Русский военный корабль, іди нахуй.
Автор: Кипер Дарк
Название: Война
Жанр: рассказ
I
Огонь уже погас, оставив после себя подёрнутые золой угли. Подумав, он бросил в костёр несколько сучьев. Сухие ветки тут же вспыхнули и весело затрещали, взметнув сноп искр в чёрное небо.
Лагерь давно погрузился в сон, и даже редкие звуки не нарушали тишину. Между кострищами прохаживались, позвякивая кольчугами, дозорные; время от времени раздавались храп или сонное бормотание кого-то из воинов; вдалеке, на самом краю стоянки похрапывали лошади.
читать дальшеНесмотря на тёплую ночь, мужчина придвинулся ближе к огню. Он никак не мог уснуть, поэтому, бросив эти безуспешные попытки, достал из ножен меч и принялся полировать его тряпицей. Это занятие всегда успокаивало и умиротворяло старого солдата. Вот и сейчас он отрешился от всей окружающей действительности, мерными и почти ласковыми движениями поглаживая верный клинок.
Через несколько минут, а может, и часов, из темноты вынырнула невысокая фигура человека и остановилась на самом краю освещённого костром круга. Мужчина с мечом поднял голову и осмотрел пришельца. Им оказался мальчишка лет пятнадцати – в нелепом шлеме, от которого сохранился только каркас, и кольчуге, которая явно предназначалась воину гораздо выше ростом и шире в плечах.
- Дозорный? – решил прервать затянувшееся молчание мужчина.
Мальчишка покачал головой.
- Почему не спишь? – солдат последний раз провёл тряпицей по стали и спрятал меч в ножны.
- Так ведь на рассвете в бой, сэр, – пробормотал юнец.
- Понятно. Новобранец?
- Так точно, сэр.
- Садись-ка сюда, парень, – ухмыльнулся мужчина. – И не называй меня «сэр». Если бы не война, завтра утром я пошёл бы стричь овец или пропалывать хлопок. Как звать-то тебя?
- С… Седрик.
- Вот, возьми и отхлебни, – солдат отстегнул от пояса небольшой мех с вином и протянул мальчишке. Тот послушно сделал глоток и поморщился:
- Кислое…
- И хорошо. Другого сейчас не бывает, а иногда и вовсе никакого нет.
Седрик хотел что-то ответить, но не успел. Из шатра, который стоял на краю лагеря и предназначался для раненых, донёсся леденящий кровь и переполненный болью крик. Мальчишка вздрогнул, сжался и побледнел.
- Этому парню лекарь сегодня отрезал обе ноги, – спокойно объяснил воин, потирая седую щетину на лице. – Возможно, это его шанс выжить. И вернуться домой, ведь калекам не место на войне.
Юнец хватал ртом воздух, словно рыбина на суше, и выглядел так, будто вот-вот потеряет сознание.
- Ты боишься, – то ли спросил, то ли констатировал факт мужчина. – Смотри.
Он сбросил капюшон плаща и показал мальчишке шрам, белой узловатой верёвкой пересекающий левую щеку от виска до подбородка.
- Это не единственная метка, оставленная сталью на моём теле. Некоторые из ранений могли оказаться смертельными, однако я всё ещё жив. Более того, благодаря некоторым ранам я смог побывать дома, жениться, зачать сына. Наш командир – очень хороший человек. Если будешь служить достойно, он предоставит тебе отпуск. И ничего страшного, если для этого нужно, чтобы вражеский клинок испил твоей крови. Боль – это всего лишь боль. А в конце пути смелого и верного воина ждёт вознаграждение от богов.
- Но зачем это всё? – потерянно спросил мальчишка, совсем уже близкий к тому, чтобы расплакаться. – Почему мы должны воевать, проливать свою и чужую кровь?
- Мы защищаем родину, мальчик. Защищаем наших матерей, жён и детей, – рука солдата непроизвольно сжала рукоять меча. – Мой дед пришёл на эту войну безусым юнцом. Мой отец погиб на этой войне. Скоро подрастёт мой сын и будет сражаться рядом со мной плечом к плечу. Я не представляю для себя иной жизни и не мню иной смерти.
Над лагерем, вспоров тишину, разнёсся резкий звук рога. Лишь тогда они оба заметили, как посветлело небо на востоке.
II
- Сейчас тебя подлатаю и спать завалюсь. Хотя нет, сначала напьюсь, а уже потом спать, – лекарь копался в сундучке со снадобьями.
Пожилой солдат оценивающе посмотрел на друга:
- Устал?
- Ещё бы. Почитай, уже двое суток на ногах без продыху. То и дело новых подвозили. Но теперь пусть без меня обходятся. Я своё дело сделал.
Он откинул полог палатки, чтобы впустить больше света, и начал осматривать лицо собеседника. Рана была глубокой, рваной, и наискосок пересекала белый узловатый шрам, уже украшавший щеку мужчины.
- Полагаю, ты не оставил в живых того, кто тебя порезал? – ухмыльнулся лекарь, осторожно промывая рану.
- Не оставил, Эрих, – скривился воин. – И многих других тоже.
- Много?
- Сбился со счёта после первой дюжины.
- Ты достойно сражался, – лекарь вновь зазвенел склянками в сундуке.
- Мне не нравится убивать. И я не убивал бы, если бы не помнил, что находится у нас за спиной.
- Думаю, мало кому нравится. А теперь потерпи.
Лекарь принялся накладывать на рану толстый слой желтоватой, резко пахнущей мази. Солдат зашипел сквозь стиснутые зубы, вцепившись в лавку так, что побелели костяшки пальцев.
- Ну-ну, не так уж это и больно, – Эрих начал бинтовать лицо товарища узкой полоской серой ткани.
- Боль – это всего лишь боль, – заметил ветеран. – Эй, глаз не закрывай!
- Иначе не получится. Денька два походишь так. И вообще, в этот раз тебе ещё крупно повезло.
- Да уж. Это ведь не кинжал в брюхе, – рассмеялся мужчина. – А что наш командир?
- Ты ведь его знаешь. Прибежал, сунул мне культяпку под нос, мол, перевяжи, чтоб кровь не хлестала. Еле дождался, пока я рану обработал, и обратно в гущу боя умчался.
- Жаль, что руки лишился…
- А зачем она ему? – хмыкнул лекарь. – Чтобы меч держать, ему правой руки достаточно, а щит он отродясь не таскал.
- Хороший у нас командир.
- Как отец родной. Вон сегодня с обозными ругался – из-за того, что репы привезли больше, чем мяса.
- Знаешь, Эрих, – улыбнулся солдат, – я когда последний раз дома был… Там одну репу с морковью и едят, всё мясо нам достаётся. У нас вино какое-никакое, но есть, а они там пиво разбавленное пьют.
- Ага. Кстати, о вине, – лекарь взял со стола бутыль, несколько раз отхлебнул и передал воину. – Только пока мы тут сражаемся, они там находятся в относительной безопасности. Ради такого, думается мне, можно и морковку с краюхой хлеба погрызть.
Некоторое время они молча передавали друг другу бутыль, пока вина в ней значительно не поубавилось. Каждый думал о чём-то своём, хоть все мысли и вертелись вокруг войны.
Из задумчивости их вырвал хриплый, надтреснутый шёпот:
- Пить. Ради богов, пить…
Солдат обернулся на голос, а лекарь, не шевелясь, объяснил:
- Не жилец он. И не помрёт никак, всё мучается. В первый день сражения принесли его: брюхо вспорото, кишки по земле волочатся. Я-то помыл, как мог, зашил, но думал, что парень до вечера не доживёт. А он вот как, уже вторые сутки за жизнь цепляется.
- Сильный, – вздохнул ветеран. – Давай-ка напою его.
- Нельзя ему пить.
- Хоть губы смочу, всё легче станет бедолаге.
- Ну как скажешь, вода в кувшине. А я спать. Что-то захмелел, – лекарь нетвёрдой походкой направился к выходу из палатки, на полпути обернулся и добавил: – Пока я его штопал, он твою любимую поговорку про боль повторял. Твердил, как заклинание.
Солдат взял кувшин и подошёл к раненому, сел рядом на землю. Тот оказался совсем мальчишкой – худой, угловатый, глаза в чёрных впадинах, белокурые волосы, слипшиеся от пота и крови.
Ещё одна жертва кровожадного бога.
Мужчина наклонил кувшин и уронил несколько капель воды на сухие, потрескавшиеся губы паренька.
- Спа… сибо… – он с трудом разлепил вспухшие веки и попытался задержать ускользающий взгляд на лице добродетеля.
Воин же рассматривал мальчишку и с каждым мгновением всё больше убеждался в том, что он – тот испуганный новобранец, с которым ему довелось разговаривать в ночь перед битвой. Конечно, в неверном, пляшущем свете костра он вряд ли хорошо рассмотрел парня, однако сердцем чувствовал, что это тот самый Седрик, который пил с ним кислое вино перед боем. И который запомнил поговорку о боли.
- Как зовут тебя, мальчик? – спросил ветеран, чтобы удостовериться.
- С-с-с… Сед…
- Ты храбро сражался, Седрик. Родина гордится такими воинами, как ты.
- Я боялся… но не сбежал. И… убивал.
- Ты молодец. Ты всё сделал правильно, Седрик.
Солдат легонько сжал горячую ладонь мальчишки, и его лицо просветлело. Он вновь закрыл глаза и надолго затих. Время шло.
Старый воин почти засыпал, когда почувствовал, как дёрнулась рука паренька. Он снова влил немножко воды в приоткрытые губы, намочил ладонь и провёл по лицу Седрика. Мальчик благодарно посмотрел на мужчину и вдруг напрягся:
- Я буду… жить?
- Конечно, ты будешь жить, – солдат знал, что нужно сказать. – Будешь жить долго, без войны и сражений, без страха и боли.
В памяти, подумал он. Только в памяти.
- Меня отпустят домой, папа? – сознание Седрика начало путаться. – Я так… хочу… домой…
- Совсем скоро ты будешь дома, мальчик, – шепнул воин, стараясь придать убедительность голосу. – Окажешься там, где тебя ждут, будешь пировать, и вино будет сладким, словно мёд. Ты только потерпи немножко, сынок. За тобой скоро приедут.
Солдат, всю свою жизнь проведший на войне, крепко сжал руку паренька, вся война которого ограничилась единственным сражением, и закрыл глаза, до боли сцепив челюсти. Через мгновение, а может, и через час, он услышал мучительно долгий вздох, а потом, в наступившей тишине, ему почудился топот лошадиных копыт и свист ветра в сильных крыльях.
Название: Война
Жанр: рассказ
I
Огонь уже погас, оставив после себя подёрнутые золой угли. Подумав, он бросил в костёр несколько сучьев. Сухие ветки тут же вспыхнули и весело затрещали, взметнув сноп искр в чёрное небо.
Лагерь давно погрузился в сон, и даже редкие звуки не нарушали тишину. Между кострищами прохаживались, позвякивая кольчугами, дозорные; время от времени раздавались храп или сонное бормотание кого-то из воинов; вдалеке, на самом краю стоянки похрапывали лошади.
читать дальшеНесмотря на тёплую ночь, мужчина придвинулся ближе к огню. Он никак не мог уснуть, поэтому, бросив эти безуспешные попытки, достал из ножен меч и принялся полировать его тряпицей. Это занятие всегда успокаивало и умиротворяло старого солдата. Вот и сейчас он отрешился от всей окружающей действительности, мерными и почти ласковыми движениями поглаживая верный клинок.
Через несколько минут, а может, и часов, из темноты вынырнула невысокая фигура человека и остановилась на самом краю освещённого костром круга. Мужчина с мечом поднял голову и осмотрел пришельца. Им оказался мальчишка лет пятнадцати – в нелепом шлеме, от которого сохранился только каркас, и кольчуге, которая явно предназначалась воину гораздо выше ростом и шире в плечах.
- Дозорный? – решил прервать затянувшееся молчание мужчина.
Мальчишка покачал головой.
- Почему не спишь? – солдат последний раз провёл тряпицей по стали и спрятал меч в ножны.
- Так ведь на рассвете в бой, сэр, – пробормотал юнец.
- Понятно. Новобранец?
- Так точно, сэр.
- Садись-ка сюда, парень, – ухмыльнулся мужчина. – И не называй меня «сэр». Если бы не война, завтра утром я пошёл бы стричь овец или пропалывать хлопок. Как звать-то тебя?
- С… Седрик.
- Вот, возьми и отхлебни, – солдат отстегнул от пояса небольшой мех с вином и протянул мальчишке. Тот послушно сделал глоток и поморщился:
- Кислое…
- И хорошо. Другого сейчас не бывает, а иногда и вовсе никакого нет.
Седрик хотел что-то ответить, но не успел. Из шатра, который стоял на краю лагеря и предназначался для раненых, донёсся леденящий кровь и переполненный болью крик. Мальчишка вздрогнул, сжался и побледнел.
- Этому парню лекарь сегодня отрезал обе ноги, – спокойно объяснил воин, потирая седую щетину на лице. – Возможно, это его шанс выжить. И вернуться домой, ведь калекам не место на войне.
Юнец хватал ртом воздух, словно рыбина на суше, и выглядел так, будто вот-вот потеряет сознание.
- Ты боишься, – то ли спросил, то ли констатировал факт мужчина. – Смотри.
Он сбросил капюшон плаща и показал мальчишке шрам, белой узловатой верёвкой пересекающий левую щеку от виска до подбородка.
- Это не единственная метка, оставленная сталью на моём теле. Некоторые из ранений могли оказаться смертельными, однако я всё ещё жив. Более того, благодаря некоторым ранам я смог побывать дома, жениться, зачать сына. Наш командир – очень хороший человек. Если будешь служить достойно, он предоставит тебе отпуск. И ничего страшного, если для этого нужно, чтобы вражеский клинок испил твоей крови. Боль – это всего лишь боль. А в конце пути смелого и верного воина ждёт вознаграждение от богов.
- Но зачем это всё? – потерянно спросил мальчишка, совсем уже близкий к тому, чтобы расплакаться. – Почему мы должны воевать, проливать свою и чужую кровь?
- Мы защищаем родину, мальчик. Защищаем наших матерей, жён и детей, – рука солдата непроизвольно сжала рукоять меча. – Мой дед пришёл на эту войну безусым юнцом. Мой отец погиб на этой войне. Скоро подрастёт мой сын и будет сражаться рядом со мной плечом к плечу. Я не представляю для себя иной жизни и не мню иной смерти.
Над лагерем, вспоров тишину, разнёсся резкий звук рога. Лишь тогда они оба заметили, как посветлело небо на востоке.
II
- Сейчас тебя подлатаю и спать завалюсь. Хотя нет, сначала напьюсь, а уже потом спать, – лекарь копался в сундучке со снадобьями.
Пожилой солдат оценивающе посмотрел на друга:
- Устал?
- Ещё бы. Почитай, уже двое суток на ногах без продыху. То и дело новых подвозили. Но теперь пусть без меня обходятся. Я своё дело сделал.
Он откинул полог палатки, чтобы впустить больше света, и начал осматривать лицо собеседника. Рана была глубокой, рваной, и наискосок пересекала белый узловатый шрам, уже украшавший щеку мужчины.
- Полагаю, ты не оставил в живых того, кто тебя порезал? – ухмыльнулся лекарь, осторожно промывая рану.
- Не оставил, Эрих, – скривился воин. – И многих других тоже.
- Много?
- Сбился со счёта после первой дюжины.
- Ты достойно сражался, – лекарь вновь зазвенел склянками в сундуке.
- Мне не нравится убивать. И я не убивал бы, если бы не помнил, что находится у нас за спиной.
- Думаю, мало кому нравится. А теперь потерпи.
Лекарь принялся накладывать на рану толстый слой желтоватой, резко пахнущей мази. Солдат зашипел сквозь стиснутые зубы, вцепившись в лавку так, что побелели костяшки пальцев.
- Ну-ну, не так уж это и больно, – Эрих начал бинтовать лицо товарища узкой полоской серой ткани.
- Боль – это всего лишь боль, – заметил ветеран. – Эй, глаз не закрывай!
- Иначе не получится. Денька два походишь так. И вообще, в этот раз тебе ещё крупно повезло.
- Да уж. Это ведь не кинжал в брюхе, – рассмеялся мужчина. – А что наш командир?
- Ты ведь его знаешь. Прибежал, сунул мне культяпку под нос, мол, перевяжи, чтоб кровь не хлестала. Еле дождался, пока я рану обработал, и обратно в гущу боя умчался.
- Жаль, что руки лишился…
- А зачем она ему? – хмыкнул лекарь. – Чтобы меч держать, ему правой руки достаточно, а щит он отродясь не таскал.
- Хороший у нас командир.
- Как отец родной. Вон сегодня с обозными ругался – из-за того, что репы привезли больше, чем мяса.
- Знаешь, Эрих, – улыбнулся солдат, – я когда последний раз дома был… Там одну репу с морковью и едят, всё мясо нам достаётся. У нас вино какое-никакое, но есть, а они там пиво разбавленное пьют.
- Ага. Кстати, о вине, – лекарь взял со стола бутыль, несколько раз отхлебнул и передал воину. – Только пока мы тут сражаемся, они там находятся в относительной безопасности. Ради такого, думается мне, можно и морковку с краюхой хлеба погрызть.
Некоторое время они молча передавали друг другу бутыль, пока вина в ней значительно не поубавилось. Каждый думал о чём-то своём, хоть все мысли и вертелись вокруг войны.
Из задумчивости их вырвал хриплый, надтреснутый шёпот:
- Пить. Ради богов, пить…
Солдат обернулся на голос, а лекарь, не шевелясь, объяснил:
- Не жилец он. И не помрёт никак, всё мучается. В первый день сражения принесли его: брюхо вспорото, кишки по земле волочатся. Я-то помыл, как мог, зашил, но думал, что парень до вечера не доживёт. А он вот как, уже вторые сутки за жизнь цепляется.
- Сильный, – вздохнул ветеран. – Давай-ка напою его.
- Нельзя ему пить.
- Хоть губы смочу, всё легче станет бедолаге.
- Ну как скажешь, вода в кувшине. А я спать. Что-то захмелел, – лекарь нетвёрдой походкой направился к выходу из палатки, на полпути обернулся и добавил: – Пока я его штопал, он твою любимую поговорку про боль повторял. Твердил, как заклинание.
Солдат взял кувшин и подошёл к раненому, сел рядом на землю. Тот оказался совсем мальчишкой – худой, угловатый, глаза в чёрных впадинах, белокурые волосы, слипшиеся от пота и крови.
Ещё одна жертва кровожадного бога.
Мужчина наклонил кувшин и уронил несколько капель воды на сухие, потрескавшиеся губы паренька.
- Спа… сибо… – он с трудом разлепил вспухшие веки и попытался задержать ускользающий взгляд на лице добродетеля.
Воин же рассматривал мальчишку и с каждым мгновением всё больше убеждался в том, что он – тот испуганный новобранец, с которым ему довелось разговаривать в ночь перед битвой. Конечно, в неверном, пляшущем свете костра он вряд ли хорошо рассмотрел парня, однако сердцем чувствовал, что это тот самый Седрик, который пил с ним кислое вино перед боем. И который запомнил поговорку о боли.
- Как зовут тебя, мальчик? – спросил ветеран, чтобы удостовериться.
- С-с-с… Сед…
- Ты храбро сражался, Седрик. Родина гордится такими воинами, как ты.
- Я боялся… но не сбежал. И… убивал.
- Ты молодец. Ты всё сделал правильно, Седрик.
Солдат легонько сжал горячую ладонь мальчишки, и его лицо просветлело. Он вновь закрыл глаза и надолго затих. Время шло.
Старый воин почти засыпал, когда почувствовал, как дёрнулась рука паренька. Он снова влил немножко воды в приоткрытые губы, намочил ладонь и провёл по лицу Седрика. Мальчик благодарно посмотрел на мужчину и вдруг напрягся:
- Я буду… жить?
- Конечно, ты будешь жить, – солдат знал, что нужно сказать. – Будешь жить долго, без войны и сражений, без страха и боли.
В памяти, подумал он. Только в памяти.
- Меня отпустят домой, папа? – сознание Седрика начало путаться. – Я так… хочу… домой…
- Совсем скоро ты будешь дома, мальчик, – шепнул воин, стараясь придать убедительность голосу. – Окажешься там, где тебя ждут, будешь пировать, и вино будет сладким, словно мёд. Ты только потерпи немножко, сынок. За тобой скоро приедут.
Солдат, всю свою жизнь проведший на войне, крепко сжал руку паренька, вся война которого ограничилась единственным сражением, и закрыл глаза, до боли сцепив челюсти. Через мгновение, а может, и через час, он услышал мучительно долгий вздох, а потом, в наступившей тишине, ему почудился топот лошадиных копыт и свист ветра в сильных крыльях.
@темы: проза
-
-
25.09.2013 в 15:56Звуки не нарушали – но тут же звякали кольчуги, ходили дозорные, бормотали спящие.
Герой, который планировал «пропалывать хлопок». Почему хлопок? Почему пропалывать, кто ж его полет, в полях-то? звучит, как «окучивать пшеницу» или «обмолачивать свеклу». А имена английские (саксонские?), «сэр», опять же, а англичане экспортировали хлопок.
Редкоземельное «мню» посреди почти современной речи царапает глаз (еще и форма такая малоупотребимая!). И «добродетель» (ж.р.) не равна благодетелю. И сцепить челюсти нельзя (и слава богу!).
Словом, много каких-то неубедительных деталей.
Ну, соответств., и героизм не убеждает.
-
-
25.09.2013 в 16:34Учту, подправлю (звуки и благодетеля, челюсти - да, проглядела).
Чей героизм неубедителен? Или в общем?
-
-
25.09.2013 в 16:57весь в целом. Увы.
Понимаете, когда человек провирается в мелочах, то ему и в остальном не веришь.
Вспомнилось. Когда Лермонтову было (не помню… 16, что ли) мало, короче, он написал «Поле Бородино», и там солдаты у него в окопах разговаривали так:
«Брат, слушай песню непогоды:
Она дика, как песнь свободы».
Понимаете? солдаты сидят, сверху дождь – или что там непогодой считается – а они вот эдак. Ну, он потом настоящее «Бородино» написал. А сперва вот как-то так.
Неубедительные солдаты (у вас пока такие) воюют и гибнут неубедительно.
-
-
25.09.2013 в 17:02-
-
25.09.2013 в 17:06И не грубите никаким мартыновым. Во избежание.
-
-
25.09.2013 в 17:07Спасибо.
Эм... не знаю никаких...
-
-
27.09.2013 в 23:19-
-
27.09.2013 в 23:32-
-
28.09.2013 в 11:39воин гордится тем, что деды и прадеды в увольнительную зачинали его отца и его самого. Но тогда о каких сельхозработах он мечтает? Он, наверное, свои плантации видел только в детстве.
да, он как будто рад, что жизни многих поколений прошли в окопах, под мат и вонь козлиного пота.
И это еще ничего, но ведь из этого следует, что еще ни разу не мобилизовали детей. А тут - вот он, пригнанный на войну подросток. Итого: воину, даже если он выживет и победит, будет не для кого жить. С какой стати его сын, по его мнению, спокойно растет дома?
какое там в тылу "нет мяса"... в тылу давно свирепствуют мародеры, убита жена - за поленницу дров, за шапку... маленький сын либо умер, либо на войне.
действительно, герои разглагольствуют совершенно несообразно ситуации: мораль читает будто бы старый монах молодому послушнику где-нибудь в Шаолине. да, вот шрамы, да, есть калеки. Но я-то жив и ты будешь; все для великого дела.
-
-
28.09.2013 в 14:54