Оригинальная фентезя трехлетней давности. С претензией на кучку пафоса.
читать дальшеО жизни до перевоплощения я мало что помню, только отрывки, неясные и расплывчатые, будто скрытые за пеленой густого тумана, но не забуду вовеки свою смерть и те часы, что предшествовали ей: кровавая резня, не бой даже, занесенный меч, с жутким хрустом вонзившийся в тело. Боли не было, только холодно стало...
Потом всё, как рассказывали когда-то товарищи – бывалые, потрёпанные сражениями воины: пред мысленным взором прошла вся жизнь, даже те её моменты, о которых я совсем забыл и которые теперь не вспомнить, и подумалось мне, что в последние мгновения жизни Всевышний показал то, за что я отвечу на Страшном суде.
Но я не умер. Я был тяжело ранен, и соратники приняли меня за мёртвого и оставили на поле боя: после той сечи раненых было столько, что на покойников уже не обращали внимания.
Потом наступила ночь. Минуя вечерние сумерки, тьма обрушилась на обагренную землю внезапно.
Я лежал на спине, время от времени вздрагивая от внезапных приступов боли; рана кровоточила всё больше, казалось, это – последние минуты.
Ночь была тиха до ужаса, и, наверное, если бы на Луне вдруг кому-нибудь вздумалось вздохнуть, я бы отчётливо услышал это.
Вдруг мне до безумия захотелось взглянуть на солнце, и смерть под его лучами казалась во сто крат легче. Но я не желал умирать! Я вспомнил, что ни разу за свои 25 лет не любил по-настоящему, что никто не любил меня и некому будет оплакать мою смерть. Я подумал, что если бы суждено мне было ещё жить, ни за что моя рука не коснулась бы рукояти меча, я... я... я бы всё, что угодно, отдал, только бы жить!
Я не мог обратить взор к небу; силы покинули меня. Чтобы не видеть мертвецов, лежавших вокруг, я закрыл глаза и был бы рад, если бы сознание ушло. Мне уже не хотелось жить, но миг спустя я не мог понять: как можно этого не хотеть и вновь принялся умолять Смерть разжать свои цепкие костлявые пальцы.
Вдруг в диком отчаянии я взвыл, точно подбитый зверь и подумал, что мог бы отдать душу дьяволу, только бы не умирать!
Потом я лишился чувств, а когда очнулся, подумал, что повредился в уме: по полю, усеянному мертвецами, кто-то ходил. Шаги были гулкие, будто человек шёл по просторному мраморному залу, но самого идущего не было!..
Меня знобило от страха: много историй рассказывали о существах, что выходят ночью на поле брани, чтобы собирать души павших и пожирать их тела.
Шаги то приближались, то отдалялись; я чувствовал это, не слышал, ибо звук не становился ни громче, ни тише. Содрогнувшись от ужаса и тут же вскрикнув от боли в боку, я открыл глаза. Ровно в тот миг шаги стихи.
Судорожно глотая воздух ртом, я медленно повернул голову к небу. Шагов больше не было слышно, и я пришёл к выводу, что всё это мне померещилось. Но едва мои веки вновь смежились, как снова зазвучали шаги. Сердце бешено заколотилось, дыхание сделалось хриплым, тяжёлым и прерывистым.
Шаги слышались совсем близко, но возле меня никого не было, я это точно, точно знал! Несмотря на пронзающую всё тело боль я стал озираться, но никого не видел, а бесплотная поступь всё приближалась. Дрожащей рукой я потянулся к мечу, который лежал совсем недалеко. Я видел клинок миг назад, но сейчас его не было.
Я закрыл глаза и почувствовал, что сейчас должно случиться то, что либо оборвёт, наконец, мою жизнь, либо изменит её совершенно.
Вдруг мне почудилось, будто какая-то тень нависла надо мною; шаги смолкли.
Я опасался открыть глаза или резко вздохнуть, боялся выдать едва бьющуюся искру жизни даже теплом, исходящим от тела.
Шаги зазвучали снова. Я устал притворяться мёртвым, понимал, что ещё немного – и что-нибудь обязательно меня выдаст.
Шаги смолкли.
В тот же миг я почувствовал, будто на меня кто-то дышит, и дыхание это было холоднее студёного зимнего ветра. Я вздрогнул всем телом и открыл глаза.
Надо мной склонился человек... Нет, человеком его можно было назвать только в первую секунду общения с ним, ибо потом начинаешь понимать, что он не простой смертный. У него были длинные – почти до плеч – густые русые волосы с рыжеватым отливом, холодные серо-голубые глаза, нос с едва заметной горбинкой и мёртвенно-бледная кожа. От него веяло могильным холодом, и я подумал, что это сама Смерть предстала предо мной в своём человеческом обличье.
- Кто ты? – с трудом удалось мне произнести.
Он усмехнулся и ответил:
- Тебе решать. Хочешь жить – я дам тебе жизнь и сделаю бессмертным. Хочешь умереть – помогу отойти к праотцам без мучений и боли. Тебе решать, – повторил незнакомец. Голос его, как и звук его шагов, не исходил ни откуда – он был везде.
В тот момент мне даже не пришёл в голову вопрос: почему этот человек предлагает помощь и как он сможет сделать меня бессмертным. Жить захотелось так, что я совсем не подумал о том, какую цену придётся за это заплатить, и лишь на миг вспомнил, что в минуту страшного отчаяния взывал к дьяволу, но в ту же секунду об этом забыл. Жажда жизни заглушила все воспоминания и желания.
Наверное, в моих глазах незнакомец уловил отблеск этих мыслей; почему-то грустно усмехнувшись, он чуть заметно кивнул и... исчез!
Внезапно к боли в боку добавилась резкая боль в шее, которая, однако, почти сразу же прошла. Вдруг я почувствовал, что не могу пошевелиться, как будто кто-то придавил меня к земле. Голову словно держали чьи-то руки, не давая ни малейшей возможности двинуться, а в шее появилась тянущая, пульсирующая боль, точно бы ... кто-то пил мою кровь!.. Я должен был стать вампиром, вот что за вечную жизнь обещал незнакомец!..
Из последних сил я попытался вырваться из рук моего невидимого «спасителя», но не смог и голову от земли оторвать.
Такого ужаса я не испытывал никогда в жизни! Я понимал, что абсолютно бессилен, не знал, что будет со мной, не мог шевельнуться – даже судорожная дрожь исчезла. Я ощущал, как последние мои жизненные силы уходят, начал задыхаться и почти потерял сознание, когда вдруг почувствовал, как на губы упали тяжёлые капли крови. Я стал жадно глотать её, и силы прибывали с каждой испитой каплей.
Я знал, что никто больше не удерживает меня на месте, что раны в боку уже нет, силы было столько, что я и без точки опоры перевернул бы мир.
Я рывком поднялся на ноги и взглянул на незнакомца, вернувшего мне жизнь. Он молча глядел на меня, как порой художник смотрит на своё полотно, и, протянув руку, представился:
- Бертран.
- Лестер, - назвался я и с чувством невыразимой благодарности пожал протянутую ладонь.
- Нам пора уходить. Скоро рассвет, а солнечные лучи неприятны для нас, – сказал Бертран, оглядываясь на восток.
****
Я плохо помню, как провёл первый день своей новой жизни, но Бертран уверил меня, что ничего необычного в этом нет, и что он сам почти ничего не помнит о своём первом дне в облике вампира.
Почувствовав какой-то неясный, словно бы неживой холод, исходящий от кожи, я взглянул на свои руки: они стали бледными, как у мертвеца; я понял, что мой облик меняется и захотел увидеть себя со стороны. Словно догадавшись об этом желании, Бертран вытащил из ножен, притороченных за спиной, начищенный до зеркального блеска меч и протянул его мне.
Лицо, которое отразилось на поверхности лезвия, было моим – я знал это, но узнавал себя с трудом. Кожа побледнела, на её фоне волосы казались иссиня-чёрными (возможно, они действительно такими стали); я помнил, что у меня были серые глаза, теперь же и они стали черными. Черты лица словно вытянулись, нос стал прямым, с него исчезла горбинка – след тренировки, когда мне угодили рукоятью меча по переносице; уголки губ немного – почти незаметно – опустились вниз, что придало лицу выражение надменности и некоторой гордыни. У меня всегда были чуть впалые щёки и выделяющиеся скулы, а сейчас эти черты стали ещё заметнее из-за бледности кожи и обрамления иссиня-чёрных волос.
- Это не все перемены, - произнёс Бертран, глядя на моё отражение. Я обернулся к нему, чтобы спросить, что же ещё, но не успел: ответ пришёл сам собой.
Моё сердце.
Оно не билось.
- Но... почему так? – на миг у меня перехватило дыхание: хоть я и понимал, что перестал быть простым смертным, бьющееся сердце всё же было... привычным.
Бертран задумчиво пожал плечами.
- Мы мертвы, Лестер, и нашим сердцам ни к чему биться. Я знал одного вампира с живым сердцем, но он немного пожил – лет 200, не больше.
« Да уж, и правда – немного. А сердце? Придётся смириться...», - подумал я, но подумать оказалось гораздо легче, чем сделать. Чтобы хоть немного отвлечься от мрачных мыслей, я спросил у Бертрана о первом, что пришло в голову:
- Что могут вампиры?
- Хочешь знать, насколько правдивы слухи? – уточнил он.
Я кивнул.
- Во многом это зависит от того, что именно ты слышал. Способность обращаться в летучих мышей – это сказки, увы, как и про превращение в туман или дым.
- Говорят, некоторые животные подчиняются нам, – сказал я, пытаясь вспомнить, что ещё мог слышать о вампирах.
- Как и простым смертным. Но если, например, волк напьется крови вампира, его сила возрастёт до силы оборотня. Чем больше крови – тем больше сила.
- А что с природой? Можно ей управлять?
- Можно, но тебе не стоит: не справишься, потеряешь контроль хоть на миг – прощайся со второй жизнью.
У меня не возникло даже желания возразить.
- Расскажи, чего нужно опасаться? Можно ведь как-то убить вампира?
- Как и любое более-менее живое существо, – ответил Бертран, меряя шагами земляной пол хижины. – Артефакты, особые заклятья, святая вода, - перечислял он, и я удивился, не заметив в его списке ни серебра, ни осинового кола, ни дневного света, ни чеснока, в конце концов!
Когда я сказал об этом Бертрану, он усмехнулся:
- Чеснок, говоришь? Не думаю, что кому-нибудь будет приятно, если всё вокруг будет им благоухать, а что касается света... Если тебя ранят, на долгое время лишат живой крови, если ты будешь слабее самого последнего кладбищенского упыря – только тогда он убьёт тебя, но неприятен будет всегда. А к серебру можно привыкнуть.
Я заметил серебряный перстень на его руке, и вампир, поймав мой взгляд, сказал:
- Жжется, но я уже почти не замечаю этого.
- И никогда не хотелось снять?
- Никогда, - твёрдо ответил Бертран. – Это очень дорогая для меня вещь.
« Интересно, - подумал я, - кто же подарил вампиру серебряный перстень?»
- Может быть, мне тоже не помешает что-то вроде этого?
- Помешает, и очень сильно. Но если перетерпишь некоторое время, когда-нибудь поможет. Вот, держи.
Бертран протянул мне широкое кольцо-заколку, покрытое тонкой искусной резьбой. Я собирался взять его, когда он предупредил:
- Будет неприятно.
Было неприятно. И даже весьма: в руку будто вложили раскалённый уголь, и я едва не выронил заколку. Стиснув зубы, я собрал волосы в «хвост» и сколол их серебряным кольцом; на голову словно выплеснули котёл кипящей смолы, от невыносимой боли хотелось кричать во весь голос, но я только закрыл глаза и выдохнул.
- Молодец... Но если тебе совсем невмоготу, можешь отдать кольцо назад.
Я с усилием покачал головой; казалось, ещё немного – и с затылка слезет кожа.
- Лестер, я говорю серьезно. Не можешь больше терпеть – сними заколку.
Но я решил держаться – молодость упряма! – и вновь покачал головой, прекрасно понимая, что скоро потеряю сознание, если эта боль не отпустит меня.
Видя моё упорство, Бертран чуть слышно вздохнул, и, протянув руку, опустил серебряную мучительницу немного дальше от головы. Боль успокоилась, хотя и не прошла совсем; она утихла настолько, что я смог отойти от стены, на которую опирался всё это время. К тому же, была какая-то перемена снаружи, на улице: стало как будто спокойнее, но в тоже время мир словно наполнился жизнью, которой не было до сих пор.
- Ночь пришла. Нам пора. – Бертран открыл дверь, и, оглянувшись, вышел из хижины, в которой мы дневали. Я последовал за ним.
Ночь окутала меня, как прохладные воды реки окутывают путника, измученного жарой и жаждой. Лёгкий ветерок овеял лицо, и стало легче переносить боль.
Бертран шёл впереди; я догнал его и спросил:
- Куда мы идём?
- Можно сказать – на охоту.
- То есть?..
Я, конечно, знал, что рано или поздно этот момент наступит, но всё же...
- Мы идём убивать. – Бертран глядел только вперёд и ни разу не оглянулся на меня, и я понимал, почему.
- Но ведь мы можем пойти туда, где вчера была битва. Там много... много поверженных...
Вампир остановился так резко, что я едва не ткнулся носом в его широкую спину.
- Никогда, запомни – никогда – не бери кровь мёртвых, иначе умрёшь сам. Только кровь живых даёт нам жизнь, а кровь мёртвых - убивает. Потому никогда не убивай свою жертву, она должна умереть сама, и ни одна капля мёртвой крови не должна коснуться твоих губ, как бы голоден ты ни был и как бы ни хотел до дна осушить свою жертву. Ты понял меня, Лестер? От этого зависит твоя жизнь; ты всегда должен контролировать себя, когда пьёшь, иначе тебе никто не поможет, даже я. А уж я, поверь, не самый слабый вампир.
Бертран говорил быстро и резко, и каждое его слово навсегда врезалось в мою память. Потом он, совсем другим, спокойным голосом, словно его тирады и не было, спросил:
- Ты никогда не задумывался, почему люди не летают, как птицы?
- В детстве, - с лёгким недоумением ответил я. - А потом... как-то важнее стало, почему человека так легко убить без кольчуги и панциря и так трудно расправиться с вооружённым воином. А в чём дело?
Я почувствовал, что Бертран неспроста об этом спросил, и почему-то подумал, что ничем хорошим для меня это не закончится.
- Одна из особенностей вампиров, отличающая нас от других бессмертных – способность летать. – Немного отвлечённо начал он. – С первого раза, правда, мало у кого получается, но...
Не договорив, Бертран внезапно схватил меня за шиворот, и миг спустя под моими ногами вместо земли были облака.
Ветер свистел в ушах, хлестал влажными хлопьями туч; казалось, луна и звёзды вот-вот ударят в лицо.
Не скажу, что не испугался, напротив: я боялся, что вампир разожмёт пальцы и я упаду вниз, на землю, которой и видно-то не было. Когда я взглянул вверх, на Бертрана, меня одолел едва ли не ужас: глаза его горели диким, неуёмным пламенем, на губах играла полусумасшедшая усмешка, почти оскал, и я заметил, что его клыки стали длиннее и острее; полёт пьянил его.
Я не сразу понял, что случилось, когда ощутил, что меня никто не удерживает, и я в свободном полёте несусь по направлению к земле. Я мигом забыл и о своём бессмертии, и о способности вампиров к полётам, в общем, обо всём на свете; целую секунду было важно только одно: сейчас я разобьюсь! Но мне этого ох как не хотелось, мне хотелось, чтобы падение замедлилось, чтобы я летел вверх, а не вниз, но земля всё приближалась и приближалась, и когда до неё оставалось всего ничего, я дико крикнул в темноту и взмыл ввысь. Готов поспорить на что угодно: в тот миг моё лицо приобрело то же полусумасшедшее выражение, что и лицо Бертрана в первые секунды полёта.
Я поднимался всё выше, но когда глянул вниз, мне стало не по себе, и я решил спуститься хотя бы к облакам, которые смутно темнели где-то внизу.
Бертран стоял в воздухе, скрестив руки на груди, и с довольной улыбкой глядел, как я спускаюсь из-за туч.
- Браво, Лестер, браво. Надеюсь, ты не в обиде на меня за мои методы? – поинтересовался он, когда я поравнялся с ним.
Да как же я мог обижаться или злиться на того, кто спас мне жизнь, сделал бессмертным и вдобавок ко всему научил летать?! Хотя методы у него действительно...
- Нам туда,- сказал Бертран, указывая на восток. – Ночь имеет обыкновение заканчиваться в самый неожиданный и неподходящий момент, а нам ещё предстоит охота.
****
Надо признать, что управлять полётом – дело не из лёгких, как, впрочем, и контролировать его скорость: я то отставал от Бертрана, то обгонял его. Правда, ненадолго – он сразу же догонял меня.
- Мне кажется, или мы летаем кругами? – спросил я, в очередной раз наблюдая одинокую сосну, пронесшуюся под нами.
- Мы могли спуститься десять минут назад, но тебя, я вижу, тянет полетать. – Ответил Бертран, замедляя свой полёт и хватая меня за руку, когда я по инерции пролетел мимо.
Мы приземлились в каком-то жиденьком лесочке неподалёку от почти такой же жиденькой деревни. Впрочем, трактир там имелся.
- Мы... пойдём туда? – проговорил я, чувствуя, как к горлу подкатывается ком, а ноги отказываются идти: я не хотел убивать, и Бертран понимал это.
- Послушай, Лестер, никто не заставляет тебя лишать людей жизни просто так, ради забавы, но ты должен делать это, чтобы выжить, – сказал он, когда мы шли между домами. – Я до сих пор помню свою первую жертву, хотя времени прошло немало, и, уверяю тебя, и ты запомнишь своего первого убитого человека.
- Я убивал и раньше, - негромко произнёс я, глядя в землю.
- Ты воевал и знал, что если не убьешь ты, сокрушат тебя; у тебя не было времени на раздумья, а сейчас ты должен отнять жизнь не внезапно, не вдруг, а зная об этом наперёд. Это две абсолютно разные вещи, и ты понимаешь это не хуже меня. Но между ними есть и сходства: не убьёшь – не будешь жить, и не только потому, что тебе нужна кровь, а потому ещё, что ты не такой, как они, ты – вампир, ты смерть для них.
Я знал, что Бертран хочет помочь мне, научить жить в этом мире не человеком, а вампиром, но убивать людей только ради их крови казалось мне тогда низким, я не видел в этом необходимости. Я не чувствовал ещё голода, вампирьего голода, и хотя по-настоящему я не испытывал его никогда, я видел вампиров, которые от него умирали.
- Может быть, ты считаешь, что было бы правильнее довести тебя до голодного обморока и только потом отправить на охоту? – спросил Бертран. – Так было бы только хуже, поверь мне. Ты, не задумываясь, убил бы любого, чтобы напиться крови, но во второй раз мучился бы ещё сильнее, чем сейчас.
Бертран знал, что говорил, и я, в свою очередь, знал, что он прав.
Мы шли, и казалось, что все звуки мира исчезли куда-то, и мертвящая тишина будет сопровождать меня везде и всюду, пока я не погибну, и тело моё не рассыплется никчёмным прахом.
Обогнув несколько домов, мы вышли к трактиру; туда часто входили, выходили – редко.
- Мы будем ждать здесь? – спросил я, ощущая, как беспокойство проходит, уступая место голоду.
Бертран не ответил. Оглянувшись назад, он неспеша поднялся по узким ступеням, и на миг его развевающийся чёрный плащ заслонил дверной проём, как грозовая туча закрывает луну, предвещая бурю. Я последовал за ним.
Мне в нос ударил такой букет ароматов, что я едва устоял на ногах: тошнотворный запах палёной шерсти смешивался с пивным паром и почти нестерпимой вонью от давно не мытых ног; эту убойную смесь дополнял невероятный гам – казалось, будто тебе на голову надели пчелиный улей, предварительно как следует встряхнув его. Всё это служило подтверждением того, что здесь ключом – пусть даже и грязным – била жизнь.
Я разглядел в толпе спину Бертрана и стал пробираться к нему, но чем сильнее стремился в ту сторону, тем больше людей, словно специально, преграждали мне путь. Несмотря на это, я упрямо следовал вперёд, пока не упёрся, словно в гранитную глыбу, в чью-то широкую спину. Я тронул незнакомца за плечо, собираясь попросить его дать мне пройти. Реакция была не совсем та, на которую я рассчитывал.
Огромный кулачище, направленный мне в лицо, вдруг как-то неприятно хрустнул, следом раздался крик изумления и боли. Незнакомец согнулся пополам, прижимая сломанную руку к животу. Я прикоснулся к щеке и не без удивления отметил, что совсем не ощутил боли от удара.
В трактире воцарилась мёртвая тишина, люди расступились вокруг меня и моего противника, ожидая увидеть драку, но не желая принять в ней участие. Я, впрочем, тоже не горел этим желанием, но незнакомцу это было глубоко безразлично.
Огонек свечи блеснул на лезвии ножа, и я едва успел увернуться, шарахнувшись в сторону.
Внезапно обжигающе-холодной волной нахлынула ярость. Ярость и голод...
Что было потом – не помню, и благодарю Всевышнего за это.
Я очнулся только в лесу в нескольких милях от деревни. Чувство голода исчезло, но осталось ощущение огромной силы, бурлящей и рвущейся наружу, да солоноватый привкус во рту.
Я убил... убил... убил... никогда не прощу себе...
****
Я был человеком 25 лет, но никогда не обращал внимания на своё сердце; я вампир уже целый век, и каждую ночь меня терзает его молчание.
И всё же в тот век я жил. Пусть я не был больше человеком, но я жил и был не один. Бертран стал мне другом, и за это я благодарен ему больше, чем за всё остальное.
Он ничего о себе не рассказывал, но когда-то он был так же одинок, как и я; по затаённой в его глазах тоске можно было прочесть это.
Вскоре я узнал многое о прошлом своего наставника и друга, но лучше бы мне ничего не ведать – слишком дорого это досталось...
15 лет спустя
Многих своих жертв я вижу во сне: они приходят, жуткие призрачные души, и винят меня в своей смерти.
«Мои осиротевшие дети умерли от голода», - говорит одна душа.
«Моя невеста бросилась в омут, узнав, что я мертв...», - рассказывает другая.
«Я погиб молодым, не пожив, не изведав счастья и любви», - жалуется третья, и тогда все они начинают говорить, и голоса их сливаются в единый стон, и лишь одно слышится ясно: «ТЫ убил... ТЫ виноват...»
Этот сон приснился мне накануне той ночи, о которой я хочу рассказать, и потому настроение было тоскливое и подавленное. Предстоящей охоты мне, казалось, не вынести, ведь если она закончится удачно, к сонму голосов в кошмаре прибавится еще один.
Бертран был не в лучшем расположении духа, но не сказал ни слова, а я уже довольно хорошо его знал, чтобы понять – расспросы ни к чему не приведут.
Охота не задалась с самого начала: деревня словно вымерла, и даже возле трактира царила тишина.
Безмолвие этой ночи угнетало, хотелось бежать от него, спрятаться, несмотря на неутоленный голод.
- Мы уходим, - бросил Бертран.
В голосе его послышалась тень тревоги, и я не на шутку заволновался: что могло заставить тревожиться Бертрана?
- Скорее, Лестер, скорее! - выкрикнул он, озираясь по сторонам и вытаскивая из ножен меч.
Нельзя было угадать причину беспокойства вампира, но я вдруг очень остро ощутил его сам, так остро, что рука против воли потянулась к эфесу меча, а тишина, и до того гнетущая, навалилась, будто огромная подушка, не давая даже дышать.
Время словно замерло...
- Так-так, уже уходите? Даже спешите. Быть может, я вас задерживаю? Только не сердитесь, прошу.
От этого негромкого, плавного, почти ласкового голоса у меня все внутри похолодело, и я услышал, как Бертран проговорил что-то, чье-то имя, но какое – не понять.
- Уходи, Лестер! – сказал он чуть громче, но я не двинулся с места.
Незримый гость рассмеялся, и от смеха его мурашки побежали по коже; хотелось спрятаться, сжаться в комок и сделаться невидимым, бесплотным, но я не мог сделать и шага.
- Твой ученик совсем отбился от рук. Он не слушает тебя! Разве посмел бы ты не повиноваться Нессу? Может быть, следует воспользоваться Правом Древнего? Правом Подчинения, а, Бертран?
- Замолчи, Марвелл, и выйди, наконец, я все равно вижу тебя, - гневно сказал Бертран, глядя куда-то в пустоту. – Выходи, Второй Вампир, ведь ты знаешь правила, и я их знаю.
И от тьмы вдруг отделился клок, густой и черный, словно сама ночь, но то была не тень. Марвелл, Второй Вампир, самый могущественный после Бертрана, как я узнал позже, но почувствовал – сразу.
Он подошел почти вплотную, и я смог разглядеть его лицо: хмурое, заросшее жесткими, словно сухая трава, черными волосами, оно совсем не соответствовало голосу – вкрадчивому и мягкому.
- Сколько лет прошло? Тысяча? Две? Больше? – говорил Марвелл, усмехаясь, словно встретил старого друга.
Лунный блик скользнул по перстню моего наставника, когда он перекинул клинок в другую руку.
- Знакомое колечко! Это его я, кажется, снял ненароком с трупа твоей невесты? – бросил Второй.
Я подумал, что Бертран разорвет его в клочья – таким жутким стало на миг выражение лица вампира.
- Не приближай свою смерть, Марвелл, – проговорил он.
- Сдайся, отдай Силу по-хорошему. Иначе участь твоего ученичка будет незавиднее...
Он не успел закончить.
Блеснувший в свете серебряной луны меч Бертрана обрушился на черный щит врага, круша его оберегающую длань, но Марвелл по-змеиному извернулся, и клинок лишь оцарапал наплечник-бармицу; вампир стремительно занес клинок для ответного удара...
Угодил ли он в цель, я не видел – мое внимание было привлечено десятком теней, отделившихся от мрака ночи и надвигавшихся на меня.
«Слуги Марвелла...», - мелькнула догадка, и по лицу расплылась кровожадная улыбка: да, сам Второй Вампир был мне не по зубам, но я мог отыграться на его спутниках.
Я атаковал вампира, стоявшего за моей спиной; от неожиданности он едва не выронил меч, и зарубить его было несложно, но дальше – веселее. Не успел он обратиться прахом, как его соратники разом накинулись на меня, и я уже с трудом атаковал, больше защищался.
Через несколько минут я чувствовал себя путешественником в пустыне во время порыва самума: вокруг черным вихрем носилась пыль – останки поверженных вампиров – забивая нос и рот и заслоняя оставшихся противников, так что я наносил удары и делал выпады, полагаясь лишь на интуицию, а оборонял меня скорее инстинкт самосохранения, чем меч – я чаще уворачивался, нежели отражал клинки.
Когда мой последний враг рассыпался пеплом, от усталости я готов был рухнуть наземь, но не мог дать себе отдохнуть, ибо знал: сражение еще не закончено.
Где-то позади Бертран яростно бился с Марвелом, и силы его были на исходе – я понял это, когда встретился с ним взглядом. Взор вампира потух, исчезла обычная для него в бою бесовская искра.
Попытавшись забыть о своей усталости и боли, я вытащил из земли меч и двинулся к Марвеллу, но стоило сделать шаг, как меня словно сковали невидимые путы.
Марвелл...
Я видел, как его клинок пронзил плечо Бертрана, слышал стон, ибо рана эта была не первой, смотрел, как медленно подгибаются и касаются земли колени наставника, но не мог помочь ему. Ничем. Никак.
Я рвался к нему, сжимая рукоять меча так, что разломал бы ее, будь она полая, и в тот миг, когда Второй Вампир занес клинок над Бертраном, что-то произошло: моя ярость и напор помогли мне или Марвелл, упиваясь близкой викторией, ослабил контроль, но только меч его обрушился не на погибающего противника, а скрестился с моим мечом. Схлестнулись, подобно клинкам, наши взоры.
Я не хотел отпускать его просто так, я жаждал мести, я хотел, чтобы его кровь обагрила мой меч, и еще знал: если он уйдет сейчас целым и невредимым, то скоро вернется, но если поражение ему нанесет такой юнец, как я, вернется еще более разъяренным.
Плевать!
Отбросив клинок вампира, со всей быстротой, на какую только был способен, я резким и коротким ударом вонзил меч туда, где должно было быть его сердце.
Марвелл взвыл, словно раненый медведь, и отпрянув, освободился от клинка; черным пеплом он становиться не собирался, да я на это и не рассчитывал.
- Ты еще пожалеешь об этом, щенок!!! – выкрикнул он, и, зажимая рану обеими руками, словно растворился в темноте.
Переводя дыхание (я до сих пор не отвык от этого) я помог Бертрану подняться, и мы ушли из деревни к ближайшему кладбищу.
****
Весь день и всю ночь Бертран провел в глухом гранитном склепе, почти без движения, ибо был еще слишком слаб, и раны его не желали затягиваться. Больше всего на свете я боялся: он умрет из-за того, что я не сумел помочь ему...
Я пустил по ветру свиту Марвела, помог Бертрану нанести ему поражение, но рано или поздно Второй Вампир вернется, чтобы отомстить. Да только и мне теперь есть за что мстить: за страдания друга, за нарушенный покой, за сорванную охоту, из-за которой мы едва не погибли.
В другую ночь голод уже не терзал меня: я утолял жажду знаний, а вернее, знания.
Солнце не успело еще спрятать за горизонтом свой последний луч, но было уже довольно темно, чтобы можно было выйти из склепа и не сгореть заживо. Едва я ступил за порог нашего мрачного каменного убежища, как Бертран окликнул меня. Он просил помочь ему выйти наружу, и я вывел его, хотя опасался, что солнце может навредить вампиру.
- Ты хотел уйти? – спросил Бертран, устало прислонившись к стене склепа и чуть прикрыв глаза: лучи умирающего светила слепили его.
- Нет, конечно. Как бы я оставил тебя одного? Вдруг Марвелл...
- Он не появится еще по крайней мере несколько веков. Поражение, которое ему пришлось потерпеть, потеря свиты... – Бертран вдруг поморщился от боли, и рука его судорожно дернулась к правому боку, рана на котором еще не до конца зажила.
- Послушай, Лестер, - начал он, справившись с болью. – Я очень благодарен тебе, ты спас жизнь не только мне: если бы Марвелл победил, то стал бы самым могущественным вампиром на Земле, а тогда... думаю, ты представляешь себе, что он сделал бы с миром...
- Но ведь его сдерживаешь ты.
- Да. Вот уже 5000 тысяч лет, с того самого дня, как его наставник сделал меня вампиром и передал мне свою силу.
Теперь, когда Бертран назвал свой истинный возраст, мне стала понятна и печаль, так часто проскальзывающая в его глазах.
- Мы с Марвелом стали врагами потому, что Несс, его наставник, последними своими словами наказал мне сдерживать его ученика, что я и делал с переменным успехом со дня своего второго рождения. Ну и потому еще, что всю свою силу, все могущество Старейшего Вампира Несс доверил мне, а не Марвеллу...
- Где Несс сейчас? Почему он не помогает тебе? – спросил я, и ответ заставил меня вздрогнуть.
- Потому что Марвелл убил его.
Потухший взор вампира скользнул к перстню, словно тот был его талисманом, но что-то вдруг словно обожгло Бертрана изнутри. Он резко сжал руку в кулак и отвел взгляд.
- Бертран?..
- Марвелл сказал – помнишь? – « я снял это кольцо с трупа твоей невесты»... – глухо и почти неслышно выговорил он, глядя в пустоту. Казалось, ему совсем не хотелось говорить, но слова слетали с губ, и от этого становилось легче. – Во время нашей прошлой битвы он бросил его мне под ноги... я едва не погиб тогда, но... ярость, исступленная ярость и нечеловеческая боль утраты дали мне силы выжить. Зачем – я не пойму до сих пор, ведь она была тем единственным, что привязывало меня к этому миру...
Бертран замолчал, и вместе с ним будто смолкли земля и небо, так что даже ветер не решался нарушить тишину скорби вампира, потерявшего свой мир.