подхожу; критически
Приветствую сообщников!
Несмотря на возмущение отдельной части аудитории сообщества по поводу моих статей, растёт количество ПЧ (сейчас 1000 человек), а, кроме того, те самые возмущённые части почему-то не покидают число подписчиков.
По случаю праздника круглой цифры позволю себе продолжить рассуждать о писателях и читателях.
Сегодня хотелось бы затронуть очень важную, на мой взгляд, тему, которой старательно не касается ни один холивар, ни одна дискуссия. Там почему-то обсуждают сразу критиков. Сразу — нужны ли они, если они против; а вот вопрос о доверии читателя написанному не поднимается.
И очень зря; мне приходилось освещать мнение о том, что читатель выбирает книгу по впечатляющим событиям на первой странице или даже по первым строкам. И, хотя я не сторонник идеи в целом (получается, обязательно выберет чтение, начавшееся со взрыва атомной бомбы), всё же не могу понять, почему обходят стороной установление контакта с читателем. Почему берутся крутить рога его мнения зачастую без серьёзных на то оснований и пояснений?
Фактически на недоверие авторскому слову я могу списать около половины своих отказов от чтения или недовольства прочитанным.
И недоверие, кроме банального демонстрируемого незнания языка (что может сообщить мне автор, который игнорирует знаки препинания? шифр вроде "шведской рапсодии"?), может приобретать более зрелые формы, близкие к недоверию, возникающему при личном контакте.
например, автор излагает заведомо ложные сведения, маскируя их в потоке верных сведений.
в природе примат расходного и дешевого самца над ценной и редкой самкой никакого биологического смысла не имеет. — пишет автор сатирического рассказа, повествуя попутно о том, что самец идёт в расход даже раньше, чем родится его потомство, а цель самца - осеменить максимум самок.
стоит ли упоминать о том, что это не всегда так? ведь наряду с часто встречающейся совместной заботой родителей о потомстве в дикой природе замечены отцы-одиночки (морской конёк, сиамская рыбка, страус).
в результате, хотя я и понял всё, что хотел донести автор (герой идентичен по поведению самцу тетерева), остаётся некий осадок и вопрос - зачем, если концовка выбрана заранее, подводить к ней путём неубедительных, даже неверных посылок?
Сегодня недоверие обретает большее значение: современный читатель внимает тщательнее, чем его предок. Быть начеку вынуждает напряженная и сложная жизнь: вчера тебя склоняли к симпатии сектанты, сегодня ты встретил вроде бы интересного собеседника, но заметил, что он "заговаривается"...
Приведу ещё один пример недоверия, сильно бьющего по читательскому отношению к именитому писателю.
Возможно, когда-то на циклические повторы одного эпизода в творчестве Генри Филдинга никто бы не обратил внимания, однако сейчас, если читать подряд его "Историю жизни покойного Джонатана Уайлда великого" и "Историю приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса", то читатель не может не отметить, что в этих произведениях в судьбе добродетельной женщины (в первом случае - матери и жены коммерсанта, во втором - служанки) непременно встречается эпизод, когда героиня вынуждена путешествовать одна, а предложивший сопровождать её вроде бы порядочный мужчина вдруг начинает поползновения в сторону чести героини.
После обнаружения факта такого повтора в произведениях часть читателей примет это обстоятельство за милую шалость писателя, а все прочие реакции будут различными оттенками недоверия от обвинений в раздувании объёмов книги до в общем понижения оценки творчеству автора, который рассчитывал, что читатели не заметят повтора.
Итак, позволю себе перечислить факторы, подливающие масло в огонь лично моего недоверия:
- первый, самый раздражающий: в какой-то момент автор не пытается установить доверие, с разбегу вкручивая своё мнение в мозг читателя.
Этим грешит вся политота, начинающая со слов, например, таких: как мы знаем, Сталин лично расстрелял тысячи человек. Однако не стоит думать, что эта огреха встречается лишь в публицистике и не может встретиться нигде, кроме начала произведения. То же цитированное о самцах и самках продолжается утверждениями о том, что все поступки мужчины так или иначе имеют цель расположить к нему женщину. Хочется привести примеры: и восхождение на гору в одиночестве, и признание в гомосексуальности...
подпунктом являются прямо или косвенно высказанные запреты на чтение по принципу "капустника": не обливался ледяной водой за мир во всём мире - эта книга не для тебя. Или: обложка тебя предупреждала, что книга про проточукчей! подумай, понравится ли тебе эта книга, если ты можешь подумать.
- второй фактор - упор на авторитетность, упование на модность темы или способа изложения. Девиз творца - один раз поработали над доверием - и хватит. Читатель "съел" первые три книги - употребит и следующие эн штук, думает автор, использующий такой подход. Но затянутые драмы с неуклюжими постельными сценами от Шелдона прискучат, как и безапелляционные творения о том, как жестокий мир истязает эмо. Но уже на моменте спада, когда прием перестаёт работать, читатель понимает: от творчества первого в масштабе жизни произведений искусства останется неяркая искра, один роман, вторые не успеют новый год встретить, как станут представителями другой субкультуры.
В конечном итоге, полагаю, часть "вечности", неугасаемой славы некоторых произведений можно объяснить тем, что автор не столько выбрал вечную тему, сколько верно настроился на читателя. И не на друга-бету, а на всю представимую аудиторию.
Несмотря на возмущение отдельной части аудитории сообщества по поводу моих статей, растёт количество ПЧ (сейчас 1000 человек), а, кроме того, те самые возмущённые части почему-то не покидают число подписчиков.
По случаю праздника круглой цифры позволю себе продолжить рассуждать о писателях и читателях.
Сегодня хотелось бы затронуть очень важную, на мой взгляд, тему, которой старательно не касается ни один холивар, ни одна дискуссия. Там почему-то обсуждают сразу критиков. Сразу — нужны ли они, если они против; а вот вопрос о доверии читателя написанному не поднимается.
И очень зря; мне приходилось освещать мнение о том, что читатель выбирает книгу по впечатляющим событиям на первой странице или даже по первым строкам. И, хотя я не сторонник идеи в целом (получается, обязательно выберет чтение, начавшееся со взрыва атомной бомбы), всё же не могу понять, почему обходят стороной установление контакта с читателем. Почему берутся крутить рога его мнения зачастую без серьёзных на то оснований и пояснений?
Фактически на недоверие авторскому слову я могу списать около половины своих отказов от чтения или недовольства прочитанным.
И недоверие, кроме банального демонстрируемого незнания языка (что может сообщить мне автор, который игнорирует знаки препинания? шифр вроде "шведской рапсодии"?), может приобретать более зрелые формы, близкие к недоверию, возникающему при личном контакте.
например, автор излагает заведомо ложные сведения, маскируя их в потоке верных сведений.
в природе примат расходного и дешевого самца над ценной и редкой самкой никакого биологического смысла не имеет. — пишет автор сатирического рассказа, повествуя попутно о том, что самец идёт в расход даже раньше, чем родится его потомство, а цель самца - осеменить максимум самок.
стоит ли упоминать о том, что это не всегда так? ведь наряду с часто встречающейся совместной заботой родителей о потомстве в дикой природе замечены отцы-одиночки (морской конёк, сиамская рыбка, страус).
в результате, хотя я и понял всё, что хотел донести автор (герой идентичен по поведению самцу тетерева), остаётся некий осадок и вопрос - зачем, если концовка выбрана заранее, подводить к ней путём неубедительных, даже неверных посылок?
Сегодня недоверие обретает большее значение: современный читатель внимает тщательнее, чем его предок. Быть начеку вынуждает напряженная и сложная жизнь: вчера тебя склоняли к симпатии сектанты, сегодня ты встретил вроде бы интересного собеседника, но заметил, что он "заговаривается"...
Приведу ещё один пример недоверия, сильно бьющего по читательскому отношению к именитому писателю.
Возможно, когда-то на циклические повторы одного эпизода в творчестве Генри Филдинга никто бы не обратил внимания, однако сейчас, если читать подряд его "Историю жизни покойного Джонатана Уайлда великого" и "Историю приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса", то читатель не может не отметить, что в этих произведениях в судьбе добродетельной женщины (в первом случае - матери и жены коммерсанта, во втором - служанки) непременно встречается эпизод, когда героиня вынуждена путешествовать одна, а предложивший сопровождать её вроде бы порядочный мужчина вдруг начинает поползновения в сторону чести героини.
После обнаружения факта такого повтора в произведениях часть читателей примет это обстоятельство за милую шалость писателя, а все прочие реакции будут различными оттенками недоверия от обвинений в раздувании объёмов книги до в общем понижения оценки творчеству автора, который рассчитывал, что читатели не заметят повтора.
Итак, позволю себе перечислить факторы, подливающие масло в огонь лично моего недоверия:
- первый, самый раздражающий: в какой-то момент автор не пытается установить доверие, с разбегу вкручивая своё мнение в мозг читателя.
Этим грешит вся политота, начинающая со слов, например, таких: как мы знаем, Сталин лично расстрелял тысячи человек. Однако не стоит думать, что эта огреха встречается лишь в публицистике и не может встретиться нигде, кроме начала произведения. То же цитированное о самцах и самках продолжается утверждениями о том, что все поступки мужчины так или иначе имеют цель расположить к нему женщину. Хочется привести примеры: и восхождение на гору в одиночестве, и признание в гомосексуальности...
подпунктом являются прямо или косвенно высказанные запреты на чтение по принципу "капустника": не обливался ледяной водой за мир во всём мире - эта книга не для тебя. Или: обложка тебя предупреждала, что книга про проточукчей! подумай, понравится ли тебе эта книга, если ты можешь подумать.
- второй фактор - упор на авторитетность, упование на модность темы или способа изложения. Девиз творца - один раз поработали над доверием - и хватит. Читатель "съел" первые три книги - употребит и следующие эн штук, думает автор, использующий такой подход. Но затянутые драмы с неуклюжими постельными сценами от Шелдона прискучат, как и безапелляционные творения о том, как жестокий мир истязает эмо. Но уже на моменте спада, когда прием перестаёт работать, читатель понимает: от творчества первого в масштабе жизни произведений искусства останется неяркая искра, один роман, вторые не успеют новый год встретить, как станут представителями другой субкультуры.
В конечном итоге, полагаю, часть "вечности", неугасаемой славы некоторых произведений можно объяснить тем, что автор не столько выбрал вечную тему, сколько верно настроился на читателя. И не на друга-бету, а на всю представимую аудиторию.
-
-
22.03.2016 в 15:18ну и до текстов автора, естественно, мои руки дойдут только в одном случае. и в латексных перчатках. вероятность, что дойдут, конечно, почти нулевая, ведь очередь на чтение не состоит из одноклеточных.
-
-
22.03.2016 в 16:59-
-
22.03.2016 в 17:26самое лучше почему, как мне представляется, - потому что автор стремился к собственной планке совершенства. Пишешь совершенные приключения, фантастику - ок, неси меня в свои миры. это немаловажное почему)
насчёт "как написано" замечу, что техническое совершенство - штука непрочная. Думаю, бодлеровские лучшие стихотворения лучше, потому что находят дорогу к читателю. а те, где автор поговорил и пошутил сам с собой, не слишком-то хороши именно поэтому.
-
-
22.03.2016 в 17:41-
-
22.03.2016 в 17:54Насчет второй категории - у многих писателей сильны проповеднические мотивы, те же Толстой и Достоевский - стремление к совершенству у них определенно было, но вряд ли писательскому. Совершенство тоже требует расшифровки ). Стремление как можно вернее передать то, что необходимо сказать?
Насчет того "как написано" - согласен, техническое совершенство далеко не главное, я думаю, завораживает скорее страсть, нерв и талант (который к техническому совершенству имеет мало отношения).