все богатства мира, чтобы её оградить от бед.
Он бы смотрел, как она смеётся. Слушал дыхание, шел след в след.
Ночь истекает. Восходит солнце. Том вспоминает: Погибла. Нет.
Мысли запутаны. Правда горька.

... маленький дрозд клювом бьёт в стекло.
Том улыбается и впервые чувствует, как тепло.

@темы: стихи

---

Конкурс на лучший сценарий

[dm_l]

реклама, повисела - и хватит. удалено модератором

---

[Merry Loony]

Название: Несчастья одного завода
Автор: Merry Loony
Бета: Нет
Жанр: комедия
Возрастные ограничения: Нет

Несчастья одного завода

Глава 1

Директор Сергей Семёнович Рубилёв собирался нанять ночного сторожа. Штат нового завода был почти укомплектован, и только на эту должность почему-то долгое время не было претендентов. Наконец, появился Лев Александрович. Он был уже стар, но оружие в руках держать умел – да и какие были альтернативы? Все же хоть какой-то сторож в опасном районе лучше, чем никакого.

Лев Александрович поначалу показал себя человеком тихим, необщительным и даже нелюдимым. Тем сильнее было удивление Рубилёва, когда он узнал о конфликте с участием сторожа.

Однажды ночью Лев Александрович покинул свою сторожку, но вместо того, чтобы пойти патрулировать территорию, пришел в цех и начал наблюдать за рабочими. Сначала он просто стоял и смотрел, но в какой-то момент ему показалось, будто один из рабочих положил что-то в карман. Тогда Лев Александрович, угрожая рабочему пистолетом, заставил того сперва вывернуть карманы, а потом раздеться догола. Не обнаружив в его одежде ничего, кроме нескольких конфетных фантиков, сторож отругал беднягу грязными словами и покинул цех.

Все пребывали в недоумении. Что вдруг нашло на старика? Зачем Лев Александрович вообще приходил в цех? Зачем он наблюдал за рабочими, когда в его обязанности входит только охрана наружной территории? И почему он заставлял человека унижаться перед всеми только для того, чтобы выяснить, крал тот что-то или нет? А на что металлодетекторы у каждой двери? А на что, в конце концов, проверяющие, которые у этих детекторов дежурят? Одним словом, вся эта история была сплошной загадкой. Сам сторож ничего толком объяснить не смог. Рабочему были принесены извинения от лица компании, а Льву Александровичу был сделан выговор с занесением.

Два дня спустя произошло новое ЧП: Лев Александрович разогнал рабочих, собравшихся во дворе покурить, мотивируя это тем, что «массовые собрания могут представлять опасность для безопасности предприятия». Он бегал от одной толпы к другой, размахивал руками, кричал на них, приказывал немедленно пересобраться в группы не более чем по три человека, а закончил тем, что начал палить в воздух из пистолета и угрожать расправой всем, кто ослушается его.

Лев Александрович получил очередной выговор и предложение взять отгул на пару дней, сбить температуру и вернуться на службу. Однако сторож отвечал, что он здоров как бык, бодр как коза и как никогда серьезно настроен нести свою службу. Рубилёв намекнул ему, что всю решимость следует направить на ошивающееся по району хулиганье, а не на собственных рабочих. Лев Александрович заверил директора, что беспокоиться не о чем: хулиганьё, мол, боится его так, что не подойдет и на километр.

Через неделю сторож снова пришел в цех. Сначала он ничего не делал, просто ходил туда-сюда и смотрел. Рабочие уже поглядывали на него с опаской, но стеснялись попросить уйти человека с пистолетом. Тут один из токарей начал рассказывать своему напарнику про два сломанных писсуара в уборной, которые уже месяц никак не заменят. Лев Александрович услышал это и ни с того ни с сего набросился на них, крича «Да как он смеет говорить такое вслух, да еще на людях! Вместо того чтобы причитать, сам бы взял да починил, а то ходить и бздеть-то все умеют, а дело делать никто не хочет!»

Сторож снова был вызван на ковёр. С совершенно невозмутимым видом он начал рассказывать директору, что помогал ему делать его работу, «заботился о внутрикорпоративном имидже компании и пытался выстроить подобающую модель производственных коммуникаций». Рубилёв был в полной растерянности. Он сделал Льву Александровичу очередной выговор и пообещал, что этот будет последним.

Всю следующую ночь Лев Александрович ходил от одного корпуса к другому и заглядывал в окна. Его придавленная к стеклу физиономия пугала рабочих, однако они – от греха подальше – предпочитали делать вид, что не замечают его. Наутро сторож составил два списка – в одном поименно были перечислены все левши, в другом - правши. Со своими списками он ходил из цеха в цех, заставлял останавливать работу и строил всех в шеренги. Когда сотрудники, недоумевая, интересовались, зачем всё это нужно, Лев Александрович либо отвечал: «Для пущего порядку!», либо просто тыкал в них пистолетом, чтобы не болтали, пока их не спрашивают.

Украденной из подсобки красной краской он чертил на полу каждого цеха линию. Лев Александрович объяснял, что все станки, находящиеся за линией (таковых было меньшинство) могли быть использованы левшами, в то время как за другие станки левшам становиться строжайше воспрещалось.
Между двойными дверями на выходе из цеха сторож так же проводил черту и говорил, что левшам следует выходить только через левую дверь, в то время как правшам можно пользоваться обеими, хотя предпочтительнее держаться своей стороны.

Через два часа Лев Александрович был уволен. Рубилёв кричал, топал ногами, делал выговоры с занесением – чуть было не дошло до рукоприкладства. Сторож при этом то ли не понимал, за что его ругают, то ли очень искусно притворялся. Бледный и вспотевший, он выскочил из кабинета директора и убежал в неизвестном направлении. По слухам, бывший сторож так перепугался, что на всякий случай даже эмигрировал из страны.


Глава 2

Как ни удивительно, но новый кандидат на вакансию ночного сторожа нашелся быстро. Василий Геннадьевич был в своей профессии человеком новым – с малым опытом работы, но и с незапятнанной репутацией. Выслушав рассказ о своём предшественнике, он заверил начальство в том, что «при нём всё будет по-другому».

Не соврал.

Двадцать дней новый ночной сторож исправно нес службу, так что о нём уже почти и забыли. Но те, кто видел его, говорили, будто он ни на секунду не расставался с блокнотом, в который постоянно что-то записывал. Сидит в своей сторожке – и пишет. В столовой обедает – и пишет. Патрулирует территорию – одним глазом на дорогу смотрит, а другим – в блокнот, и всё пишет, пишет, пишет.

На двадцать первый день Василий Геннадьевич пришел к Рубилёву с сотней исписанных листов бумаги. Бросив их ему на стол, сторож заявил, что разработал корпоративную идеологию для компании.

- Я, значить, у людей-то поспрашивал, на сайте посмотрел, и вижу, что нет у нас идеологии. А идеология-то должна быть, как же ж без неё?

Увы, сторож был малограмотен, да к тому же обладал отвратительным, корявым почерком, и потому директор, как ни пытался вникнуть в суть сочинения, но так ничего и не понял и не оценил. Да еще и отругал. Что ж, думал Василий Геннадьевич, не беда! Раз уж с написанием идеологии он худо-бедно, да справился, то и внедрить её сможет сам.

Следующей же ночью, когда новая смена уже вошла в цех и собиралась взяться за работу, Василий Геннадьевич, вооружившись рупором, велел всем построиться в шеренгу и исполнить новый гимн их компании, им самим написанный. Он раздал рабочим листки с отпечатанным текстом, на полную громкость включил музыку на своём мобильном телефоне и с наслаждением слушал, как перепуганные мужчины и женщины хором мямлят его четверостишия.

Василий Геннадьевич приказал всем начинать и заканчивать рабочий день не иначе как с исполнения гимна. В столовую теперь также полагалось ходить только с песней и только строем. Гимн следовало петь, и идя в уборную. Но, как всем известно, если гимн исполняет один-единственный сотрудник, то звучание становится не столь величественным, и потому отныне всем предписывалось посещать уборную только группами не менее чем из четырех человек.

Также Василий Геннадьевич планировал украсить завод изнутри и снаружи плакатами «для пропаганды дисциплины, здорового образа жизни и любви к родному предприятию». Среди них были: «Меньше залеживающегося на складах сырья – больше конечного продукта!», «Вымыл руки – делай дело. Сделал дело – вымой руки!», «Цени труд уборщика! Нагадил – убери!», «Люби завод, как любишь мать родную!» и многие, многие другие. И странное дело: хоть писать сторож толком не умел, но на плакатах не сделал ни единой ошибки.

Рубилёв поначалу хотел инициативу Василия Геннадьевича пресечь, но другие акционеры ему не позволили: им понравилась идея с плакатами. В итоге оставили и плакаты, и гимн. Но это было лишь начало. Василий Геннадьевич был убежден, что его идеология благотворно повлияет на мораль рабочих, позволит удешевить и ускорить производство, догнать и перегнать всех конкурентов, а в перспективе даже поспособствует зарождению в стенах завода настоящего Работника Нового Типа.

Последнее, как считал Василий Геннадьевич, до сих пор было невозможно из-за тлетворного влияния извне. Он же своим волевым решением брался устранить эту проблему. Для этого нужно было построить стену, которая отделила бы завод от внешнего мира и, таким образом, устранила бы возможность скрещивания рабочих завода с рабочими других компаний. И тогда уже в самом недалеком будущем местная популяция рабочих, развиваясь изолированно от других, произвела бы на свет того самого Нового Работника, который отличался бы невиданными ранее усердием, трудолюбием и лояльностью к родному предприятию.

Но Рубилёв план не одобрил: он счел строительство двадцатиметровой стены чересчур уж затратным делом. И как всегда, Василий Геннадьевич был вынужден взять всё в свои руки. Каждый день он подворовывал со складов кирпичи и цемент, а по ночам строил свою стену. А чтобы её не заметили раньше времени, каждое утро он укрывал стену ветками, опавшими листьями и страницами, вырванными из книг, которых он не понимал.

Но вскоре стена стала слишком высокой, и не заметить её было уже невозможно. Рубилёв хотел призвать ночного сторожа к ответу за воровство; за ним послали, но не нашли. Осознав, что он одинок в своей борьбе, Василий Геннадьевич ушел в заводское подполье. Иногда, впрочем, его замечали не только в подполе, но и на крыше. Несколько раз рабочие, вернувшись с обеденного перерыва, видели его в пустующем цеху. Каждый раз его заставали с блокнотом в руках: сидя в самом темном углу, он продолжать прорабатывать и дополнять свою идеологическую программу. Завидев людей, он тут же бросался бежать, на ходу роняя листы. Рабочие подбирали их и относили директору, а тот не выбрасывал их, но, сам не зная, зачем, собирал в папку и хранил у себя в столе.

А тем временем, стена продолжала расти. Каждый день со складов пропадало несколько десятков кирпичей, и каждую ночь они становились частью творения ночного сторожа. Стену пытались разбирать, но каждую ночь она возникала снова в новом месте.

Вскоре появилась и новая проблема. Василий Геннадьевич, долгое время пытавшийся понять причину своих неудач, наконец, осознал, что виной всему была враждебная идеология, поселившаяся в умах рабочих. Вне всяких сомнений, она была привнесена извне – скорее всего из Греции. Ничего подобного, разумеется, не случилось бы, будь у них стена. Но теперь нужно было работать с тем, что есть.

Рабочие стали замечать ночного сторожа чаще. То и дело видели они быструю, неуловимую тень, которая перебегала им дорогу, следила из-за углов, следовала за ними в темных коридорах и наблюдала из окон, когда они выходили во двор. Василий Геннадьевич, обнаружив своего истинного врага, стал терроризировать душевые. Стоило кому-то из рабочих раздеться и показать висящий на шее крестик, как ночной сторож выскакивал из ближайшего шкафчика, набрасывался на беднягу, размахивая пистолетом, и с криком «Опиум! Опиум!» срывал с него цепочку и убегал.

Никто не чувствовал себя в безопасности. Очередное нападение могло произойти в любой момент. Рабочие вздрагивали от каждого шороха, почти перестали разговаривать друг с другом, и в страхе замирали, едва завидев зловещую тень. Боялись все, особенно неверующие: в своих страшных снах они видели, как сторож за неимением на их шеях крестиков вырывает им кадыки. Даже Рубилёв был уверен, что Василий Геннадьевич следит за ним повсюду. Когда директор ложился спать, ему мерещилось, будто в темноте горят вовсе не глаза кота, но недремлющие очи его ночного сторожа.
Но кошмар длился недолго. Одичавший от голода и одиночества сторож вскоре был найден умирающим в заводской столовой: он обварился водой из кастрюли, пытаясь украсть сосиску.

В собранных Рубилёвым записях содержалось много нереализованных или отвергнутых самим Василием Геннадьевичем проектов. Был там и план замены денежного расчета натуральным обменом, и программа поощрений принудительных браков внутри трудового коллектива, и схема организации особых комиссий по контролю качества, причем, с точки зрения сторожа, члены комиссий должны были набираться из числа рабочих и оценивать они должны были свою собственную работу.

К сожалению или к счастью, Василий Геннадьевич скончался раньше, чем смог всё это реализовать. Однако многие утверждают, что его призрак поселился на заводе и по сей день бродит по тёмным коридорам.


Глава 3

Нового кандидата нашли еще до смерти предыдущего. Фактически он заступил на службу еще за неделю до того трагичного события. Игорь Матвеевич вместе со всеми скорбел об ушедшем предшественнике, сказал о нём много хорошего, хотя ничего и не знал, и дал торжественную клятву стать достойной заменой Василию Геннадьевичу.

Никто, впрочем, ему не поверил. Для всех уже было очевидно, что должность ночного сторожа проклята. Более того, собрание акционеров даже настояло на вызове нескольких экстрасенсов и медиумов в надежде, что те помогут избавить завод от напасти. Но всё было тщетно.

На этот раз не прошло и десяти дней, как новый сторож начал подавать признаки безумия: ужиная в столовой, он ни с того ни с сего спросил одного из рабочих, есть ли у них на фирме корпоративная идеология. Рабочий упал в обморок, а Игорю Матвеевичу начальство сделало выговор и велело впредь таких разговоров не заводить. Однако сторож не унялся и начал потихоньку собирать разбросанные по территории завода записи Василия Геннадьевича – те, которые не успел прибрать к рукам Рубилёв. Параллельно Игорь Матвеевич без устали изучал идеологии компаний-конкурентов.

Наконец, спустя несколько недель, он заявился в офис пресс-службы и сказал, что отныне их компания должна встать на свой Особый Путь, который «будет отличаться от всего, что было раньше, будет уходить своими корнями в прошлое компании и, используя передовые инновации, освоенные конкурентами, вести компанию в светлое будущее». Это предложение должно было войти в первый пресс-релиз, который Игорь Матвеевич велел разослать во все новостные агентства. При этом он на всякий случай сразу же достал пистолет – вдруг кто-то будет против.

Пресс-релиз был разослан, но всерьез его никто не воспринял. Пока директор, стоя у запертой двери офиса пресс-службы, умолял Игоря Матвеевича отпустить заложников, тот уже надиктовывал им свой декрет «Об укреплении духовных скрепов». В нём сторож постановил наличие на заводе особой корпоративной культуры – не такой, как у всех! – которую следовало оберегать во имя сохранения целостности, идентичности и незыблемости трудового коллектива.

Затем Игорь Матвеевич взялся за подготовку особого обращения к руководству завода, в котором требовал реформировать программу курсов повышения квалификации и назначить его, Игоря Матвеевича Аляповатого, заведующим этими курсами, поскольку никто не может знать об образовании, квалификации, курсах и повышениях столько, сколько знает ночной сторож.

Помимо этого, он ходатайствовал о повышении базовой части его зарплаты и добавлении к ней бонуса, который зависел бы от количества успешно охраняемых им цехов. «В конце концов, - говорил он, - я охраняю эти цеха, благодаря мне они способны работать и выпускать продукцию. Так разве не будет справедливо, если я буду получать один процент от выручки за все те товары, которые они производят?»

А Рубилёв сидел на полу, прислонившись спиной к двери, вытирал носовым платочком пот со лба и думал: «Почему люди, получающие зарплату из моего кармана, мнят себя хозяевами на моем предприятии? Неужели только потому, что у них есть пистолет?»

@темы: рассказы, проза

---

Финал конкурса "Публикация месяца"

[consolo]

Уважаемые сообщники!
Конкурс завершился, поэтому сейчас выложу фото комплекта призов - пора уже их раздать.

Подробнее о них:
шарфик "травка", 120 см с небольшим, ширина в нерастянутом виде 14 см

его фотография

и ключница, натуральная кожа толщиной ~4 мм, то есть прочная, с металлофурнитурой

парочка фотографий ключницы

но, поскольку участников в конкурсе было всего трое, то мне кажется неразумным премировать двоих: того, кто набрал больше одобрений - и того, кто набрал максимум отрицательных оценок. Поэтому, думаю,  Фоса, шарфик ваш,  демодок, ключница поедет к вам.  eli cash, никуда не уходите, свяжитесь со мной, сейчас вам выпишем приз (и фотографии его сюда довыложим).

Всех благодарю за участие в конкурсе, всех, кто победил, поздравляю!

@темы: организационные вопросы, конкурс

---

[polina-kolpakova]

Название: без названия
Автор: Полина Колпакова
Жанр: Стихи

Город тянет дороги, кабели,
город душит и пахнет падалью...
Ты однажды сказал: "а надо ли?"
Ты однажды вскричал: "а надо ли!?"
Что ж, теперь ты не станешь прежним,
над тобой небеса безбрежны,
и внутри - нежность.
А ты забудь о дурном, о правильном,
здесь луга зарастают травами,
этим травам, поверь мне, все равно,
прав ты или неправ.
Спроси у трав
и узнай о том,
как волчица живет с волчатами,
на февральском снегу зачатыми.
В теплом мраке норы молчат они,
вой гортанный сглатывая с молоком.
Здесь грачиха с грачом, с грачатами,
на лихого сыча кричат они,
призывая в свидетели
птичьих своих богов.
Здесь медведица с медвежатами,
на упавшей сосне лежат они.
Медвежата ежа заметили,
Ежик сжался и был таков.
Здесь такая роса поутру...
Сладок сон и так хочется спать.
И забыв о дурном, о правильном,
На лугах, покоренных травами,
(тем, которым, конечно, все рано,
прав ты или неправ)
просто падай яблоком на траву.
Но однажды упав...

Ты рискуешь не встать.
Так поворачивай солнце вспять,
и опять, и опять,
ты встаешь из зеленой травы,
отряхнувшись от пыли,
восстаешь из зеленого пламени,
открываешь глаза, доселе слепые.
Возвращаешься в проклятый город,
под литавры и грохот монет.
И идешь, ничего не нарушив,
и тоскливо и страшно идти...
На просторах сети
(о, скорей загляни в интернет!)
кто-то продал кому-то
ненужную душу,
возможно, твою.

Слышишь, как травы поют?

@темы: стихи

---

[Heliogabalus]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра