Название: Ни при чём
Автор: Merry Loony
Бета: нет
Возрастные ограничения: присутствует обсценная лексика, так что аж 18+
От автора: Товарищи! Требую палок, камней, яиц и помидоров, потому что у меня тут опус, суть такова:
- Андрюшкоу! – в третий раз прокричал незнакомый голос.
«Оу! Оу! Оу!», - рикошетило эхо по стенам переулка. Спеша укрыться от выстрела, юноша в темно-синей куртке ворвался в наш подъезд.
Я наблюдал эту нелепую погоню из окна. Убегавший был крепким, здоровенным парнем, а его щуплый, сутулый преследователь едва доставал ему до плеча. Первого я знал – то был Андрей Липнин, наш сосед сверху. Второго прежде не видел. Блондин в сером полупальто с поясом и декоративными погонами; на вид ему было лет тридцать. Правой рукой он поправлял то меховую шапку, то круглые очки в проволочной оправе, а в левой нес портфель и энергично им размахивал, широким шагом преодолевая сугробы.
- Андрюш, ну ты куда? Там же заперто! – звонко кричал он, а эхо вторило.
Сквозь картонные стены дома до меня донесся громкий «бздых!»: очевидно, Андрей попытался открыть парадную дверь подъезда. Даже я знал, что это невозможно, хоть был всего лишь гостем в этом доме. Порыв отчаяния, не иначе.
Вслед за этим послышался быстрый топот и, почти одновременно, грохот двери черного хода.
- Наверху тоже закрыто, Андрюш!
Я догадался, что имелась в виду дверь на чердак – разумеется, никто из жильцов не имел к ней доступа. Пока я натягивал джинсы и искал завалившуюся за диван кофту, преследователь продолжал свой монолог, неторопливо поднимаясь наверх.
- Ну что ж ты за дурак-человек, а? – голосил он. – Прячется от чиновников у себя дома! Не, ну дом-то, он, конечно, крепость… только не твоя, Андрюш! Я тебе всё жизнь говорю: ты ключник, а не собственник! И ничего твоего тут нет! И поэтому на всё нужно разрешение! На каждый чих, Андрюш!
Я приоткрыл входную дверь и осторожно выглянул. Андрей сидел на площадке второго этажа (я видел только его ноги), а мужчина в пальто был уже в нескольких ступенях от него.
- Так, - начал он, присаживаясь рядом с Андреем и расстегивая замочек на портфеле, - вот тебе бумажка, вот тебе ручка, и ставь-ка ты свой крестик.
Андрей приложил «бумажку» к изрисованной щербатой стене и расписался.
- И вот еще, - на колени Андрею лег второй листок.
- Пал Иваныч, да вы там ваще, что ли!..
- Вот не надо мне этого, Андрюш, не надо! – впервые повысил голос Павел Иванович. – Головой надо было думать.
Сложив оба документа по пунктирной линии, Павел Иванович чиркнул линейкой по сгибам, ровно оторвал корешки и сунул их в портфель.
- К понедельнику.
- Пал Иваныч, ну…
- К понедельнику, - повторил Павел Иванович медленно и твёрдо.
Преследователь ушёл, а Андрей стал бродить вверх-вниз по лестнице, сжимая ненавистные бумажки – а я подглядывал за ним уже через глазок. Он мял свои квитанции, тер друг о друга, размазывал по стене – они будто жгли ему руки. Он смотрел на них с тем же отчаянием, с каким школьник иной раз смотрит в исписанный двойками дневник.
Эту аналогию я продолжил позже, вечером, когда вернулся с работы Вадим – друг, у которого я гостил вот уже несколько дней.
- Я иной раз пытался представить, что они чувствовали, - говорил я, - в детстве я их не понимал, не мог поставить себя на их место, это не давало ответа на вопрос! Для меня в школьном возрасте двойка или замечание были катастрофой даже тогда, когда они не могли повлиять на итоговую оценку, но те, кто получал их пачками, как будто вообще не переживали! А я понять не мог: как такое возможно? Ну почему они не испытывают той же боли, что и я? А гораздо позже до меня дошло. Эти проклятые значки говорят больше, чем просто «ты не справился в этот раз». При частом повторении их тон изменяется, и теперь слышно иное: «Ты ничтожен. Мы здесь, чтобы ты помнил об этом».
Вадим секунд пять смотрел на меня, не моргая, и почесывал бороду.
- Ты ничтожен, потому что не справился много раз, - ответил он, наконец. – А где противоречие-то?
- Количественные различия переходят в качественные. Каждый следующий стимул оказывает иное воздействие. Меня указание на мою ошибку в виде оценки стимулировало к тому, чтобы усерднее работать. Их то же самое стимулировало абстрагироваться от этой области деятельности, переставить приоритеты.
Вадим снял очки, с громким хрипом дыхнул на них и стал протирать стекла краем свитера.
- Ну допустим, - сказал он наконец.
- И получалось, что двойки как бы не справляются со своей работой: они могут воздействовать только на отличников и никоим образом не влияют на двоечников, для которых, казалось бы, и предназначены. И вот, почему мне это подумалось сегодня: чтобы воспринимать квитанции, счета и всякого рода «извещения» нужным образом, человек должен либо иметь с ними дело как можно реже, либо быть тем, кто их вручает, - я видел, что утомил Вадима своим монологом, и потому решил дать ему слово. – А у Андрея, как я понимаю, большие проблемы?
- Да не знаю я, что там у него за проблемы! – Вадим закатил глаза, будто с трудом припоминая. – Так, слышал только…
Вадим скромничал, не желая показаться сплетником – но знал-то он предостаточно.
Андрей заселился в квартиру на втором этаже пару лет назад. Тусовался со странными компаниями, но никогда не был замешан ни в каком хулиганстве. Он тихо жил, по будням тихо уходил на работу в местную автомастерскую, а по выходным тихо выпивал с друзьями и коллегами. Тихо же он встречался с некой Верой, но тихими их отношения были ровно до свадьбы, которая случилась минувшим летом.
Оба двадцати одного года отроду – я, к слову сказать, в их возрасте при слове «брак» ощущал лишь недоумение. Ощущал я его, впрочем, и теперь, пять лет спустя. Поженились они, разумеется, потому что «ну пора бы уже, мы внуков хотим». При этом помочь молодым материально родители не желали: «У тебя, вон, работа, хватеру сымаешь – сами себя обеспечите!» Вера переехала к Андрею, и с тех пор как минимум раз в неделю весь дом сотрясается от их скандалов.
Андрей работает в автомастерской – так почему в их семье до сих пор нет машины? Плохо работает, не иначе! При этом у него есть время, чтобы встречаться с друзьями, а ведь вместо того, чтобы отдыхать, он мог бы еще больше работать, и тогда, возможно, машина бы уже была! Друзья, к слову сказать, как на подбор – все пидорасы. Такие не то что в долг не дадут, а обокрадут и глазом не моргнут! А Андрей-то простачок, его обмануть – раз плюнуть! Он не в состоянии выбрать макароны в магазине – друзей-то и подавно!
Подобная чушь – и люди, которые её несут, - всегда казались мне анекдотичными. Анекдотичными в том смысле, что они должны существовать только в анекдотах, но не в реальном мире.
Одним из главных источников напряжения в их семье до поры было отсутствие балкона – Вера привезла из квартиры родителей такое количество «дорогого сердцу» барахла, что оно никак не умещалось в крохотной однушке. Никто из жильцов не удивился, когда уже в сентябре над парадным входом навис балкон – единственный во всем доме. Прибегнув к помощи кого-то из друзей, Андрей за несколько недель исполнил желание супруги, причем, по слухам, сделал это даже качественно: новоявленный «навесной погреб», как величал его Вадим, вот уже полгода выдерживал не меньше ста кило Вериного хлама.
Для меня – человека, от строительства не просто далекого, а бесконечно удаленного – было загадкой, как группа любителей могла сотворить нечто подобное. Тем не менее, даже я понимал, что такого рода перепланировка – со вскрытием полов, переделкой перекрытий, прокладкой каких-то брусьев и еще бог весть чего! – не могла не привлечь внимания органов.
Так оно и вышло. Павел Андреевич был представителем БТИ – а по совместительству приходился Андрею каким-то дальним родственником, с которым они друг друга знали чуть ли не всю жизнь. Это объясняло многое, в том числе фамильярность в их общении и нелепую попытку бегства. Вадим предвосхитил так и напрашивавшийся вопрос: да, Андрей брал потребительские кредиты – ведь медового месяца не может не быть! Конкретных сумм никто из жильцов не знал, но все знали, что суммы оказались непосильными для молодой семьи и платеж был просрочен – это следовало из ноябрьских и, отчасти, декабрьских скандалов – или, как называл их Вадим, «из новостей верхнего зарубежья».
Было в этой повести еще несколько глупых глав, но они скучны и незначительны, а потому упоминать их не стану. Так или иначе, из сказанного следовало, что за последний год Андрей совершил больше ошибок, чем такие люди как мы с Вадимом совершаем обычно за всю жизнь. На языке так и вертелось слово «неудачник», но черт меня возьми, если дело тут было в недостатке удачи!
Как это обычно и бывало, в гости к Вадиму я приехал по делу: в Праге он у коллекционера приобрёл номер французского литературного журнала за 18** год. Когда вопрос с правообладателями был закрыт (оказалось, что их больше не существует), он попросил у меня перевод. Сканировать реликвию он опасался – уверял, что его агрегат не то что не даст нужного качества изображения, но раздавит переплёт, и страницы разойдутся. К тому же я был не прочь своими глазами на этот раритет взглянуть и своими руками его пощупать. И если платой за это удовольствие была всего лишь очередная поездка в Нахабино, то – бам! – продано.
Вадим жил в двухэтажном, восьмиквартирном домике тридцать четвертого года постройки. Долгое время это было единственное не деревянное здание на всей улице, но потом его окружили хрущевки, и из единственного новшества оно превратилось в единственный анахронизм.
Всё здесь было близко: универсам, аптека, но главное – станция, потому что книжный магазин Вадима и его партнеров находился в Москве. В основном именно там мы с ним и пересекались, но иной раз один или в компании я навещал его жилище. К слову сказать, я как-то раз в шутку поинтересовался, как смотрят соседи Вадима на то, что к нему, неженатому мужчине сильно за тридцать, время от времени ездят молодые ребята и остаются на ночь, а то и на несколько. Ответ был очень в его стиле: он громко крякнул (это у него вместо смеха) и заявил, что я слишком высокого мнения о себе.
Итак, вечером десятого января я в очередной раз приехал к Вадиму и после долгого разговора о том и сём лёг спать, отложив работу на более мудрое время суток. Поутру я проснулся абсолютно разбитым: голова горела, нос не дышал, каждое движение отзывалось болью в мышцах и в висках. Болезнь терзала меня три дня, на протяжении которых моим почти единственным развлечением было рисование, в то время как любой взгляд в книгу или в экран вызывал нестерпимую головную боль. Заболей я у себя, мог бы, по крайней мере, общаться с кошкой. К сожалению, у Вадима домашних животных не водилось: он бывал дома так мало и так редко, что даже верблюд подох бы тут от голода, жажды или одиночества. Да и вообще Вадим, в отличие от меня, из всех животных любил только людей. Зато любил сильно.
Еще скуки добавляло то, что в комнате для гостей – как и во всей квартире, впрочем, - глазу было совершенно не за что уцепиться. Обстановка у Вадима была минималистичной: диван, чтобы сидеть и спать, стол, чтобы писать и читать (есть – только на кухне, священное в этих стенах правило), люстра и лампа, чтобы светить, тумбочка, чтобы кидать на неё одежду. Всё. Оставшееся пространство занимала пустота, и только при гостях ей находилось употребление: в неё сбрасывались сумки, рюкзаки и верхняя одежда.
Однако нашлось еще одно занятие, скрасившее мой досуг – точнее, скрашивавшее его время от времени: я подслушивал разговоры Вадимовых соседей. И уже тогда больше всего меня привлек голос сверху, который, казалось, спорил всегда сам с собой. «Десять раз повторить нужно, да?! - надрывался голос. – Сначала инструменты, а потом банки! Вообще, что ли, оглох в своем сраном сервисе?!» В ответ обычно не было слышно ничего, но конфликт развивался. «А вчера их не было! Да, да, представь себе, запомнила! Запомнила, потому что ты не помнишь ни хрена, ты тут весь пол исцарапаешь и ничего не заметишь!»
Теперь я знал, кому принадлежал этот голос.
На следующий день после истории с Павлом Ивановичем я почувствовал себя настолько хорошо, что решил прогуляться до магазина. Но не успел я пройти и пяти метров от подъезда, как из-за поворота вынырнули два парня гоповской наружности – и, судя по выражениям их лиц, очень обрадовались, завидев меня.
- О! – воскликнул один из них – длиннолицый и белобрысый. – Он, что ли?
- Да стопудняк, - кивнул второй.
- Э! – теперь они обращались ко мне. – Ты Андрей?
Будь я посмелее, смог бы сохранить спокойствие и твердо ответить «нет», но увы: с ответом я замешкался да и мимикой уж наверняка выдал своё волнение.
- Н-нет.
- Верим ему? – лыбясь спросил белобрысый своего лысого товарища. Тот замотал головой. – Короче, раз ты такой умный и телефон отключаешь, то мы теперь к тебе домой будем приходить. Каждый день ходить будем и напоминать. Понял?
- Нет, не понял. Вы кто? – предательская дрожь в голосе вызывала у меня нестерпимую ненависть к самому себе.
- Мы частные приставы из компании АТК, от лица компании требуем возврата… - цитировал свою методичку белобрысый. Я перебил его.
- Кто-кто? А вы из какой страны, приставы? – пытался быковать я. – В России частных приставов не бывает.
- Слышь, мудень, ты попизди еще – и тебя не будет, понял?
Во всём дворе не было ни души. Вот это невезение так невезение!
- Короче, ты как отдавать будешь: частями или разом разберемся?
Тут только я краем глаза заметил, что из окна первого этажа за нами наблюдает Павлик – младший сын семейной четы Корчиновых, что были соседями Вадима справа. Встретившись со мной взглядом, Павлик обернулся и замахал рукой, очевидно, подзывая кого-то.
- Я вам ничего и не должен. Андрей Липнин, если вы его ищете, живет в этом подъезде на втором этаже. Его и спрашивайте.
Белобрысый чуть помедлил с ответом, как будто теряя уверенность.
- Так, а ты, блядь, кто?
- А ты кто такой, чтобы я перед тобой отчитывался?
Его замешательство было обманчиво: стоило огрызнуться, как он схватил меня за воротник и оторвал от земли, казалось, без малейших усилий.
- Я если скажу, то ты и станцуешь, и споёшь, бля, понял? Мих, паспорт у него глянь…
Я пнул белобрысого ногой в пах, отчего мы оба полетели в сугроб – поэтому не услышали, как распахнулось окно.
- А ну пиздуйте отсюда! – заорал своим басом Сергей Петрович – Пашин отец. – Обоим ща навешаю, блядь!
Миха схватил своего подельника за руку, вырвал его из сугроба, и оба они припустили в арку пятиэтажки – мне, к счастью, нужно было идти в противоположном направлении. Поблагодарив Сергея Петровича, я в двух словах передал ему суть проблемы и попросил по возможности рассказать всё Андрею.
- Да я уж расскажу, ты не переживай! – Сергей Петрович все еще пребывал в весьма возбужденном состоянии: лицо его было красным, мышцы подрагивали, а руки напряжены до предела – он так вцепился в подоконник, что, казалось, все еще хочет выпрыгнуть и погнаться за теми двумя. – Если из-за него всякие шакалы теперь у нас во дворе гадить будут, я ему много чего еще расскажу!
Я попытался как-то выгородить Андрея и объяснить, что он тут скорее жертва, нежели виновник – сам я не вполне был в этом уверен, но очень уж не хотелось, чтобы он попал под горячую руку и к сумме своих проблем заработал бы еще и неприязнь соседей. Сергей Петрович, кажется, внял моим доводам. Его обеспокоенность мне была вполне ясна: у него дети десяти и двенадцати лет, которые вынуждены сами ходить в школу и из школы. Появление таких отморозков в их районе явно не сулило ничего хорошего.
Впрочем, не всё так плохо, думал я. Это, что очевидно, были не обычные дикие гопники, а честные труженики какого-нибудь местного коллекторского агентства. «Мужчина, немного за двадцать, живет в доме номер девять» – видимо, это и была вся ориентировка, которую они имели на Андрея, иначе никоим образом не спутали бы этого качка со мной: я был похож на него, как весло на лодку. И ведь будь я действительно его телосложения, быть может, не стал бы белобрысый так наезжать! А меня в итоге спас ребёнок. Восхитительно, черт побери!
В наипаршивейшем настроении я хватал со стеллажей яркие обертки – мне нужно было что-то такое, что я мог бы есть, не глядя, и одной рукой, чтобы не отвлекаться от работы. Пока девчонка на кассе пробивала мои чипсы и пряники, я в задумчивости смотрел по сторонам. Силясь хотя бы на время вытеснить из сознания воспоминания о недавнем позоре, я обращал внимание на всякую чушь вокруг и старался думать о чём-то отвлеченном.
Боковые полочки со жвачкой. Надо купить, а то у меня кончилась.
Верхний стеллаж. Взять сигарет Вадиму? Чёрт, но я же не знаю, какие он курит! Позвонить ему? Нет, он не любит, когда ему звонят на работу.
Бейджик на кофточке кассира… стоп! Да быть не может!
Я обернулся – очереди за мной не было.
- Девушка, скажите, пожалуйста, а вы, случайно, не супруга Андрея Липнина?
- Вы кто? – прошипела она, глядя на меня исподлобья.
- Я друг Вадима Коробова, гощу у него последние пару дней, - начал я, но её лицо уже просветлело.
- Мы с вами соседи, значит? – спросила она уже без всякого напряжения в голосе и взгляде.
- Да, временно. Сегодня Андрея два человека искали. Я так понял, из коллекторского агентства. Не волнуйтесь, они ничего не сделали: так, с жильцами поругались и ушли. Но они обещали опять прийти, так что… предупредите мужа, ну и сами осторожнее будьте. Они отморозки редкостные, чуть что… ну, вы понимаете.
- Я вообще подумала, что вы один из них!
«Было очевидно, но уж могла бы не говорить», - думал я. Неприятное, а главное, совершенно необоснованное подозрение! Ну какой из меня коллектор?
- Они нам названивали две недели, говорили, что на работу придут, к родственникам придут… - тут она подалась вперёд и посмотрела мне за спину – там откуда ни возьмись оказались уже трое покупателей.
- Давайте тогда вечером договорим, - предложил я, - я сейчас обратно к Вадиму, до утра в вашем распоряжении.
- Ага, - кивнула она и подала мне пакет, - триста тридцать девять.
Надо было признать, что внешне Андреева жена была очень даже ничего, хоть и не в моём вкусе: не нравились мне круглые лица и ямочки на щеках.
День я провёл над статьёй Брюнетьера – очевидно, предыдущие владельцы журнала очень ей интересовались, и потому все поля были сплошь покрыты маргиналиями, которые я принялся расшифровывать, выписывать в отдельный файл и переводить. Хорошо, что у меня не было жестких сроков, и я мог вдоволь поотвлекаться даже на всякие глупости, вроде дважды подчеркнутого «Почтальон придет в 16:00!» или «Забрать чеснок». На одной из страниц был очень реалистичный рисунок коровы, который я поспешил сфотографировать. Но к теме статьи корова, как и многое другое, никакого отношения не имела.
Судя по заметкам, журнал успел побывать в руках не только французов и чехов, но также немцев (как минимум двух разных, судя по почерку), а также одного нашего соотечественника – причем орфография была послереволюционной.
Я погрузился в размышления о загадочном пути, которым прошел этот журнал через столько рук и столько стран, попав, наконец, к нам, но их прервал звонок в дверь – Вера (от имени всей семьи) звала меня на чай – на самом деле, она предлагала пиво, но я решил, что иду только на чай.
Я никогда не пренебрегал возможностью пообщаться с теми, от кого был бесконечно далёк – если, конечно, мне удавалось втереться в доверие, сойти за «своего», чтобы со мной говорили на равных. Так много интересного можно было узнать об устройстве мира от иных людей – что естественно, ведь именно люмпены являются носителями истинного знания, ну или, по крайней мере, носителями железобетонной уверенности в наличии у них знания. Куда до них профессорам и академикам, которые всю жизнь только и делают, что предполагают, допускают и сомневаются – здесь этим бабским штучкам места нет! Оставалось загадкой, услышу ли я сегодня о нейролингвистическом программировании, о панацее из сока нони, о влиянии гороскопа на кредитную историю или о глобальном заговоре евреев-банкиров? Преисполненный интригующе-тревожных предчувствий, я поднимался на второй этаж.
Первое, что бросилось в глаза, – очень чистые коврики и паркет. По дороге из прихожей на кухню я заметил в единственной комнате влажные разводы на полу.
«Много чести», - подумал я тогда.
Второе, на что я обратил внимание, – хлам. В узком коридоре мне пришлось маневрировать между пустыми коробами из-под бытовой техники, кошачьим туалетом и старым холодильником «ЗИЛ», который «сломался полгода назад, и мы даже не знаем, что с ним теперь делать».
Что делать? Выбросить! Выбросить его, выбросить все эти коробки, которые нет, не пригодятся вам! Выбросить половину этих стеклянных банок на антресолях, потому что никогда вы не сделаете столько закруток, а если сделаете, то не съедите! Выбросить сломанную решетку для жарки шашлыка, выбросить эту разорванную обувь, эти растрескавшиеся цветочные горшки и прочий мусор!
Думая обо всем этом, мне было нелегко улыбаться Андрею в ответ во время рукопожатия. Про себя я отмечал, что в антураж он вписывается отлично: мерзкая неравномерная щетина, круги под глазами, некогда белая, а ныне пятнистая футболка, треники с пузырями, трухлявые тапочки – создавалось впечатление, что он самозародился где-то в мусорных дебрях собственной квартиры, подобно тому, как самозарождались из ила жабы, крокодилы и змеи по представлениям древних людей.
- А вы видели балкон? – поинтересовалась Вера, стоило нам усесться за стол.
- Краем глаза. Я слышал, вы сами его построили?
- Да, это друзья Андрея помогли!
«Которые все пидорасы», - вспомнил я. Но сейчас в её голосе слышалось чуть ли не восхищение.
- Тут такой ужас был летом, - продолжала Вера, - полы вскрывали, вынимали окна, кронштейны к стене прикручивали…
Я старательно изображал интерес к этому вопросу до тех пор, пока тема не была исчерпана. Наконец, чайник вскипел, и настало время переходить к делу.
- Сергей? Слух, можно я тебя Серёгой буду звать? А меня Дюхой можно.
- Да на здоровье.
Андрей доставал сигарету из пачки, по-видимому, собираясь закурить прямо здесь. Он не спросил, не против ли я – хотя, пожалуй, следовало бы. Откуда он мог знать, что я давно привык к табачному дыму?
- Серёг, ты меня прости – они ж это из-за меня на тебя наехали…
- Вообще не переживай, всё фигня! – это было не вранье, а, скорее, самовнушение. На самом деле у меня внутри до сих пор всё жгло при воспоминании об утреннем инциденте. – Главное, сам будь осторожнее. И вы, Вера, будьте осторожнее. А то вдруг и правда адрес работы узнают.
- А что вы со мной на вы?
Мне не понравился её игривый тон и её улыбка. В ином случае я бы просто не придал этому значения, но когда девушки и супруги люмпенов кокетничали со мной в присутствии своих самцов, я ощущал опасность.
- Как скажешь. Вера, будь осторожнее.
- Так это… чё вообще с ними делать-то? – спросил Андрей.
- Судиться. Вообще им надо так говорить: всё через суд, подавайте иск, там дело заведут, будет разбирательство. Встретимся в суде!
- И что будет?
- Если не повезёт, то суд. Если повезёт, то они не станут заморачиваться и пойдут окучивать типов посговорчивее да попроще. Они ведь, я так понимаю, звонили, угрожали?
- А то!
- С нецензурной бранью?
- Да только с ней!
- Вот! Главным образом давить надо так: если не перестанете звонить и угрожать, то мы разговоры запишем и вас засудим! За вымогательство, за оскорбление чести и достоинства, еще там за что-нибудь – эти ребята работают так, что грязнее некуда, поводов сами миллион еще дадут!
- Нам в суд нельзя, - поджав губы, прошептала Вера.
- Понимаю… - начал было я, но меня перебили и быстро убедили, что ни черта я не понимаю.
- У нас балкон незаконный, - закончила свою мысль Вера.
- И что? – искренне недоумевал я.
- Как что? – она вытаращила глаза. – Нам в суде скажут: а вот, граждане, балкон за вами неучтенный! Сами нарушаете, а на других жалуетесь! Идите-ка вы, подобру-поздорову!
Что-то внутри меня сколлапсировало в этот момент. Постфактум я осознал, что то были ярлыки, которые я, будучи предельно предвзятым, навесил на этих людей. В ярлыках более не стало необходимости: передо мной сидели два оживших стереотипа.
- Вера, всё немного не так, - старался я. – В рамках дела, например, об оскорблении чести и достоинства никто не может просто так взять и приплести ваш незаконный балкон! Это была бы бессмыслица.
- Ой, да наши всё могут! – отмахнулась она. – У нас ведь чего только не придумают! Нам, вон, обслуживание кредита какое-то выдумали! Типа они с нас деньги берут за то, что они чё-то там с нашим кредитом работают! Уведомления шлют!
- Я у Нинки спрашивал, у неё то же самое было, - комментировал Андрей.
- Ну вот! А ты говоришь - «в суд»! Какой нам теперь суд!
- Районный, - не сдавался я. – Если вы устроите разбирательство по поводу оскорблений или вымогательства, то никто вам другие ваши грешки не припомнит. И вообще, оправдываться будут коллекторы, а не вы – вы ведь будете в роли истцов, вы будете обвинять!
- И что, суд нам долг простит? Разве так бывает?
- Нет, Вера, ты не поняла: суд долг простить не может, потому что вы должны не суду, а коллекторскому агентству или банку, так что и простить могут только они. Но в этом-то и дело: коллекторские агентства, которые грязно работают, в большинстве случаев через суд решать вопрос не хотят. И поэтому есть шанс, что они от вас отстанут.
- Слушай, а вот объясни мне, - голос Андрея звучал так, будто каждое слово причиняло ему боль, - как вышло, что мы брали у банка, а должны оказались агентству?
- Так бывает, если банк переуступает долг агентству или нанимает агентство для выбивания долга.
- Переуступает – это типа продает?
- Да. Так вот если долг был продан, то считайте, что вам повезло чуть-чуть больше: банк в суд пойдет охотно и легко его выиграет, а вот у коллекторов…
- Слух, ну а без суда никак нельзя? – прервал меня Андрей. Его тон, и мимика, и поза – всё выражает усталость. И эта усталость каким-то образом передаётся и мне. Я вдруг ощущаю себя чрезвычайно утомлённым, хотя от чего, казалось бы?
Я уже сказал себе, что увещевания напрасны. Тут целый ученый совет не смог бы навести порядок в их головах – куда уж мне! Но Андрей по-своему истолковал охватившее меня замешательство.
- Вер, выйди, а?
Вера скрестила руки на груди, закатила глаза… но вышла! И не сказала при этом ни слова в ответ! По моим догадкам, здесь должна была начаться этакая серьёзная, «мужицкая» часть разговора, где слабакам и бабам не место. Увы, я не ошибся.
- Они звонят мне на мобильник в пять утра, - говорил Андрей, обильно жестикулируя. – Орут, типа мне пизда. Прям так и говорят: пизда тебе, брат! Долг брал? Брал! Отдавать не будешь – и тебя порежем, и бабу твою порежем!
Он вынул из пачки четвертую за вечер сигарету.
- Понимаешь? Он мне орёт: матку твоей девке вырежу, бля! Тебя, бля, петухом сделаем, гондон ты!
- А ты что?
- Ну а чё я? Трубку бросаю, хуле мне с ними? Стали на домашний звонить. Неделю назад шнур вытащил. Включаем, когда самим позвонить надо.
- А в ментовку не обращался и не хочешь?
- Да ты чё? – на его лице отразилось искреннее удивление. Он затушил сигарету, но не выбросил в пепельницу, а почему-то уставился на неё и замер. – Не-е, я в мусарню не пойду, - Андрей энергично замотал головой. – Мусора хуже любых бандюков. Ты из Москвы же, да?
Я кивнул.
- У вас там они вроде получше, конечно… но у нас – пиздец. Если возьмутся за тебя, то трясти будут, пока до копейки всё не отдашь. Волчары.
- Андрей, да что мусора-то с тебя потребуют? Если коллекторы придут под дверь, вызывай участкового. Только нужно говорить правильно: пришли хулиганы, нарушают порядок; разберитесь, пожалуйста.
- А потом что?
- Несколько раз так порядок нарушат – посадят их.
- А если они Верку по пути с работы подкараулят?
- А они знают, где она работает?
- Без понятия! Но ты ж сам говорил: а вдруг узнают? Или нам обоим дома сидеть и ждать, пока ментам надоест сюда приезжать и они этих мудаков заберут?
- Слушай… - я нарочно говорил медленно, чтобы казалось, будто я стесняюсь спросить, - а долг отдать совсем не вариант?
- Неоткуда мне его отдавать! Оба как папы Карло пашем, а эти мудаки еще каждый раз цену подымают!
- Погоди, а это как так? Типа с каждым разом ты всё больше должен?
- Ну а как? Конечно!
- Ну это ж уже совсем дичь! Ты должен столько, сколько в договоре с банком было указано. Если они выкупили твою задолженность у банка, то и им ты должен ровно столько, сколько был должен банку!
- Уже раза в два больше.
- Да не может такого быть! Если они тебя типа «на счетчик поставили» – или как там говорится? – то это всё гон, потому что не имеют права. Любой суд… - но тут я осекся. – А ты уверен, что не хочешь всё законно решить? А то есть способ.
- Серёг, ну какой тут способ? Сколько суд будет бумажки мять, пока дело не пойдёт? Месяц? А если за этот месяц Верка будет домой идти, и тут машина остановится, её внутрь втащат – и всё! Как в «Криминальной России» показывали.
- Знаешь, вообще есть вариант обезопаситься. Только он… стремноватый.
- Ну?
- Короче. Можно их спровоцировать. Они обещали регулярно к тебе домой ходить – вот и отлично. Договариваетесь с соседями заранее, чтоб были наготове. Коллекторы приходят, ты к ним выходишь, ну и начинаешь быковать, типа они ушлепки и ни копейки не получат и вообще пусть катятся к чертовой матери. Если придут те же двое – а они отмороженные наглухо! – то тут же руками начнут махать. Ты мужик крепкий, за себя постоишь, это видно. Тут появляются соседи, пугают их – козлы понимают, что при свидетелях уже разборку не устроишь. Вызывается полиция, соседи подтверждают, что на тебя было совершено разбойное нападение. Ты говоришь, мол, пришли два отморозка, вымогали деньги – а они ведь вымогали, это правда! – я им отказал, они на меня напали. Соседи свидетельствуют в твою пользу. Всё! Будет дело о вымогательстве или о разбойном нападении. Я тебе слово даю, что про ваш балкон там никто не вспомнит! Дадут им по два-три года. И коллекторское агентство, которое тобой занялось, про тебя забудет напрочь.
- Почему?
- Потому что они так из-за тебя всех сотрудников растеряют. Они додалбываются только до тех, кто своих прав не знает, понимаешь? Если ты им покажешь, что можешь отпор дать – всё, их как ветром сдует.
- Угу. Угу, - непонятно с чем соглашался он. – Но суд – это, конечно… мда-а.
Так я и не узнал, что такое суд. На прощание я пообещал Андрею, что в случае чего мы с Вадимом первыми придём на помощь. Также я посоветовал обратиться к Сергею Петровичу – мне казалось, что его легко удастся уговорить сотрудничать. Как выяснилось вскоре, я снова не ошибся.
Вадим моей историей был раздосадован – тогда я никак не мог понять, почему.
- А при одних только упоминаниях судов и полиций они на меня таращились так, будто я им на луну слетать предлагаю! – негодовал я. – Такие персонажи – чума! И это ведь еще не самое сладкое: представь себе, в органы их не пускает не кто иной, как балкон! Они уверены, что из-за этого проклятого балкона их из суда ссаными тряпками погонят, мол, у вас балкон без разрешения построен, стало быть, не видать вам правосудия в этой жизни! Я себе так и представляю: прихожу я в магазин, а мне хлеб не продают, потому что я за телефон не заплатил! А у этих людей все инстанции, весь мир за пределами квартиры сплетен в какой-то единый и неделимый узел ненависти, который желает им зла. Есть, мол, «нормальные люди», которые «живут по-человечески», - и есть Зло! Зло – это суды, участковые, ДПС, коллекторы, банки, БТИ, ЖЭКи там еще какие-нибудь – всё есть большая черная бяка. Какие-то договора суют, какие-то квитанции шлют, какие-то штрафы начисляют – отстаньте, отстаньте все! Кстати! Вся квартира барахлом завалена. Ну просто мусором! Коробки, банки, мешки какие-то, какие-то нелепые шкафы, труп снегоката – кто на нём ездил? – а еще старый холодильник, который не работает, и поэтому живет в коридоре – какого черта? Я на легендарном балконе, кстати, так и не побывал, но через стекло видел: там как раз вот примерно такой холодильник мог бы уместиться. Значит, теоретически, если старый холодильник выкинуть, и переставить на его место барахло с балкона, то балкон как бы и не нужен!
- Да будто кто-то сомневался.
- Я смел надеяться. Так вот, к чему я пришёл? Эти люди в плане стремления к благополучию – что-то вроде тех писателей, которые всю жизнь рассказывают друзьям и коллегам, о чем будет их первая книга. Которая так никогда и не выходит, ясное дело, потому что обсуждать свой гениальный труд – это одно, а, собственно, трудиться – совершенно другое.
- Тот самый неловкий момент, когда мечтаешь стать летчиком, но обделываешься, даже наблюдая за рабочим, который чистит крышу соседнего дома от снега.
- Вот-вот, и я о том! Самостоятельность, владение собственной жизнью, собственной судьбой – всё это не приходит к человеку вместе со штампом в паспорте! Они оба хотят, конечно, играть во взрослых, но как это возможно, если они не могут продумать свои действия даже на один шаг вперёд? «Я в мусарню не пойду, в суд не пойду, да надо так, шоб всё по понятиям» – вот, вот, как надо проблемы все решать! Как ты вообще живешь здесь, кстати? Я раньше как-то не сталкивался… но твою ж мать! «Частные приставы», которые кидаются на людей буквально просто так, потому что человек может оказаться их должником! И должники, которые считают, что доросли до создания семьи, но не доросли до понимания роли государственных органов в жизни современного общества… да хоть бы в их собственной жизни! Кстати, это является косвенным свидетельством того, что государство проникло в Нахабино преждевременно, а население оказалось неготовым к слому родоплеменного строя.
Вадим крякнул.
- Что у вас за филиал Кавказа? – продолжал кипеть я. – Интересно, а много у нас в России областей и людей, которые за тысячу с лишним лет государственности так к наличию государства и не привыкли?
- Серёга, да какая разница, сколько их! – Вадим глядел на меня и ухмылялся. – Главное – это то, что у нас есть такие сознательные граждане как ты! Только вы-то всю чернь и уравновешиваете. На вас-то всю эту тысячу лет и держимся!
- Вадь, ну ты это к чему?
- К тому, что мы тут с тобой, конечно, почти каждый вечер предаемся снобизму, но сегодня ты чего-то совсем разошёлся. Ты сегодня… сноб в квадрате! Такой еще не успеет родиться, как уже устанет от жизни, от быдла, от того, как живёт быдло, и от жизни среди быдла, которое живёт как быдло.
- Это… справедливое замечание. Но всё той же справедливости ради отметим, что я действительно чувствую себя очень уставшим. Хотя, допустим, по другой причине.
- Слабость после болезни. Кофе еще будешь или поспишь пойдешь?
- Выбираю кофе.
Вадим поставил турку на огонь.
- Серёж, ты меня пойми: я не хочу сказать, будто ты ушёл недалеко от порицаемых тобой людей… но, скажем так, ты иной раз неправ ровно настолько, насколько они бывают неправы.
- Допускаю. Все ошибаются. Я же не говорю, будто я идеален и непогрешим.
- Вот-вот! Главная твоя ошибка в том, что ты смотришь на дураков и потешаешься. А надо смотреть и учиться. Поясняю: упрекаешь ты детишек в том, что живут, словно в бункере, и ничего за пределами зоны комфорта их не волнует. Стало быть, приписываешь ты им некую сущностную стагнацию, мол, гомеостаз они поддерживают, но корм идет не в коня, а в черную дыру: улетают туда и работа, и досуг, а саморазвития на выходе нет. И вот тут надо бы в первую очередь посмотреть на себя: я-то каков? Ты вот целыми днями умствуешь о каких-то отвлеченных вещах. Ты мне говоришь: «Вадим, я сегодня думал о системе среднего образования, и вот, что я придумал…» Или: «Я долго рассуждал и решил, что к браку я отношусь вот так…» Или: «Как мне кажется, основная проблема наших политических обозревателей в том…» А хоть бы раз сказал что-то вроде: «Я за третий язык взялся, испанский учить буду». Или: «Хочу на гитаре играть, записался на курсы». Так ведь нет! Но времени-то свободного у тебя, как я погляжу, навалом! Раз о тысяче мелочей за день успеваешь подумать, так собрался бы как-нибудь, да подумал бы разок о чем-то одном, но большом и существенном!
- Я думаю о существенном. Но постоянно о нём думать нельзя, это же расход энергии. А думая о мелочах, я отдыхаю. Притом с пользой отдыхаю: из таких мелочей вся жизнь в итоге строится, подумать о них заранее – хорошее дело.
- Ловко. Ты, значит, смекалку и красноречие так оттачиваешь, да? Тренируешь их для будущих подвигов? Чтобы когда-а-а-нибудь, ка-ак взять, да ка-ак воплотить своё остроумие в полезную деятельность, да?
- О’кей, я твой аргумент понял, упрёк засчитывается. И вместе с тем: у пустых мыслей, как и у пустой болтовни, есть функция – рекреационная. Это ведь ты не станешь отрицать?
- Стану. То, что кажется упражнением ума, может легко оказаться обычным убийцей времени. Если б мы только могли сосчитать, сколько раз мы думаем об одном и том же, да при этом одними и теми же словами, бродим по кругу, снова и снова к чему-то возвращаемся, и ведь как-то даже и не бросишь мысль на полпути – её же додумать надо! А потом смотришь – час прошёл! И думаешь: а вот бы чем полезным я занял всё это время! Но тут же оправдываешься: но нет, это же всё не зря, освежил тему в памяти, будет, чем с друзьями поделиться! А время идёт, а мы не молодеем. Часок потерян там, часок потерян тут – глядишь, уже потерян годик.
- Вадь, прости, я твою мысль очень давно потерял, - его менторский тон уже выводил меня из себя. – Ты это всё вообще к чему?
Он налил мне кофе.
- Я на гитаре решил научиться, со следующей недели на занятия пойду.
Пару секунд стояла тишина.
- Мастер! – воскликнул я и зааплодировал. – Браво! Тебе упражнения в словоблудии, я вижу, пошли впрок?
Последней фразой я уже перекрикивал его хохот: до того его позабавило, как я трижды изменился в лице.
- К чему я всё? – продолжал он, отсмеявшись. – Хочешь со мной?
- Подумаю.
На следующее утро я поехал в Москву вместе с Вадимом: надо было покормить кота. В итоге дома я завис на несколько часов, отвечая на накопившиеся сообщения: весь френдлист был взволнован моей пропажей так, будто это было в первый раз. Поздним вечером мы вернулись в Нахабино. По моим прикидкам перевод должен был занять еще дня два. Разговаривая о чём-то пустом, мы не сразу заметили машины с мигалками, перегородившие двор. Сирены молчали: выть было уже не о чем. Покойник погружен в карету скорой помощи, убийца уже на полпути в отделение полиции.
«Частные приставы» пришли два часа назад. Могу лишь гадать, почему Андрей пустил их в квартиру. Коллекторы стали «прицениваться» к имуществу супругов, обещая, что скоро всё вынесут, а потом выбросят хозяев на мороз. Драки как таковой не было: один из коллекторов сделал резкое движение в сторону Веры, Андрей ударил его по лицу – падая, тот разбил затылок об угол стола. Второй вымогатель тут же сбежал. Как и было оговорено, Сергей Петрович набрал ноль-два сразу же, чуть только услышал громкую брань. Прибывший наряд полиции вошел в квартиру Липниных без звонка – дверь всё это время оставалась незапертой, – там они застали Андрея за попыткой спрятать тело на балконе.
Вихрь чувств и мыслей погрузил моё сознание в хаос. Большого труда мне стоило заговорить с Вадимом и, косноязычно извиняясь, отпроситься домой. Перевод закончу, обещал я, но чуть позже. Он меня понял.
«Бежать!» - это единственная мысль, которая звучала во мне четко, не теряясь в оглушительных шумах из «как?», «зачем?» и «что же дальше?»
Отойдя от дома на несколько шагов, я совершил свою самую большую ошибку – обернулся. Вера смотрела на меня с того самого балкона, не двигаясь и не моргая, но как будто немного дрожа.
Сейчас я не мог выдержать не то что её взгляда, но даже мысли о ней.
Зачем советовать дураку молиться, если у тебя под рукой нет бинта? А потом будешь рассказывать себе про свободу воли, мол, он же сам дурак, если подписался, а заплатить не смог, он же сам дурак, если знал, что перепланировка запрещена, но сделал её, он же сам дурак, если послушался твоего совета... Но я ведь не заставлял его! Даже не настаивал! Да и каким идиотом нужно быть, чтобы всё так обернулось? Пустил в квартиру! Сам! Подверг опасности и себя, и жену! А если бы они были вооружены? А если бы сходу, с порога применили оружие? А теперь что – еще и я виноват?! Ох, ну извините! Извините, что я пытался помочь, извините, что верил в человеческое здравомыслие и чувство меры, простите, что опрометчиво счёл кого-то разумным!
Мне оставалось всего немного, чтобы добить себя. Еще чуть-чуть, и я от ярости хватил бы кулаком о ближайшую кирпичную стену, да еще несколько раз – чтобы вывих или небольшой перелом заставили меня сконцентрироваться на самосохранении, на беспокойстве о себе, а не о каких-то людях, до ума, здоровья, жизни и судьбы которых мне не должно быть никакого дела.
Я не смог побороть желание и вновь обернулся – она все еще смотрела на меня!
Господи, зачем она это делает?
Прекрати.
Пожалуйста.
Автор: Merry Loony
Бета: нет
Возрастные ограничения: присутствует обсценная лексика, так что аж 18+
От автора: Товарищи! Требую палок, камней, яиц и помидоров, потому что у меня тут опус, суть такова:
Ни при чём
- Андрюшкоу! – в третий раз прокричал незнакомый голос.
«Оу! Оу! Оу!», - рикошетило эхо по стенам переулка. Спеша укрыться от выстрела, юноша в темно-синей куртке ворвался в наш подъезд.
Я наблюдал эту нелепую погоню из окна. Убегавший был крепким, здоровенным парнем, а его щуплый, сутулый преследователь едва доставал ему до плеча. Первого я знал – то был Андрей Липнин, наш сосед сверху. Второго прежде не видел. Блондин в сером полупальто с поясом и декоративными погонами; на вид ему было лет тридцать. Правой рукой он поправлял то меховую шапку, то круглые очки в проволочной оправе, а в левой нес портфель и энергично им размахивал, широким шагом преодолевая сугробы.
- Андрюш, ну ты куда? Там же заперто! – звонко кричал он, а эхо вторило.
Сквозь картонные стены дома до меня донесся громкий «бздых!»: очевидно, Андрей попытался открыть парадную дверь подъезда. Даже я знал, что это невозможно, хоть был всего лишь гостем в этом доме. Порыв отчаяния, не иначе.
Вслед за этим послышался быстрый топот и, почти одновременно, грохот двери черного хода.
- Наверху тоже закрыто, Андрюш!
Я догадался, что имелась в виду дверь на чердак – разумеется, никто из жильцов не имел к ней доступа. Пока я натягивал джинсы и искал завалившуюся за диван кофту, преследователь продолжал свой монолог, неторопливо поднимаясь наверх.
- Ну что ж ты за дурак-человек, а? – голосил он. – Прячется от чиновников у себя дома! Не, ну дом-то, он, конечно, крепость… только не твоя, Андрюш! Я тебе всё жизнь говорю: ты ключник, а не собственник! И ничего твоего тут нет! И поэтому на всё нужно разрешение! На каждый чих, Андрюш!
Я приоткрыл входную дверь и осторожно выглянул. Андрей сидел на площадке второго этажа (я видел только его ноги), а мужчина в пальто был уже в нескольких ступенях от него.
- Так, - начал он, присаживаясь рядом с Андреем и расстегивая замочек на портфеле, - вот тебе бумажка, вот тебе ручка, и ставь-ка ты свой крестик.
Андрей приложил «бумажку» к изрисованной щербатой стене и расписался.
- И вот еще, - на колени Андрею лег второй листок.
- Пал Иваныч, да вы там ваще, что ли!..
- Вот не надо мне этого, Андрюш, не надо! – впервые повысил голос Павел Иванович. – Головой надо было думать.
Сложив оба документа по пунктирной линии, Павел Иванович чиркнул линейкой по сгибам, ровно оторвал корешки и сунул их в портфель.
- К понедельнику.
- Пал Иваныч, ну…
- К понедельнику, - повторил Павел Иванович медленно и твёрдо.
Преследователь ушёл, а Андрей стал бродить вверх-вниз по лестнице, сжимая ненавистные бумажки – а я подглядывал за ним уже через глазок. Он мял свои квитанции, тер друг о друга, размазывал по стене – они будто жгли ему руки. Он смотрел на них с тем же отчаянием, с каким школьник иной раз смотрит в исписанный двойками дневник.
Эту аналогию я продолжил позже, вечером, когда вернулся с работы Вадим – друг, у которого я гостил вот уже несколько дней.
- Я иной раз пытался представить, что они чувствовали, - говорил я, - в детстве я их не понимал, не мог поставить себя на их место, это не давало ответа на вопрос! Для меня в школьном возрасте двойка или замечание были катастрофой даже тогда, когда они не могли повлиять на итоговую оценку, но те, кто получал их пачками, как будто вообще не переживали! А я понять не мог: как такое возможно? Ну почему они не испытывают той же боли, что и я? А гораздо позже до меня дошло. Эти проклятые значки говорят больше, чем просто «ты не справился в этот раз». При частом повторении их тон изменяется, и теперь слышно иное: «Ты ничтожен. Мы здесь, чтобы ты помнил об этом».
Вадим секунд пять смотрел на меня, не моргая, и почесывал бороду.
- Ты ничтожен, потому что не справился много раз, - ответил он, наконец. – А где противоречие-то?
- Количественные различия переходят в качественные. Каждый следующий стимул оказывает иное воздействие. Меня указание на мою ошибку в виде оценки стимулировало к тому, чтобы усерднее работать. Их то же самое стимулировало абстрагироваться от этой области деятельности, переставить приоритеты.
Вадим снял очки, с громким хрипом дыхнул на них и стал протирать стекла краем свитера.
- Ну допустим, - сказал он наконец.
- И получалось, что двойки как бы не справляются со своей работой: они могут воздействовать только на отличников и никоим образом не влияют на двоечников, для которых, казалось бы, и предназначены. И вот, почему мне это подумалось сегодня: чтобы воспринимать квитанции, счета и всякого рода «извещения» нужным образом, человек должен либо иметь с ними дело как можно реже, либо быть тем, кто их вручает, - я видел, что утомил Вадима своим монологом, и потому решил дать ему слово. – А у Андрея, как я понимаю, большие проблемы?
- Да не знаю я, что там у него за проблемы! – Вадим закатил глаза, будто с трудом припоминая. – Так, слышал только…
Вадим скромничал, не желая показаться сплетником – но знал-то он предостаточно.
Андрей заселился в квартиру на втором этаже пару лет назад. Тусовался со странными компаниями, но никогда не был замешан ни в каком хулиганстве. Он тихо жил, по будням тихо уходил на работу в местную автомастерскую, а по выходным тихо выпивал с друзьями и коллегами. Тихо же он встречался с некой Верой, но тихими их отношения были ровно до свадьбы, которая случилась минувшим летом.
Оба двадцати одного года отроду – я, к слову сказать, в их возрасте при слове «брак» ощущал лишь недоумение. Ощущал я его, впрочем, и теперь, пять лет спустя. Поженились они, разумеется, потому что «ну пора бы уже, мы внуков хотим». При этом помочь молодым материально родители не желали: «У тебя, вон, работа, хватеру сымаешь – сами себя обеспечите!» Вера переехала к Андрею, и с тех пор как минимум раз в неделю весь дом сотрясается от их скандалов.
Андрей работает в автомастерской – так почему в их семье до сих пор нет машины? Плохо работает, не иначе! При этом у него есть время, чтобы встречаться с друзьями, а ведь вместо того, чтобы отдыхать, он мог бы еще больше работать, и тогда, возможно, машина бы уже была! Друзья, к слову сказать, как на подбор – все пидорасы. Такие не то что в долг не дадут, а обокрадут и глазом не моргнут! А Андрей-то простачок, его обмануть – раз плюнуть! Он не в состоянии выбрать макароны в магазине – друзей-то и подавно!
Подобная чушь – и люди, которые её несут, - всегда казались мне анекдотичными. Анекдотичными в том смысле, что они должны существовать только в анекдотах, но не в реальном мире.
Одним из главных источников напряжения в их семье до поры было отсутствие балкона – Вера привезла из квартиры родителей такое количество «дорогого сердцу» барахла, что оно никак не умещалось в крохотной однушке. Никто из жильцов не удивился, когда уже в сентябре над парадным входом навис балкон – единственный во всем доме. Прибегнув к помощи кого-то из друзей, Андрей за несколько недель исполнил желание супруги, причем, по слухам, сделал это даже качественно: новоявленный «навесной погреб», как величал его Вадим, вот уже полгода выдерживал не меньше ста кило Вериного хлама.
Для меня – человека, от строительства не просто далекого, а бесконечно удаленного – было загадкой, как группа любителей могла сотворить нечто подобное. Тем не менее, даже я понимал, что такого рода перепланировка – со вскрытием полов, переделкой перекрытий, прокладкой каких-то брусьев и еще бог весть чего! – не могла не привлечь внимания органов.
Так оно и вышло. Павел Андреевич был представителем БТИ – а по совместительству приходился Андрею каким-то дальним родственником, с которым они друг друга знали чуть ли не всю жизнь. Это объясняло многое, в том числе фамильярность в их общении и нелепую попытку бегства. Вадим предвосхитил так и напрашивавшийся вопрос: да, Андрей брал потребительские кредиты – ведь медового месяца не может не быть! Конкретных сумм никто из жильцов не знал, но все знали, что суммы оказались непосильными для молодой семьи и платеж был просрочен – это следовало из ноябрьских и, отчасти, декабрьских скандалов – или, как называл их Вадим, «из новостей верхнего зарубежья».
Было в этой повести еще несколько глупых глав, но они скучны и незначительны, а потому упоминать их не стану. Так или иначе, из сказанного следовало, что за последний год Андрей совершил больше ошибок, чем такие люди как мы с Вадимом совершаем обычно за всю жизнь. На языке так и вертелось слово «неудачник», но черт меня возьми, если дело тут было в недостатке удачи!
-------
Как это обычно и бывало, в гости к Вадиму я приехал по делу: в Праге он у коллекционера приобрёл номер французского литературного журнала за 18** год. Когда вопрос с правообладателями был закрыт (оказалось, что их больше не существует), он попросил у меня перевод. Сканировать реликвию он опасался – уверял, что его агрегат не то что не даст нужного качества изображения, но раздавит переплёт, и страницы разойдутся. К тому же я был не прочь своими глазами на этот раритет взглянуть и своими руками его пощупать. И если платой за это удовольствие была всего лишь очередная поездка в Нахабино, то – бам! – продано.
Вадим жил в двухэтажном, восьмиквартирном домике тридцать четвертого года постройки. Долгое время это было единственное не деревянное здание на всей улице, но потом его окружили хрущевки, и из единственного новшества оно превратилось в единственный анахронизм.
Всё здесь было близко: универсам, аптека, но главное – станция, потому что книжный магазин Вадима и его партнеров находился в Москве. В основном именно там мы с ним и пересекались, но иной раз один или в компании я навещал его жилище. К слову сказать, я как-то раз в шутку поинтересовался, как смотрят соседи Вадима на то, что к нему, неженатому мужчине сильно за тридцать, время от времени ездят молодые ребята и остаются на ночь, а то и на несколько. Ответ был очень в его стиле: он громко крякнул (это у него вместо смеха) и заявил, что я слишком высокого мнения о себе.
Итак, вечером десятого января я в очередной раз приехал к Вадиму и после долгого разговора о том и сём лёг спать, отложив работу на более мудрое время суток. Поутру я проснулся абсолютно разбитым: голова горела, нос не дышал, каждое движение отзывалось болью в мышцах и в висках. Болезнь терзала меня три дня, на протяжении которых моим почти единственным развлечением было рисование, в то время как любой взгляд в книгу или в экран вызывал нестерпимую головную боль. Заболей я у себя, мог бы, по крайней мере, общаться с кошкой. К сожалению, у Вадима домашних животных не водилось: он бывал дома так мало и так редко, что даже верблюд подох бы тут от голода, жажды или одиночества. Да и вообще Вадим, в отличие от меня, из всех животных любил только людей. Зато любил сильно.
Еще скуки добавляло то, что в комнате для гостей – как и во всей квартире, впрочем, - глазу было совершенно не за что уцепиться. Обстановка у Вадима была минималистичной: диван, чтобы сидеть и спать, стол, чтобы писать и читать (есть – только на кухне, священное в этих стенах правило), люстра и лампа, чтобы светить, тумбочка, чтобы кидать на неё одежду. Всё. Оставшееся пространство занимала пустота, и только при гостях ей находилось употребление: в неё сбрасывались сумки, рюкзаки и верхняя одежда.
Однако нашлось еще одно занятие, скрасившее мой досуг – точнее, скрашивавшее его время от времени: я подслушивал разговоры Вадимовых соседей. И уже тогда больше всего меня привлек голос сверху, который, казалось, спорил всегда сам с собой. «Десять раз повторить нужно, да?! - надрывался голос. – Сначала инструменты, а потом банки! Вообще, что ли, оглох в своем сраном сервисе?!» В ответ обычно не было слышно ничего, но конфликт развивался. «А вчера их не было! Да, да, представь себе, запомнила! Запомнила, потому что ты не помнишь ни хрена, ты тут весь пол исцарапаешь и ничего не заметишь!»
Теперь я знал, кому принадлежал этот голос.
-------
На следующий день после истории с Павлом Ивановичем я почувствовал себя настолько хорошо, что решил прогуляться до магазина. Но не успел я пройти и пяти метров от подъезда, как из-за поворота вынырнули два парня гоповской наружности – и, судя по выражениям их лиц, очень обрадовались, завидев меня.
- О! – воскликнул один из них – длиннолицый и белобрысый. – Он, что ли?
- Да стопудняк, - кивнул второй.
- Э! – теперь они обращались ко мне. – Ты Андрей?
Будь я посмелее, смог бы сохранить спокойствие и твердо ответить «нет», но увы: с ответом я замешкался да и мимикой уж наверняка выдал своё волнение.
- Н-нет.
- Верим ему? – лыбясь спросил белобрысый своего лысого товарища. Тот замотал головой. – Короче, раз ты такой умный и телефон отключаешь, то мы теперь к тебе домой будем приходить. Каждый день ходить будем и напоминать. Понял?
- Нет, не понял. Вы кто? – предательская дрожь в голосе вызывала у меня нестерпимую ненависть к самому себе.
- Мы частные приставы из компании АТК, от лица компании требуем возврата… - цитировал свою методичку белобрысый. Я перебил его.
- Кто-кто? А вы из какой страны, приставы? – пытался быковать я. – В России частных приставов не бывает.
- Слышь, мудень, ты попизди еще – и тебя не будет, понял?
Во всём дворе не было ни души. Вот это невезение так невезение!
- Короче, ты как отдавать будешь: частями или разом разберемся?
Тут только я краем глаза заметил, что из окна первого этажа за нами наблюдает Павлик – младший сын семейной четы Корчиновых, что были соседями Вадима справа. Встретившись со мной взглядом, Павлик обернулся и замахал рукой, очевидно, подзывая кого-то.
- Я вам ничего и не должен. Андрей Липнин, если вы его ищете, живет в этом подъезде на втором этаже. Его и спрашивайте.
Белобрысый чуть помедлил с ответом, как будто теряя уверенность.
- Так, а ты, блядь, кто?
- А ты кто такой, чтобы я перед тобой отчитывался?
Его замешательство было обманчиво: стоило огрызнуться, как он схватил меня за воротник и оторвал от земли, казалось, без малейших усилий.
- Я если скажу, то ты и станцуешь, и споёшь, бля, понял? Мих, паспорт у него глянь…
Я пнул белобрысого ногой в пах, отчего мы оба полетели в сугроб – поэтому не услышали, как распахнулось окно.
- А ну пиздуйте отсюда! – заорал своим басом Сергей Петрович – Пашин отец. – Обоим ща навешаю, блядь!
Миха схватил своего подельника за руку, вырвал его из сугроба, и оба они припустили в арку пятиэтажки – мне, к счастью, нужно было идти в противоположном направлении. Поблагодарив Сергея Петровича, я в двух словах передал ему суть проблемы и попросил по возможности рассказать всё Андрею.
- Да я уж расскажу, ты не переживай! – Сергей Петрович все еще пребывал в весьма возбужденном состоянии: лицо его было красным, мышцы подрагивали, а руки напряжены до предела – он так вцепился в подоконник, что, казалось, все еще хочет выпрыгнуть и погнаться за теми двумя. – Если из-за него всякие шакалы теперь у нас во дворе гадить будут, я ему много чего еще расскажу!
Я попытался как-то выгородить Андрея и объяснить, что он тут скорее жертва, нежели виновник – сам я не вполне был в этом уверен, но очень уж не хотелось, чтобы он попал под горячую руку и к сумме своих проблем заработал бы еще и неприязнь соседей. Сергей Петрович, кажется, внял моим доводам. Его обеспокоенность мне была вполне ясна: у него дети десяти и двенадцати лет, которые вынуждены сами ходить в школу и из школы. Появление таких отморозков в их районе явно не сулило ничего хорошего.
Впрочем, не всё так плохо, думал я. Это, что очевидно, были не обычные дикие гопники, а честные труженики какого-нибудь местного коллекторского агентства. «Мужчина, немного за двадцать, живет в доме номер девять» – видимо, это и была вся ориентировка, которую они имели на Андрея, иначе никоим образом не спутали бы этого качка со мной: я был похож на него, как весло на лодку. И ведь будь я действительно его телосложения, быть может, не стал бы белобрысый так наезжать! А меня в итоге спас ребёнок. Восхитительно, черт побери!
В наипаршивейшем настроении я хватал со стеллажей яркие обертки – мне нужно было что-то такое, что я мог бы есть, не глядя, и одной рукой, чтобы не отвлекаться от работы. Пока девчонка на кассе пробивала мои чипсы и пряники, я в задумчивости смотрел по сторонам. Силясь хотя бы на время вытеснить из сознания воспоминания о недавнем позоре, я обращал внимание на всякую чушь вокруг и старался думать о чём-то отвлеченном.
Боковые полочки со жвачкой. Надо купить, а то у меня кончилась.
Верхний стеллаж. Взять сигарет Вадиму? Чёрт, но я же не знаю, какие он курит! Позвонить ему? Нет, он не любит, когда ему звонят на работу.
Бейджик на кофточке кассира… стоп! Да быть не может!
Я обернулся – очереди за мной не было.
- Девушка, скажите, пожалуйста, а вы, случайно, не супруга Андрея Липнина?
- Вы кто? – прошипела она, глядя на меня исподлобья.
- Я друг Вадима Коробова, гощу у него последние пару дней, - начал я, но её лицо уже просветлело.
- Мы с вами соседи, значит? – спросила она уже без всякого напряжения в голосе и взгляде.
- Да, временно. Сегодня Андрея два человека искали. Я так понял, из коллекторского агентства. Не волнуйтесь, они ничего не сделали: так, с жильцами поругались и ушли. Но они обещали опять прийти, так что… предупредите мужа, ну и сами осторожнее будьте. Они отморозки редкостные, чуть что… ну, вы понимаете.
- Я вообще подумала, что вы один из них!
«Было очевидно, но уж могла бы не говорить», - думал я. Неприятное, а главное, совершенно необоснованное подозрение! Ну какой из меня коллектор?
- Они нам названивали две недели, говорили, что на работу придут, к родственникам придут… - тут она подалась вперёд и посмотрела мне за спину – там откуда ни возьмись оказались уже трое покупателей.
- Давайте тогда вечером договорим, - предложил я, - я сейчас обратно к Вадиму, до утра в вашем распоряжении.
- Ага, - кивнула она и подала мне пакет, - триста тридцать девять.
Надо было признать, что внешне Андреева жена была очень даже ничего, хоть и не в моём вкусе: не нравились мне круглые лица и ямочки на щеках.
-------
День я провёл над статьёй Брюнетьера – очевидно, предыдущие владельцы журнала очень ей интересовались, и потому все поля были сплошь покрыты маргиналиями, которые я принялся расшифровывать, выписывать в отдельный файл и переводить. Хорошо, что у меня не было жестких сроков, и я мог вдоволь поотвлекаться даже на всякие глупости, вроде дважды подчеркнутого «Почтальон придет в 16:00!» или «Забрать чеснок». На одной из страниц был очень реалистичный рисунок коровы, который я поспешил сфотографировать. Но к теме статьи корова, как и многое другое, никакого отношения не имела.
Судя по заметкам, журнал успел побывать в руках не только французов и чехов, но также немцев (как минимум двух разных, судя по почерку), а также одного нашего соотечественника – причем орфография была послереволюционной.
Я погрузился в размышления о загадочном пути, которым прошел этот журнал через столько рук и столько стран, попав, наконец, к нам, но их прервал звонок в дверь – Вера (от имени всей семьи) звала меня на чай – на самом деле, она предлагала пиво, но я решил, что иду только на чай.
Я никогда не пренебрегал возможностью пообщаться с теми, от кого был бесконечно далёк – если, конечно, мне удавалось втереться в доверие, сойти за «своего», чтобы со мной говорили на равных. Так много интересного можно было узнать об устройстве мира от иных людей – что естественно, ведь именно люмпены являются носителями истинного знания, ну или, по крайней мере, носителями железобетонной уверенности в наличии у них знания. Куда до них профессорам и академикам, которые всю жизнь только и делают, что предполагают, допускают и сомневаются – здесь этим бабским штучкам места нет! Оставалось загадкой, услышу ли я сегодня о нейролингвистическом программировании, о панацее из сока нони, о влиянии гороскопа на кредитную историю или о глобальном заговоре евреев-банкиров? Преисполненный интригующе-тревожных предчувствий, я поднимался на второй этаж.
Первое, что бросилось в глаза, – очень чистые коврики и паркет. По дороге из прихожей на кухню я заметил в единственной комнате влажные разводы на полу.
«Много чести», - подумал я тогда.
Второе, на что я обратил внимание, – хлам. В узком коридоре мне пришлось маневрировать между пустыми коробами из-под бытовой техники, кошачьим туалетом и старым холодильником «ЗИЛ», который «сломался полгода назад, и мы даже не знаем, что с ним теперь делать».
Что делать? Выбросить! Выбросить его, выбросить все эти коробки, которые нет, не пригодятся вам! Выбросить половину этих стеклянных банок на антресолях, потому что никогда вы не сделаете столько закруток, а если сделаете, то не съедите! Выбросить сломанную решетку для жарки шашлыка, выбросить эту разорванную обувь, эти растрескавшиеся цветочные горшки и прочий мусор!
Думая обо всем этом, мне было нелегко улыбаться Андрею в ответ во время рукопожатия. Про себя я отмечал, что в антураж он вписывается отлично: мерзкая неравномерная щетина, круги под глазами, некогда белая, а ныне пятнистая футболка, треники с пузырями, трухлявые тапочки – создавалось впечатление, что он самозародился где-то в мусорных дебрях собственной квартиры, подобно тому, как самозарождались из ила жабы, крокодилы и змеи по представлениям древних людей.
- А вы видели балкон? – поинтересовалась Вера, стоило нам усесться за стол.
- Краем глаза. Я слышал, вы сами его построили?
- Да, это друзья Андрея помогли!
«Которые все пидорасы», - вспомнил я. Но сейчас в её голосе слышалось чуть ли не восхищение.
- Тут такой ужас был летом, - продолжала Вера, - полы вскрывали, вынимали окна, кронштейны к стене прикручивали…
Я старательно изображал интерес к этому вопросу до тех пор, пока тема не была исчерпана. Наконец, чайник вскипел, и настало время переходить к делу.
- Сергей? Слух, можно я тебя Серёгой буду звать? А меня Дюхой можно.
- Да на здоровье.
Андрей доставал сигарету из пачки, по-видимому, собираясь закурить прямо здесь. Он не спросил, не против ли я – хотя, пожалуй, следовало бы. Откуда он мог знать, что я давно привык к табачному дыму?
- Серёг, ты меня прости – они ж это из-за меня на тебя наехали…
- Вообще не переживай, всё фигня! – это было не вранье, а, скорее, самовнушение. На самом деле у меня внутри до сих пор всё жгло при воспоминании об утреннем инциденте. – Главное, сам будь осторожнее. И вы, Вера, будьте осторожнее. А то вдруг и правда адрес работы узнают.
- А что вы со мной на вы?
Мне не понравился её игривый тон и её улыбка. В ином случае я бы просто не придал этому значения, но когда девушки и супруги люмпенов кокетничали со мной в присутствии своих самцов, я ощущал опасность.
- Как скажешь. Вера, будь осторожнее.
- Так это… чё вообще с ними делать-то? – спросил Андрей.
- Судиться. Вообще им надо так говорить: всё через суд, подавайте иск, там дело заведут, будет разбирательство. Встретимся в суде!
- И что будет?
- Если не повезёт, то суд. Если повезёт, то они не станут заморачиваться и пойдут окучивать типов посговорчивее да попроще. Они ведь, я так понимаю, звонили, угрожали?
- А то!
- С нецензурной бранью?
- Да только с ней!
- Вот! Главным образом давить надо так: если не перестанете звонить и угрожать, то мы разговоры запишем и вас засудим! За вымогательство, за оскорбление чести и достоинства, еще там за что-нибудь – эти ребята работают так, что грязнее некуда, поводов сами миллион еще дадут!
- Нам в суд нельзя, - поджав губы, прошептала Вера.
- Понимаю… - начал было я, но меня перебили и быстро убедили, что ни черта я не понимаю.
- У нас балкон незаконный, - закончила свою мысль Вера.
- И что? – искренне недоумевал я.
- Как что? – она вытаращила глаза. – Нам в суде скажут: а вот, граждане, балкон за вами неучтенный! Сами нарушаете, а на других жалуетесь! Идите-ка вы, подобру-поздорову!
Что-то внутри меня сколлапсировало в этот момент. Постфактум я осознал, что то были ярлыки, которые я, будучи предельно предвзятым, навесил на этих людей. В ярлыках более не стало необходимости: передо мной сидели два оживших стереотипа.
- Вера, всё немного не так, - старался я. – В рамках дела, например, об оскорблении чести и достоинства никто не может просто так взять и приплести ваш незаконный балкон! Это была бы бессмыслица.
- Ой, да наши всё могут! – отмахнулась она. – У нас ведь чего только не придумают! Нам, вон, обслуживание кредита какое-то выдумали! Типа они с нас деньги берут за то, что они чё-то там с нашим кредитом работают! Уведомления шлют!
- Я у Нинки спрашивал, у неё то же самое было, - комментировал Андрей.
- Ну вот! А ты говоришь - «в суд»! Какой нам теперь суд!
- Районный, - не сдавался я. – Если вы устроите разбирательство по поводу оскорблений или вымогательства, то никто вам другие ваши грешки не припомнит. И вообще, оправдываться будут коллекторы, а не вы – вы ведь будете в роли истцов, вы будете обвинять!
- И что, суд нам долг простит? Разве так бывает?
- Нет, Вера, ты не поняла: суд долг простить не может, потому что вы должны не суду, а коллекторскому агентству или банку, так что и простить могут только они. Но в этом-то и дело: коллекторские агентства, которые грязно работают, в большинстве случаев через суд решать вопрос не хотят. И поэтому есть шанс, что они от вас отстанут.
- Слушай, а вот объясни мне, - голос Андрея звучал так, будто каждое слово причиняло ему боль, - как вышло, что мы брали у банка, а должны оказались агентству?
- Так бывает, если банк переуступает долг агентству или нанимает агентство для выбивания долга.
- Переуступает – это типа продает?
- Да. Так вот если долг был продан, то считайте, что вам повезло чуть-чуть больше: банк в суд пойдет охотно и легко его выиграет, а вот у коллекторов…
- Слух, ну а без суда никак нельзя? – прервал меня Андрей. Его тон, и мимика, и поза – всё выражает усталость. И эта усталость каким-то образом передаётся и мне. Я вдруг ощущаю себя чрезвычайно утомлённым, хотя от чего, казалось бы?
Я уже сказал себе, что увещевания напрасны. Тут целый ученый совет не смог бы навести порядок в их головах – куда уж мне! Но Андрей по-своему истолковал охватившее меня замешательство.
- Вер, выйди, а?
Вера скрестила руки на груди, закатила глаза… но вышла! И не сказала при этом ни слова в ответ! По моим догадкам, здесь должна была начаться этакая серьёзная, «мужицкая» часть разговора, где слабакам и бабам не место. Увы, я не ошибся.
- Они звонят мне на мобильник в пять утра, - говорил Андрей, обильно жестикулируя. – Орут, типа мне пизда. Прям так и говорят: пизда тебе, брат! Долг брал? Брал! Отдавать не будешь – и тебя порежем, и бабу твою порежем!
Он вынул из пачки четвертую за вечер сигарету.
- Понимаешь? Он мне орёт: матку твоей девке вырежу, бля! Тебя, бля, петухом сделаем, гондон ты!
- А ты что?
- Ну а чё я? Трубку бросаю, хуле мне с ними? Стали на домашний звонить. Неделю назад шнур вытащил. Включаем, когда самим позвонить надо.
- А в ментовку не обращался и не хочешь?
- Да ты чё? – на его лице отразилось искреннее удивление. Он затушил сигарету, но не выбросил в пепельницу, а почему-то уставился на неё и замер. – Не-е, я в мусарню не пойду, - Андрей энергично замотал головой. – Мусора хуже любых бандюков. Ты из Москвы же, да?
Я кивнул.
- У вас там они вроде получше, конечно… но у нас – пиздец. Если возьмутся за тебя, то трясти будут, пока до копейки всё не отдашь. Волчары.
- Андрей, да что мусора-то с тебя потребуют? Если коллекторы придут под дверь, вызывай участкового. Только нужно говорить правильно: пришли хулиганы, нарушают порядок; разберитесь, пожалуйста.
- А потом что?
- Несколько раз так порядок нарушат – посадят их.
- А если они Верку по пути с работы подкараулят?
- А они знают, где она работает?
- Без понятия! Но ты ж сам говорил: а вдруг узнают? Или нам обоим дома сидеть и ждать, пока ментам надоест сюда приезжать и они этих мудаков заберут?
- Слушай… - я нарочно говорил медленно, чтобы казалось, будто я стесняюсь спросить, - а долг отдать совсем не вариант?
- Неоткуда мне его отдавать! Оба как папы Карло пашем, а эти мудаки еще каждый раз цену подымают!
- Погоди, а это как так? Типа с каждым разом ты всё больше должен?
- Ну а как? Конечно!
- Ну это ж уже совсем дичь! Ты должен столько, сколько в договоре с банком было указано. Если они выкупили твою задолженность у банка, то и им ты должен ровно столько, сколько был должен банку!
- Уже раза в два больше.
- Да не может такого быть! Если они тебя типа «на счетчик поставили» – или как там говорится? – то это всё гон, потому что не имеют права. Любой суд… - но тут я осекся. – А ты уверен, что не хочешь всё законно решить? А то есть способ.
- Серёг, ну какой тут способ? Сколько суд будет бумажки мять, пока дело не пойдёт? Месяц? А если за этот месяц Верка будет домой идти, и тут машина остановится, её внутрь втащат – и всё! Как в «Криминальной России» показывали.
- Знаешь, вообще есть вариант обезопаситься. Только он… стремноватый.
- Ну?
- Короче. Можно их спровоцировать. Они обещали регулярно к тебе домой ходить – вот и отлично. Договариваетесь с соседями заранее, чтоб были наготове. Коллекторы приходят, ты к ним выходишь, ну и начинаешь быковать, типа они ушлепки и ни копейки не получат и вообще пусть катятся к чертовой матери. Если придут те же двое – а они отмороженные наглухо! – то тут же руками начнут махать. Ты мужик крепкий, за себя постоишь, это видно. Тут появляются соседи, пугают их – козлы понимают, что при свидетелях уже разборку не устроишь. Вызывается полиция, соседи подтверждают, что на тебя было совершено разбойное нападение. Ты говоришь, мол, пришли два отморозка, вымогали деньги – а они ведь вымогали, это правда! – я им отказал, они на меня напали. Соседи свидетельствуют в твою пользу. Всё! Будет дело о вымогательстве или о разбойном нападении. Я тебе слово даю, что про ваш балкон там никто не вспомнит! Дадут им по два-три года. И коллекторское агентство, которое тобой занялось, про тебя забудет напрочь.
- Почему?
- Потому что они так из-за тебя всех сотрудников растеряют. Они додалбываются только до тех, кто своих прав не знает, понимаешь? Если ты им покажешь, что можешь отпор дать – всё, их как ветром сдует.
- Угу. Угу, - непонятно с чем соглашался он. – Но суд – это, конечно… мда-а.
Так я и не узнал, что такое суд. На прощание я пообещал Андрею, что в случае чего мы с Вадимом первыми придём на помощь. Также я посоветовал обратиться к Сергею Петровичу – мне казалось, что его легко удастся уговорить сотрудничать. Как выяснилось вскоре, я снова не ошибся.
Вадим моей историей был раздосадован – тогда я никак не мог понять, почему.
- А при одних только упоминаниях судов и полиций они на меня таращились так, будто я им на луну слетать предлагаю! – негодовал я. – Такие персонажи – чума! И это ведь еще не самое сладкое: представь себе, в органы их не пускает не кто иной, как балкон! Они уверены, что из-за этого проклятого балкона их из суда ссаными тряпками погонят, мол, у вас балкон без разрешения построен, стало быть, не видать вам правосудия в этой жизни! Я себе так и представляю: прихожу я в магазин, а мне хлеб не продают, потому что я за телефон не заплатил! А у этих людей все инстанции, весь мир за пределами квартиры сплетен в какой-то единый и неделимый узел ненависти, который желает им зла. Есть, мол, «нормальные люди», которые «живут по-человечески», - и есть Зло! Зло – это суды, участковые, ДПС, коллекторы, банки, БТИ, ЖЭКи там еще какие-нибудь – всё есть большая черная бяка. Какие-то договора суют, какие-то квитанции шлют, какие-то штрафы начисляют – отстаньте, отстаньте все! Кстати! Вся квартира барахлом завалена. Ну просто мусором! Коробки, банки, мешки какие-то, какие-то нелепые шкафы, труп снегоката – кто на нём ездил? – а еще старый холодильник, который не работает, и поэтому живет в коридоре – какого черта? Я на легендарном балконе, кстати, так и не побывал, но через стекло видел: там как раз вот примерно такой холодильник мог бы уместиться. Значит, теоретически, если старый холодильник выкинуть, и переставить на его место барахло с балкона, то балкон как бы и не нужен!
- Да будто кто-то сомневался.
- Я смел надеяться. Так вот, к чему я пришёл? Эти люди в плане стремления к благополучию – что-то вроде тех писателей, которые всю жизнь рассказывают друзьям и коллегам, о чем будет их первая книга. Которая так никогда и не выходит, ясное дело, потому что обсуждать свой гениальный труд – это одно, а, собственно, трудиться – совершенно другое.
- Тот самый неловкий момент, когда мечтаешь стать летчиком, но обделываешься, даже наблюдая за рабочим, который чистит крышу соседнего дома от снега.
- Вот-вот, и я о том! Самостоятельность, владение собственной жизнью, собственной судьбой – всё это не приходит к человеку вместе со штампом в паспорте! Они оба хотят, конечно, играть во взрослых, но как это возможно, если они не могут продумать свои действия даже на один шаг вперёд? «Я в мусарню не пойду, в суд не пойду, да надо так, шоб всё по понятиям» – вот, вот, как надо проблемы все решать! Как ты вообще живешь здесь, кстати? Я раньше как-то не сталкивался… но твою ж мать! «Частные приставы», которые кидаются на людей буквально просто так, потому что человек может оказаться их должником! И должники, которые считают, что доросли до создания семьи, но не доросли до понимания роли государственных органов в жизни современного общества… да хоть бы в их собственной жизни! Кстати, это является косвенным свидетельством того, что государство проникло в Нахабино преждевременно, а население оказалось неготовым к слому родоплеменного строя.
Вадим крякнул.
- Что у вас за филиал Кавказа? – продолжал кипеть я. – Интересно, а много у нас в России областей и людей, которые за тысячу с лишним лет государственности так к наличию государства и не привыкли?
- Серёга, да какая разница, сколько их! – Вадим глядел на меня и ухмылялся. – Главное – это то, что у нас есть такие сознательные граждане как ты! Только вы-то всю чернь и уравновешиваете. На вас-то всю эту тысячу лет и держимся!
- Вадь, ну ты это к чему?
- К тому, что мы тут с тобой, конечно, почти каждый вечер предаемся снобизму, но сегодня ты чего-то совсем разошёлся. Ты сегодня… сноб в квадрате! Такой еще не успеет родиться, как уже устанет от жизни, от быдла, от того, как живёт быдло, и от жизни среди быдла, которое живёт как быдло.
- Это… справедливое замечание. Но всё той же справедливости ради отметим, что я действительно чувствую себя очень уставшим. Хотя, допустим, по другой причине.
- Слабость после болезни. Кофе еще будешь или поспишь пойдешь?
- Выбираю кофе.
Вадим поставил турку на огонь.
- Серёж, ты меня пойми: я не хочу сказать, будто ты ушёл недалеко от порицаемых тобой людей… но, скажем так, ты иной раз неправ ровно настолько, насколько они бывают неправы.
- Допускаю. Все ошибаются. Я же не говорю, будто я идеален и непогрешим.
- Вот-вот! Главная твоя ошибка в том, что ты смотришь на дураков и потешаешься. А надо смотреть и учиться. Поясняю: упрекаешь ты детишек в том, что живут, словно в бункере, и ничего за пределами зоны комфорта их не волнует. Стало быть, приписываешь ты им некую сущностную стагнацию, мол, гомеостаз они поддерживают, но корм идет не в коня, а в черную дыру: улетают туда и работа, и досуг, а саморазвития на выходе нет. И вот тут надо бы в первую очередь посмотреть на себя: я-то каков? Ты вот целыми днями умствуешь о каких-то отвлеченных вещах. Ты мне говоришь: «Вадим, я сегодня думал о системе среднего образования, и вот, что я придумал…» Или: «Я долго рассуждал и решил, что к браку я отношусь вот так…» Или: «Как мне кажется, основная проблема наших политических обозревателей в том…» А хоть бы раз сказал что-то вроде: «Я за третий язык взялся, испанский учить буду». Или: «Хочу на гитаре играть, записался на курсы». Так ведь нет! Но времени-то свободного у тебя, как я погляжу, навалом! Раз о тысяче мелочей за день успеваешь подумать, так собрался бы как-нибудь, да подумал бы разок о чем-то одном, но большом и существенном!
- Я думаю о существенном. Но постоянно о нём думать нельзя, это же расход энергии. А думая о мелочах, я отдыхаю. Притом с пользой отдыхаю: из таких мелочей вся жизнь в итоге строится, подумать о них заранее – хорошее дело.
- Ловко. Ты, значит, смекалку и красноречие так оттачиваешь, да? Тренируешь их для будущих подвигов? Чтобы когда-а-а-нибудь, ка-ак взять, да ка-ак воплотить своё остроумие в полезную деятельность, да?
- О’кей, я твой аргумент понял, упрёк засчитывается. И вместе с тем: у пустых мыслей, как и у пустой болтовни, есть функция – рекреационная. Это ведь ты не станешь отрицать?
- Стану. То, что кажется упражнением ума, может легко оказаться обычным убийцей времени. Если б мы только могли сосчитать, сколько раз мы думаем об одном и том же, да при этом одними и теми же словами, бродим по кругу, снова и снова к чему-то возвращаемся, и ведь как-то даже и не бросишь мысль на полпути – её же додумать надо! А потом смотришь – час прошёл! И думаешь: а вот бы чем полезным я занял всё это время! Но тут же оправдываешься: но нет, это же всё не зря, освежил тему в памяти, будет, чем с друзьями поделиться! А время идёт, а мы не молодеем. Часок потерян там, часок потерян тут – глядишь, уже потерян годик.
- Вадь, прости, я твою мысль очень давно потерял, - его менторский тон уже выводил меня из себя. – Ты это всё вообще к чему?
Он налил мне кофе.
- Я на гитаре решил научиться, со следующей недели на занятия пойду.
Пару секунд стояла тишина.
- Мастер! – воскликнул я и зааплодировал. – Браво! Тебе упражнения в словоблудии, я вижу, пошли впрок?
Последней фразой я уже перекрикивал его хохот: до того его позабавило, как я трижды изменился в лице.
- К чему я всё? – продолжал он, отсмеявшись. – Хочешь со мной?
- Подумаю.
-------
На следующее утро я поехал в Москву вместе с Вадимом: надо было покормить кота. В итоге дома я завис на несколько часов, отвечая на накопившиеся сообщения: весь френдлист был взволнован моей пропажей так, будто это было в первый раз. Поздним вечером мы вернулись в Нахабино. По моим прикидкам перевод должен был занять еще дня два. Разговаривая о чём-то пустом, мы не сразу заметили машины с мигалками, перегородившие двор. Сирены молчали: выть было уже не о чем. Покойник погружен в карету скорой помощи, убийца уже на полпути в отделение полиции.
«Частные приставы» пришли два часа назад. Могу лишь гадать, почему Андрей пустил их в квартиру. Коллекторы стали «прицениваться» к имуществу супругов, обещая, что скоро всё вынесут, а потом выбросят хозяев на мороз. Драки как таковой не было: один из коллекторов сделал резкое движение в сторону Веры, Андрей ударил его по лицу – падая, тот разбил затылок об угол стола. Второй вымогатель тут же сбежал. Как и было оговорено, Сергей Петрович набрал ноль-два сразу же, чуть только услышал громкую брань. Прибывший наряд полиции вошел в квартиру Липниных без звонка – дверь всё это время оставалась незапертой, – там они застали Андрея за попыткой спрятать тело на балконе.
Вихрь чувств и мыслей погрузил моё сознание в хаос. Большого труда мне стоило заговорить с Вадимом и, косноязычно извиняясь, отпроситься домой. Перевод закончу, обещал я, но чуть позже. Он меня понял.
«Бежать!» - это единственная мысль, которая звучала во мне четко, не теряясь в оглушительных шумах из «как?», «зачем?» и «что же дальше?»
Отойдя от дома на несколько шагов, я совершил свою самую большую ошибку – обернулся. Вера смотрела на меня с того самого балкона, не двигаясь и не моргая, но как будто немного дрожа.
Сейчас я не мог выдержать не то что её взгляда, но даже мысли о ней.
Зачем советовать дураку молиться, если у тебя под рукой нет бинта? А потом будешь рассказывать себе про свободу воли, мол, он же сам дурак, если подписался, а заплатить не смог, он же сам дурак, если знал, что перепланировка запрещена, но сделал её, он же сам дурак, если послушался твоего совета... Но я ведь не заставлял его! Даже не настаивал! Да и каким идиотом нужно быть, чтобы всё так обернулось? Пустил в квартиру! Сам! Подверг опасности и себя, и жену! А если бы они были вооружены? А если бы сходу, с порога применили оружие? А теперь что – еще и я виноват?! Ох, ну извините! Извините, что я пытался помочь, извините, что верил в человеческое здравомыслие и чувство меры, простите, что опрометчиво счёл кого-то разумным!
Мне оставалось всего немного, чтобы добить себя. Еще чуть-чуть, и я от ярости хватил бы кулаком о ближайшую кирпичную стену, да еще несколько раз – чтобы вывих или небольшой перелом заставили меня сконцентрироваться на самосохранении, на беспокойстве о себе, а не о каких-то людях, до ума, здоровья, жизни и судьбы которых мне не должно быть никакого дела.
Я не смог побороть желание и вновь обернулся – она все еще смотрела на меня!
Господи, зачем она это делает?
Прекрати.
Пожалуйста.
-
-
04.08.2015 в 16:41-
-
04.08.2015 в 18:28-
-
04.08.2015 в 19:00Это добротный, очень классический, основательный рассказ. Большинство современных рассказов, которые мне попадались в сети грешили ужасающим авангардизмом при полной потере сюжета, фабулы, характеров и т.п. А ведь сейчас есть о ком и о чём писать - тема рассказа мне показалась довольно злободневной и не особо часто затрагиваемой - быдло и небыдло, на которое расслоилось наше общество после нулевых. Рассказ местами затянут, местами скучноват, финал недостаточно прописан, как на мой взгляд - саспенс нагнетался на нечто большее. Хотя вроде бы номинально всё на месте - неожиданная катастрофа. Мне кажется, эффект смазался из-за того, что погиб не Андрюша, а чужой быдляк, градус трагедии резко падает именно поэтому.
Что было хорошо с моей точки зрения - рассказ интересовал, его хотелось дочитать и понять, чем всё закончится (хотя не сказать, что финал был совсем не предсказуем), интересно было, куда клонит автор, к чему он ведёт. При том, цепляло с самого начала - интересно, что за андрюша и от кого убегает.
Далее, плюсы в том, как выписаны типажи. Сноб-хипстер выписан с большим чувством и подробностью, с более тонкой наблюдательностью, чем быдлосемья. Хотя она явно дана через призму гг и намеренно утрирована, что ещё и автор подчёркивает. Конечно, в этом сесть смысл - про таких людей действительно анекдоты и так складывают, тут уже нечего подавать. Современный сноб с этой точки зрения интересен чуть больше. Я считаю, что с описанием этого типажа автор справился, хоть и не обошлось без вмешательства третьего лица, объясняющегося прямо.
Ещё правильная мысль о том, что нужно делать, а не скакать по кругу, засомневала своим примером с игрой на гитаре - вроде бы и дело, а вроде бы и такая же бесполезная чухня, хобби, развлечение от нехер делать.
Сноб продёрнут хорошо, столкновение реального и идеального, теории и практики. Чем-то напоминает преступление и наказание, хотя здешний сноб нисколько не сомневается ,что знает истину, знает как жить и на что он имеет право.
В общем, кое-где бы сократила, а семье придала больше характерных черт - не стереотипных, а индивидуальных.
-
-
04.08.2015 в 22:47Только объясните, пожалуйста, что в вашем представлении есть "классический", а тем более "очень"?
-
-
05.08.2015 в 07:55-
-
05.08.2015 в 15:48Рядом с домом упомянута станция. Какая - неясно. Почтовых лошадей меняют. Смотрители дочек растят... классика же.
Почему поженились - внуки нужны. Молодожёнам, видимо.
разговаривал за жизнь гг с максимально далекими от него "иными", тут же названными люмпенами, тут же люмпены владеют истинными знаниями. Ну, деклассированным элементом кассира назвать нельзя. Люмпен, или лохмотьеносец, перебивается случайными заработками по определению. Почему кассир именно девочка, а не девушка? Разница в возрасте с гг не так уж велика, если судить по тексту.
не дочитал, цитировать нет возможности с телефона. Потом дополню.
-
-
05.08.2015 в 17:17-
-
05.08.2015 в 18:11кмк - люди могут быть одинаково бесполезны, даже если первые читают Брюнетьера, а вторые надстраивают балконы в жыльё и работают в дикси. Никто не лучшее.
-
-
05.08.2015 в 19:25так что пока что осудить гг за порыв нельзя, можно лишь осуждать амёб, ему противопоставленных.
если автор хочет упирать именно на контрастное сходство (хе), то, имхо, требуется уравнять: либо выкинуть драму и сделать в целом сатиру (эти кредитов понабрали, весь мир против них, им в дверь барабанят коллекторы, а высоколобый приехал без тёплого белья, ноута, то хозяин у него виноват, то первый этаж, и рассуждает о чужих ошибках ещё. с обеих сторон красавцы, блин). либо сделать гг кризисным психологом, хз, есть ли такие.
есть вариант демонстрации проснувшейся совести диванного комментатора, мол, жил по принципу: чужую беду - рукой разведу, но тогда требуются намёки, опять же, на его личные проблемы, которые он предпочитает не замечать ( и показать, что он давнишний "профессиональный советчик"). причем нужны более солидные изъяны, чем склонность к пустословию или отвлеченным полулёгким мыслям. а так — недотолкали читателя к окончательному решению или ясному вопросу.
как автор сам видит главную идею? в догадках в треде она присутствует?
-
-
05.08.2015 в 21:34"как автор сам видит главную идею? в догадках в треде она присутствует?" - таки-да, хотелось поупирать на сходство, мол, может там и эрудиция разная, и кругозор у кого-то поширшее, у кого-то поужее, работы разные, образование разное, вроде всё разное, но какие-то коренные породы личности общие: и под влиянием сиюминутных импульсов решения принимаем, и от ответственности бежим - решения разные, ответственность разная, даже из разных источников исходит (одна как бы извне о себе заявляет, а другая изнутри), а ответная реакция в итоге одинаковая. Так мне хотелось, а что получилось - то получилось.
Тедди-Ло, а вот про "бесполезность" - одинаковую или не одинаковую - как мне кажется, вообще говорить сложно: бесполезный человек - это человек бесполезный, простите, для кого или для чего? Для государства? Для собственной семьи? Для компании, где он работает? Для научно-технического прогресса человечества? Для всего сразу? Напротив скольких из этих пунктов можно поставить крестик в отношении одного конкретного человека? Это кто он, получается? Безработный наркоман, убивающий старушек и детей за мобилку или пятихатку? Бат вейт, он полезен драгдилеру : D
-
-
06.08.2015 в 20:13