The devil's in the next room (c)
Название: Душа и сердце палача
Автор:Artyy-Tegra
Бета: Перевел гугл, отбетила Визави
Жанр: драма, психологическая новелла
Рейтинг: PG-13
Права и обязанности: все мое
Душа и сердце палача
На город опускалась ночь. Закончив отчищать тяжелый меч от крови, молодой палач ужинал с матерью в скромной комнатке своего дома на краю центральной площади. На столе тихо горела свеча, в печи трещал огонь. Бросив в рот последний кусок хлеба, палач убрал за собой тарелку и сел в любимое кресло в углу комнаты. Он закрыл глаза и подпер голову ладонями. Прямые черные волосы до плеч практически скрывали лицо, что добавляло его задумчивой позе еще больше драматичности. Палач мог сидеть так часами, пока сон не брал верх, заставляя лечь в кровать и уснуть, хотя сны не вызывали ничего, кроме отвращения. Всего двадцать семь лет, а руки уже по локоть в крови, крови приговоренных к смертной казни за тяжкие преступления. Еще с самой юности, став помощником бывшего палача, он углубился в свое черное ремесло. С четырнадцати лет парень помогал точить мечи, надевал на шеи осужденных смертельное ожерелье веревки, перенимал искусство пыток... И вот уже пять лет он главный городской палач. Пять лет он только тем и занимается, что вешает, рубит головы и пытками вытягивает из преступников признания. Но человек привыкает ко всему. Да и на что ему, собственно, жаловаться? Место довольно хлебное, точно знаешь, что не будешь завтра спать на улице голодным? и что мать не станет просить милостыню. А то, что казненные преступники иногда приходят во снах, вполне можно вытерпеть, да и происходит это все реже и реже.
Тайные размышления палача прервал внезапный стук в дверь. Он уже хорошо знал, что означает этот настойчивый звук, так что не почувствовал ничего сверхъестественного от тяжелых ударов кулака в укрепленные ковкой деревянные двери. Палач, встряхнув головой, встал с кресла и отворил ночному гостю – точнее, гостям. На пороге стояли трое солдат и стройная девушка в длинном грязно-синем плаще с капюшоном. Ее нежные руки сковывали кандалы настолько массивные, что девушка постоянно терла сдавленные запястья.
– Доброй ночи, – сказал один из стражей, легко склонив перед палачом голову. – Простите, что так поздно...
– Да ничего, я уже привык, – отмахнулся палач.
– Суд закончился буквально час назад, ее надо публично казнить завтра на рассвете. Нам приказано отвести ее в камеру смертников в вашем подвале.
– Конечно, проходите, – холодно сказал палач, пустив процессию внутрь. На мгновение осужденная девушка подняла взгляд и палач увидел ее большие переполненные грустью голубые глаза, а из-под капюшона выпало несколько прядок шелковистых белокурых волос.
«Но ей же не больше двадцати! Что она сделала такого, раз ее отправляют на плаху?»
На мгновение юноша замер. Но, заметив взгляды солдат, быстро пришел в себя и последовал за ними каменными лестницами до сырого подвала, где он держал свои профессиональные орудия. Находилась там и маленькая камера для тех, кого с вечера осудили на казнь. Охранники завели в нее девушку, после чего откланялись и быстро растворились во мраке переулков. Палач проводил их взглядом, вернулся в подвал и зажег лампу, с которой и подошел к девушке.
– Вы пришли обыскать меня? – спросила она тихим слабым голосом.
– Простите?
– Вот, я и так Вам все отдам, – прошептала она, протягивая в горсти несколько золотых украшений. – Я же знаю, Вы имеете право забирать у осужденных их вещи. Берите, мне уже все равно не будет нужно. Я только об одном Вас прошу: оставьте мне это кольцо, – умоляюще проговорила девушка, указав взглядом на безымянный палец правой руки, где блестело тонкое золотое колечко с крохотным рубином. – Прошу Вас, похороните меня с ним. Это кольцо – самое дорогое, что у меня есть. Мне его подарил мой жених... Мы должны были обвенчаться несколько месяцев назад, но ночью на него напали грабители и...
Девушка замолчала. Взглянув в ее бездонные голубые глаза, палач увидел крошечную слезу печали. Но не было в них ни отчаяния, ни паники, ни горя, ни даже злости ко всем, кто обрекает ее на смерть. И к нему в том числе. Похоже, эта бедняга уже смирилась со своей участью.
– За что же Вас?.. – прошептал палач, не узнав своего голоса.
– За глупость. Я работала нянькой княжеского ребенка, недоглядела и он утонул в реке, – коротко ответила девушка, словно вспомнив о черных тучах, которые, налетев ни с того ни с сего, навеки затянули минуту назад солнечное небо.
Осужденная тяжело вздохнула и запрокинула голову, упершись затылком в стену. Капюшон почти полностью спал с головы, а шелковые пряди длинных волос легли на нежную кожу лебединой шеи... которую он, палач, должен будет завтра перерубить.
– Так Вы выполните мою просьбу о кольце? – спросила она, не меняя позы.
– Конечно, госпожа.
– Спасибо, – выдохнула девушка, благодаря ЕГО, своего палача. – Вы даже не представляете, насколько облегчили мне смерть.
– Вы так спокойно об этом говорите.
– А разве есть смысл рвать волосы, рыдать и молить о пощаде? Все уже решено, завтра утром я умру, и тут ничего не поделаешь. Все, что я могу сделать, это выбрать: выходить на помост в истерике, крича и вырываясь из рук охранников, превратившись в забаву для публики... или достойно положить голову на плаху и спокойно принять то, чего не миновать. Я смирилась со своей смертью, почти перестала бояться ее и даже стараюсь видеть в этом что-то хорошее.
– Чего же здесь хорошего?
– В первую очередь, я избавлюсь от всей боли, которой была наполнена моя жизнь с самого детства. Я должна была работать до кровавого пота, чтобы выживать и поддерживать положение семьи. Если бы не доброе имя, меня, нищенку с образованием, не приняли бы нянькой к князьям после гибели родителей... хотя тогда бы я здесь не сидела, – сказала девушка с полной горькой иронии улыбкой.
– Неужели в Вашей жизни была только боль?
– Конечно, нет. Просто, зная свою судьбу, я стараюсь не думать о сладком аромате цветов, ласковых лучах солнца, журчании ручья, щебете птиц; весне, которую я больше не увижу; большой любви, которой уже не будет... Все это для меня закончилось, поэтому зачем мучить сердце? Гораздо легче принять смерть, если убедить себя, что жизнь была хуже нее. А это не так трудно в моем случае – когда живешь без надежды на светлое и счастливое будущее. Да и кому, как не Вам, знать это.
На несколько секунд повисло молчание, во время которого ни один не пошевелился. Палач не отводил взгляда от закованных в кандалы хрупких рук девушки, нежную кожу которых чуть не до крови натерло грубое железо. Сейчас ему ужасно хотелось иметь при себе ключ от них, чтобы хотя б до утра дать этим рученькам немного отдохнуть.
«Что это со мной?», – подумал палач, не понимая, почему эта девушка заставляет его сердце сжиматься в груди, почему ее большие голубые глаза, будто вода, проникают в его душу, размывая вековые камни.
– Вы правы, – вздохнул юноша, еще больше не узнавая свой голос. – Вся моя жизнь связана с чужой смертью. Я недавно понял, что меня используют в качестве уборщика. Все те люди, которых я казнил, не делали мне зла. Просто несколько судей, которым подписать смертный приговор что вина выпить, пользуются мной как марионеткой, которая выполняет их черные прихоти. Конечно, жизни лишает палач, а их совесть чиста как новый, не запятнанный и каплей крови лист. Не им же видеть во снах людей, на лицах которых написано лишь одно: «Что я тебе сделал?»
– Если Вас это так убивает, почему же Вы продолжаете, отчего не уйдете с этой работы?
– В первую очередь из-за матери. Ради нее, собственно, я и согласился на это место. Работа черная, но зато ты уверен, что завтра не будешь попрошайничать. Я был подростком, когда знакомые предложили мне место помощника. Тогда мне казалось, что я смогу.
– А потом?
– А потом уже было поздно возвращаться обратно. Кто захочет, чтобы у него работал человек, который только на прошлой неделе вешал и обезглавливал людей на центральной площади? Эта работа будто грязная труба, по которой нужно ползти только вперед, ибо путь назад завален горами трупов, которых становится все больше и больше. Казненные мною люди умирают, а мне остается лишь жить с этим.
Палач не мог поверить в то, что происходит: придвинувшись к решетке камеры, девушка нежно взяла его за руку и встретилась с глазами того, кто через считанные часы должен будет ее казнить, преисполненным сострадания взглядом. Так они просидели всю ночь, время от времени перебрасываясь горькими фразами. Палач даже не думал о сне, ему хотелось только остановить время, чтобы никогда не надо было подниматься, открывать камеру, вести девушку на площадь... О том, что он должен будет делать дальше, юноша боялся думать.
Такая юная, хрупкая, чистая как первый снег! Неужели она должна умереть только потому, что непослушный княжеский ребенок без разрешения убежал к реке? Да, она тоже виновата, но не настолько, чтобы быть осужденной на смерть! Еще никогда палач не чувствовал такого сострадания, сочувствия и, тем более, привязанности к своей жертве. Девушка казалась ему маленькой белой голубкой, которая без сил сидит в углу клетки и с нежностью смотрит на своего будущего убийцу блестящими влажными от слез глазами. Эти большие голубые глаза стали неотъемлемой частью его души, они как будто сорвали завесу лжи, которой палач пытался отгородить себя от горькой правды: эта работа не для него, ОН НЕ СМОЖЕТ ТАК ЖИТЬ.
– Сынок, где ты? – вдруг послышалось вверху. Палач сразу узнал голос своей старой матери. – Пришли солдаты, пора вести осужденную на площадь!
Сердце остановилось. Неужели пора? Неужели время пролетело так быстро?.. Бросив в панике взгляд на маленькое окошко, которое выходило на улицу, палач увидел, что солнце уже взошло.
– Что ж, похоже, пришло мое время, – прошептала девушка безжизненным голосом. Юноша содрогнулся, ибо понял: несмотря ни на что, бедняга все же боится смерти. А разве может быть иначе, когда ты такая молодая, красивая?..
Но девушка, похоже, взяла себя в руки, подняла взгляд и твердо, хотя и горько, прошептала:
– Пора так пора.
Палач едва держался на ногах. Он сам удивлялся тому, как дрожали его руки, когда он открывал замок камеры. Чуть не задыхаясь, юноша подал девушке руку и помог встать. Ее ноги, наверное, немного занемели, ибо, только став на них, она зашаталась и упала, но палач подхватил ее. На мгновение девушка оказалась в его объятиях и он почувствовал тепло ее нежного хрупкого тела, слабое дыхание и стук маленького сердца, которое скоро остановится. Она была так близко к нему...
– Сынок, почему ты так долго? – прозвучало сверху.
Голова палача закружилась и он отпустил девушку. Надо было торопиться, так что он отступил в сторону, пропуская ее впереди себя.
– Подождите, – прошептала она, легонько коснувшись плеча юноши. – Возьмите это.
И тут палач действительно едва удержался на ногах: она протягивала ему тонкое золотое обручальное кольцо с маленьким рубином.
– Но...
– Берите. В конце концов, я иду на плаху, а Вы должны заботиться о матери.
– Я не могу принять это, достаточно того, что я должен...
– Берите. Этой ночью я поняла нечто важное: никогда не знаешь, что будет с твоим сердцем через минуту, поэтому не следует создавать видимость того, чего уже нет.
– Но Вы говорили, что кольцо самое дорогое, что у Вас есть!
– Это было правдой несколько часов назад. Но сейчас у меня появилась другая ценность и для нее не требуется нечто, что было бы ее символом. Все, что нужно, здесь, – прошептала она, приложив руку к сердцу. – Так что возьмите кольцо, это обычное украшение, которое Вам пригодится больше, чем мне.
С этими словами смертница вложила кольцо в руку палача и на несколько секунд он снова ощутил нежное прикосновение и тепло белой шелковой кожи. Он все больше не узнавал себя. Что эта девушка сделала с ним, почему его сердце так бьется от одного только взгляда ее голубых глаз, почему ему хочется заключить ее в объятия и не отдавать никому?
– Сынок, солдаты уже теряют терпение! – прокричала мать взволнованным голосом. – С тобой все хорошо?
Хорошо? Разве это хорошо? Разве ко всей его жизни можно применить слово «хорошо»?
– Пойдем, – прошептала девушка, неожиданно направившись к лестнице. Палачу не оставалось больше ничего, кроме как пойти следом.
У порога уже ждали солдаты. Поздоровавшись с палачом, они грубо схватили девушку под руки и посадили на старую грязную телегу, в которой возили осужденных к месту казни. Взвалив на плечо как никогда тяжелый меч, палач побрел вслед. Он много раз ходил за этой телегой, но впервые чувствовал себя так, будто идет на собственную казнь. Вокруг собрался народ, который расступился, завидев процессию. Некоторые сочувственно поглядывали на обреченную, а некоторые, предвкушая забаву, бросали ей вслед обидные слова, услышав которые, палач горел желанием броситься на уродов и разорвать их на куски.
Телега остановилась перед метровым деревянным помостом, на котором багровели следы старой засохшей крови. Посреди помоста находилась плаха, возле нее стоял священник. Не дожидаясь чьих-либо приказов, подкрепленных толчками, девушка встала и, высоко подняв голову, взошла на помост. Палач не заметил, как девушка подошла к священнику на исповедь, как с нее сняли кандалы и она развернулась в сторону плахи. Он пришел в себя (а может, еще больше сошел с ума) лишь когда увидел печальный блеск голубых глаз. Перед тем как встать на колени, она незаметно взяла его за руку и едва слышно прошептала:
– Я готова.
...после чего положила голову на плаху. Мягкие белокурые пряди сползли вниз, обнажив изящную нежную шею. Палач замер с мечом в руках. Он отдал бы что угодно, чтобы этот момент никогда не наступал, но, похоже, имел недостаточно, чтобы кто-то соблазнился этим предложением. Даже дьявол не захотел бы купить его душу. Конечно, кто захочет покупать то, что все равно рано или поздно станет твоим, ибо в Раю на это если кто и взглянет, то лишь брезгливо отворотит нос?
Почему, почему она должна умереть? Как хотелось палачу бросить меч в того судью, который обрек такого ангела на смерть, а самому схватить ее на руки и увезти далеко-далеко, где никто их не найдет и они будут только вдвоем...
«Да что же это со мной такое?», – мысленно застонал палач, пытаясь рассуждать трезво. Неужели это первая молодая девушка, которую он должен казнить? Да их же была целая куча: в основном бедные, но случались и богатые; были те, что хватался за жизнь как за соломинку и вплоть до смерти молил о пощаде; да и намного красивее нее также умирали от меча или петли. Но почему-то именно эта девушка связала его сердце своими большими голубыми глазами. Почему, почему, почему? Неужели он...
Толпа заволновалась. Колебания палача вызвали волну смущения и недовольства.
– Поторопитесь, господин. Толпа ждет, – сказал один из солдат. Как же палачу хотелось сейчас отрубить голову ему, а не этой несчастный девушке... но он не смог.
Все произошло в какой-то миг. Проклиная себя, палач замахнулся и с силой ударил мечом по нежной лебединой шее. Брызнула кровь, белокурая голова покатилась по помосту, а тело забилось в судорогах. Палач был словно в лихорадке. Не замечая солдат и толпы, которая начала расходиться, он положил тело и голову девушки на телегу и отправился домой.
Город накрыли сумерки. Весь день палач провозился в подвале. Он омыл тело казненной, положил его в гроб и прикрыл разрубленную шею платком так, чтобы не было видно смертельной раны. Утром за телом должны приехать ее родственники и знакомые. Но пока она будет лежать здесь, в подвале его дома. Лежать как трупы сотен казненных им людей. Однако палач никогда не ощущал такой вины за смерть всех них вместе взятых. За одну-единственную ночь эта девушка стала для него самым важным в жизни. И вот ее не стало, он сам ее казнил. Склонившись над гробом, палач не отводил глаз от бледного закоченевшего лица. Эта бедняга напоминала ему спящего ангела, который спустился к нему с небес... спустился, чтобы принять смерть от его рук. Палач пытался убедить себя, что это просто очередная осужденная, которых будет еще миллион, но сам пугался таких мыслей. Так ужасно он еще никогда себя не чувствовал. Все время палач спрашивал себя, что эта девушка сделала с ним. Почему, убив ее, он будто убил себя? В бреду он находил ответ, но сразу, побледнев, гнал его от себя. Эта девушка, такая очаровательная, чистая, прекрасная... Юноша даже не понял, когда наклонил голову и нежно поцеловал холодные губы. Из глаз покатились слезы, которые падали на окаменевшее лицо. Бессмысленно было отрицать: он казнил девушку, которую за один только миг полюбил всем сердцем.
Лежа на сыром полу, палач тихо и неудержимо рыдал. Он искусал губы до крови, бился головой о пол, рвал волосы, раздирал ногтями молодое красивое лицо. Все, все вокруг было ему противно, и в первую очередь он сам. Как же он мечтал о смерти... Слезы продолжали катиться по щекам. Подойдя к гробу, юноша со всей нежностью и заботой погладил шелк волос.
– Спасибо тебе за все, мой ангел. Прости меня, если сможешь, – прошептал он, коснувшись губами мраморного лба.
С потолка свисал массивный черный крюк, на который палачи трех поколений подвешивали тех, кому предстояла пытка. Возле стены стоял шаткий табурет. На столе в другом конце комнаты лежала прочная пеньковая веревка. Он палач, он умеет завязывать узлы.
В маленьком узеньком окошке исчезли лучи вечернего солнца. Это был последний дневной свет, который он видел.
Автор:Artyy-Tegra
Бета: Перевел гугл, отбетила Визави
Жанр: драма, психологическая новелла
Рейтинг: PG-13
Права и обязанности: все мое
Душа и сердце палача
Душа и сердце палача
Не пытайся быть кем-то другим,
особенно если этот кто-то не уживается с тобой.
особенно если этот кто-то не уживается с тобой.
На город опускалась ночь. Закончив отчищать тяжелый меч от крови, молодой палач ужинал с матерью в скромной комнатке своего дома на краю центральной площади. На столе тихо горела свеча, в печи трещал огонь. Бросив в рот последний кусок хлеба, палач убрал за собой тарелку и сел в любимое кресло в углу комнаты. Он закрыл глаза и подпер голову ладонями. Прямые черные волосы до плеч практически скрывали лицо, что добавляло его задумчивой позе еще больше драматичности. Палач мог сидеть так часами, пока сон не брал верх, заставляя лечь в кровать и уснуть, хотя сны не вызывали ничего, кроме отвращения. Всего двадцать семь лет, а руки уже по локоть в крови, крови приговоренных к смертной казни за тяжкие преступления. Еще с самой юности, став помощником бывшего палача, он углубился в свое черное ремесло. С четырнадцати лет парень помогал точить мечи, надевал на шеи осужденных смертельное ожерелье веревки, перенимал искусство пыток... И вот уже пять лет он главный городской палач. Пять лет он только тем и занимается, что вешает, рубит головы и пытками вытягивает из преступников признания. Но человек привыкает ко всему. Да и на что ему, собственно, жаловаться? Место довольно хлебное, точно знаешь, что не будешь завтра спать на улице голодным? и что мать не станет просить милостыню. А то, что казненные преступники иногда приходят во снах, вполне можно вытерпеть, да и происходит это все реже и реже.
Тайные размышления палача прервал внезапный стук в дверь. Он уже хорошо знал, что означает этот настойчивый звук, так что не почувствовал ничего сверхъестественного от тяжелых ударов кулака в укрепленные ковкой деревянные двери. Палач, встряхнув головой, встал с кресла и отворил ночному гостю – точнее, гостям. На пороге стояли трое солдат и стройная девушка в длинном грязно-синем плаще с капюшоном. Ее нежные руки сковывали кандалы настолько массивные, что девушка постоянно терла сдавленные запястья.
– Доброй ночи, – сказал один из стражей, легко склонив перед палачом голову. – Простите, что так поздно...
– Да ничего, я уже привык, – отмахнулся палач.
– Суд закончился буквально час назад, ее надо публично казнить завтра на рассвете. Нам приказано отвести ее в камеру смертников в вашем подвале.
– Конечно, проходите, – холодно сказал палач, пустив процессию внутрь. На мгновение осужденная девушка подняла взгляд и палач увидел ее большие переполненные грустью голубые глаза, а из-под капюшона выпало несколько прядок шелковистых белокурых волос.
«Но ей же не больше двадцати! Что она сделала такого, раз ее отправляют на плаху?»
На мгновение юноша замер. Но, заметив взгляды солдат, быстро пришел в себя и последовал за ними каменными лестницами до сырого подвала, где он держал свои профессиональные орудия. Находилась там и маленькая камера для тех, кого с вечера осудили на казнь. Охранники завели в нее девушку, после чего откланялись и быстро растворились во мраке переулков. Палач проводил их взглядом, вернулся в подвал и зажег лампу, с которой и подошел к девушке.
– Вы пришли обыскать меня? – спросила она тихим слабым голосом.
– Простите?
– Вот, я и так Вам все отдам, – прошептала она, протягивая в горсти несколько золотых украшений. – Я же знаю, Вы имеете право забирать у осужденных их вещи. Берите, мне уже все равно не будет нужно. Я только об одном Вас прошу: оставьте мне это кольцо, – умоляюще проговорила девушка, указав взглядом на безымянный палец правой руки, где блестело тонкое золотое колечко с крохотным рубином. – Прошу Вас, похороните меня с ним. Это кольцо – самое дорогое, что у меня есть. Мне его подарил мой жених... Мы должны были обвенчаться несколько месяцев назад, но ночью на него напали грабители и...
Девушка замолчала. Взглянув в ее бездонные голубые глаза, палач увидел крошечную слезу печали. Но не было в них ни отчаяния, ни паники, ни горя, ни даже злости ко всем, кто обрекает ее на смерть. И к нему в том числе. Похоже, эта бедняга уже смирилась со своей участью.
– За что же Вас?.. – прошептал палач, не узнав своего голоса.
– За глупость. Я работала нянькой княжеского ребенка, недоглядела и он утонул в реке, – коротко ответила девушка, словно вспомнив о черных тучах, которые, налетев ни с того ни с сего, навеки затянули минуту назад солнечное небо.
Осужденная тяжело вздохнула и запрокинула голову, упершись затылком в стену. Капюшон почти полностью спал с головы, а шелковые пряди длинных волос легли на нежную кожу лебединой шеи... которую он, палач, должен будет завтра перерубить.
– Так Вы выполните мою просьбу о кольце? – спросила она, не меняя позы.
– Конечно, госпожа.
– Спасибо, – выдохнула девушка, благодаря ЕГО, своего палача. – Вы даже не представляете, насколько облегчили мне смерть.
– Вы так спокойно об этом говорите.
– А разве есть смысл рвать волосы, рыдать и молить о пощаде? Все уже решено, завтра утром я умру, и тут ничего не поделаешь. Все, что я могу сделать, это выбрать: выходить на помост в истерике, крича и вырываясь из рук охранников, превратившись в забаву для публики... или достойно положить голову на плаху и спокойно принять то, чего не миновать. Я смирилась со своей смертью, почти перестала бояться ее и даже стараюсь видеть в этом что-то хорошее.
– Чего же здесь хорошего?
– В первую очередь, я избавлюсь от всей боли, которой была наполнена моя жизнь с самого детства. Я должна была работать до кровавого пота, чтобы выживать и поддерживать положение семьи. Если бы не доброе имя, меня, нищенку с образованием, не приняли бы нянькой к князьям после гибели родителей... хотя тогда бы я здесь не сидела, – сказала девушка с полной горькой иронии улыбкой.
– Неужели в Вашей жизни была только боль?
– Конечно, нет. Просто, зная свою судьбу, я стараюсь не думать о сладком аромате цветов, ласковых лучах солнца, журчании ручья, щебете птиц; весне, которую я больше не увижу; большой любви, которой уже не будет... Все это для меня закончилось, поэтому зачем мучить сердце? Гораздо легче принять смерть, если убедить себя, что жизнь была хуже нее. А это не так трудно в моем случае – когда живешь без надежды на светлое и счастливое будущее. Да и кому, как не Вам, знать это.
На несколько секунд повисло молчание, во время которого ни один не пошевелился. Палач не отводил взгляда от закованных в кандалы хрупких рук девушки, нежную кожу которых чуть не до крови натерло грубое железо. Сейчас ему ужасно хотелось иметь при себе ключ от них, чтобы хотя б до утра дать этим рученькам немного отдохнуть.
«Что это со мной?», – подумал палач, не понимая, почему эта девушка заставляет его сердце сжиматься в груди, почему ее большие голубые глаза, будто вода, проникают в его душу, размывая вековые камни.
– Вы правы, – вздохнул юноша, еще больше не узнавая свой голос. – Вся моя жизнь связана с чужой смертью. Я недавно понял, что меня используют в качестве уборщика. Все те люди, которых я казнил, не делали мне зла. Просто несколько судей, которым подписать смертный приговор что вина выпить, пользуются мной как марионеткой, которая выполняет их черные прихоти. Конечно, жизни лишает палач, а их совесть чиста как новый, не запятнанный и каплей крови лист. Не им же видеть во снах людей, на лицах которых написано лишь одно: «Что я тебе сделал?»
– Если Вас это так убивает, почему же Вы продолжаете, отчего не уйдете с этой работы?
– В первую очередь из-за матери. Ради нее, собственно, я и согласился на это место. Работа черная, но зато ты уверен, что завтра не будешь попрошайничать. Я был подростком, когда знакомые предложили мне место помощника. Тогда мне казалось, что я смогу.
– А потом?
– А потом уже было поздно возвращаться обратно. Кто захочет, чтобы у него работал человек, который только на прошлой неделе вешал и обезглавливал людей на центральной площади? Эта работа будто грязная труба, по которой нужно ползти только вперед, ибо путь назад завален горами трупов, которых становится все больше и больше. Казненные мною люди умирают, а мне остается лишь жить с этим.
Палач не мог поверить в то, что происходит: придвинувшись к решетке камеры, девушка нежно взяла его за руку и встретилась с глазами того, кто через считанные часы должен будет ее казнить, преисполненным сострадания взглядом. Так они просидели всю ночь, время от времени перебрасываясь горькими фразами. Палач даже не думал о сне, ему хотелось только остановить время, чтобы никогда не надо было подниматься, открывать камеру, вести девушку на площадь... О том, что он должен будет делать дальше, юноша боялся думать.
Такая юная, хрупкая, чистая как первый снег! Неужели она должна умереть только потому, что непослушный княжеский ребенок без разрешения убежал к реке? Да, она тоже виновата, но не настолько, чтобы быть осужденной на смерть! Еще никогда палач не чувствовал такого сострадания, сочувствия и, тем более, привязанности к своей жертве. Девушка казалась ему маленькой белой голубкой, которая без сил сидит в углу клетки и с нежностью смотрит на своего будущего убийцу блестящими влажными от слез глазами. Эти большие голубые глаза стали неотъемлемой частью его души, они как будто сорвали завесу лжи, которой палач пытался отгородить себя от горькой правды: эта работа не для него, ОН НЕ СМОЖЕТ ТАК ЖИТЬ.
– Сынок, где ты? – вдруг послышалось вверху. Палач сразу узнал голос своей старой матери. – Пришли солдаты, пора вести осужденную на площадь!
Сердце остановилось. Неужели пора? Неужели время пролетело так быстро?.. Бросив в панике взгляд на маленькое окошко, которое выходило на улицу, палач увидел, что солнце уже взошло.
– Что ж, похоже, пришло мое время, – прошептала девушка безжизненным голосом. Юноша содрогнулся, ибо понял: несмотря ни на что, бедняга все же боится смерти. А разве может быть иначе, когда ты такая молодая, красивая?..
Но девушка, похоже, взяла себя в руки, подняла взгляд и твердо, хотя и горько, прошептала:
– Пора так пора.
Палач едва держался на ногах. Он сам удивлялся тому, как дрожали его руки, когда он открывал замок камеры. Чуть не задыхаясь, юноша подал девушке руку и помог встать. Ее ноги, наверное, немного занемели, ибо, только став на них, она зашаталась и упала, но палач подхватил ее. На мгновение девушка оказалась в его объятиях и он почувствовал тепло ее нежного хрупкого тела, слабое дыхание и стук маленького сердца, которое скоро остановится. Она была так близко к нему...
– Сынок, почему ты так долго? – прозвучало сверху.
Голова палача закружилась и он отпустил девушку. Надо было торопиться, так что он отступил в сторону, пропуская ее впереди себя.
– Подождите, – прошептала она, легонько коснувшись плеча юноши. – Возьмите это.
И тут палач действительно едва удержался на ногах: она протягивала ему тонкое золотое обручальное кольцо с маленьким рубином.
– Но...
– Берите. В конце концов, я иду на плаху, а Вы должны заботиться о матери.
– Я не могу принять это, достаточно того, что я должен...
– Берите. Этой ночью я поняла нечто важное: никогда не знаешь, что будет с твоим сердцем через минуту, поэтому не следует создавать видимость того, чего уже нет.
– Но Вы говорили, что кольцо самое дорогое, что у Вас есть!
– Это было правдой несколько часов назад. Но сейчас у меня появилась другая ценность и для нее не требуется нечто, что было бы ее символом. Все, что нужно, здесь, – прошептала она, приложив руку к сердцу. – Так что возьмите кольцо, это обычное украшение, которое Вам пригодится больше, чем мне.
С этими словами смертница вложила кольцо в руку палача и на несколько секунд он снова ощутил нежное прикосновение и тепло белой шелковой кожи. Он все больше не узнавал себя. Что эта девушка сделала с ним, почему его сердце так бьется от одного только взгляда ее голубых глаз, почему ему хочется заключить ее в объятия и не отдавать никому?
– Сынок, солдаты уже теряют терпение! – прокричала мать взволнованным голосом. – С тобой все хорошо?
Хорошо? Разве это хорошо? Разве ко всей его жизни можно применить слово «хорошо»?
– Пойдем, – прошептала девушка, неожиданно направившись к лестнице. Палачу не оставалось больше ничего, кроме как пойти следом.
У порога уже ждали солдаты. Поздоровавшись с палачом, они грубо схватили девушку под руки и посадили на старую грязную телегу, в которой возили осужденных к месту казни. Взвалив на плечо как никогда тяжелый меч, палач побрел вслед. Он много раз ходил за этой телегой, но впервые чувствовал себя так, будто идет на собственную казнь. Вокруг собрался народ, который расступился, завидев процессию. Некоторые сочувственно поглядывали на обреченную, а некоторые, предвкушая забаву, бросали ей вслед обидные слова, услышав которые, палач горел желанием броситься на уродов и разорвать их на куски.
Телега остановилась перед метровым деревянным помостом, на котором багровели следы старой засохшей крови. Посреди помоста находилась плаха, возле нее стоял священник. Не дожидаясь чьих-либо приказов, подкрепленных толчками, девушка встала и, высоко подняв голову, взошла на помост. Палач не заметил, как девушка подошла к священнику на исповедь, как с нее сняли кандалы и она развернулась в сторону плахи. Он пришел в себя (а может, еще больше сошел с ума) лишь когда увидел печальный блеск голубых глаз. Перед тем как встать на колени, она незаметно взяла его за руку и едва слышно прошептала:
– Я готова.
...после чего положила голову на плаху. Мягкие белокурые пряди сползли вниз, обнажив изящную нежную шею. Палач замер с мечом в руках. Он отдал бы что угодно, чтобы этот момент никогда не наступал, но, похоже, имел недостаточно, чтобы кто-то соблазнился этим предложением. Даже дьявол не захотел бы купить его душу. Конечно, кто захочет покупать то, что все равно рано или поздно станет твоим, ибо в Раю на это если кто и взглянет, то лишь брезгливо отворотит нос?
Почему, почему она должна умереть? Как хотелось палачу бросить меч в того судью, который обрек такого ангела на смерть, а самому схватить ее на руки и увезти далеко-далеко, где никто их не найдет и они будут только вдвоем...
«Да что же это со мной такое?», – мысленно застонал палач, пытаясь рассуждать трезво. Неужели это первая молодая девушка, которую он должен казнить? Да их же была целая куча: в основном бедные, но случались и богатые; были те, что хватался за жизнь как за соломинку и вплоть до смерти молил о пощаде; да и намного красивее нее также умирали от меча или петли. Но почему-то именно эта девушка связала его сердце своими большими голубыми глазами. Почему, почему, почему? Неужели он...
Толпа заволновалась. Колебания палача вызвали волну смущения и недовольства.
– Поторопитесь, господин. Толпа ждет, – сказал один из солдат. Как же палачу хотелось сейчас отрубить голову ему, а не этой несчастный девушке... но он не смог.
Все произошло в какой-то миг. Проклиная себя, палач замахнулся и с силой ударил мечом по нежной лебединой шее. Брызнула кровь, белокурая голова покатилась по помосту, а тело забилось в судорогах. Палач был словно в лихорадке. Не замечая солдат и толпы, которая начала расходиться, он положил тело и голову девушки на телегу и отправился домой.
Город накрыли сумерки. Весь день палач провозился в подвале. Он омыл тело казненной, положил его в гроб и прикрыл разрубленную шею платком так, чтобы не было видно смертельной раны. Утром за телом должны приехать ее родственники и знакомые. Но пока она будет лежать здесь, в подвале его дома. Лежать как трупы сотен казненных им людей. Однако палач никогда не ощущал такой вины за смерть всех них вместе взятых. За одну-единственную ночь эта девушка стала для него самым важным в жизни. И вот ее не стало, он сам ее казнил. Склонившись над гробом, палач не отводил глаз от бледного закоченевшего лица. Эта бедняга напоминала ему спящего ангела, который спустился к нему с небес... спустился, чтобы принять смерть от его рук. Палач пытался убедить себя, что это просто очередная осужденная, которых будет еще миллион, но сам пугался таких мыслей. Так ужасно он еще никогда себя не чувствовал. Все время палач спрашивал себя, что эта девушка сделала с ним. Почему, убив ее, он будто убил себя? В бреду он находил ответ, но сразу, побледнев, гнал его от себя. Эта девушка, такая очаровательная, чистая, прекрасная... Юноша даже не понял, когда наклонил голову и нежно поцеловал холодные губы. Из глаз покатились слезы, которые падали на окаменевшее лицо. Бессмысленно было отрицать: он казнил девушку, которую за один только миг полюбил всем сердцем.
Лежа на сыром полу, палач тихо и неудержимо рыдал. Он искусал губы до крови, бился головой о пол, рвал волосы, раздирал ногтями молодое красивое лицо. Все, все вокруг было ему противно, и в первую очередь он сам. Как же он мечтал о смерти... Слезы продолжали катиться по щекам. Подойдя к гробу, юноша со всей нежностью и заботой погладил шелк волос.
– Спасибо тебе за все, мой ангел. Прости меня, если сможешь, – прошептал он, коснувшись губами мраморного лба.
С потолка свисал массивный черный крюк, на который палачи трех поколений подвешивали тех, кому предстояла пытка. Возле стены стоял шаткий табурет. На столе в другом конце комнаты лежала прочная пеньковая веревка. Он палач, он умеет завязывать узлы.
В маленьком узеньком окошке исчезли лучи вечернего солнца. Это был последний дневной свет, который он видел.
@темы: рассказы
-
-
20.01.2010 в 23:07должна была работать до кровавого пота, чтобы выживать и поддерживать положение семьи. Если бы не доброе имя, меня, нищенку с образованием, не приняли бы нянькой к князьям после гибели родителей... хотя тогда бы я здесь не сидела
Человек, который так вкалывает не будет выглядеть нежно и прекрасно, ну правда. Нищенка с образованием? Нищих людей с образованием, сейчас, конечно порядочно, но в средневековый период... да и стоило сие образование слишком дорого, чтобы его не ценить.
Так они просидели всю ночь, время от времени перебрасываясь горькими фразами.
Почему-то сия фраза выпадает из общей стандартности повествования.
Шея почти всегда "нежная и лебединая", волосы "шёлковые". Желательно разнообразить их красоту, так сказать.
Прости меня, если сможешь, – прошептал он, коснувшись губами мраморного лба.
Наверно, холодного как мрамор.
Что ж. Оба героя текста настолько идеальны, что напрочь неспособны вызвать эмоций, хотя автор прикладывает к этому некие усилия (особенно в самом начале). Ничего не происходит. Сья здесь так сильна, что палач забыл о матери, ради которой тяготился своей работой столько лет.
Если текст каким-то образом привязан к средневековью, то:
- у палача едва ли есть собственные хоромы и он не может принимать казнённых "на дому". Казнённым-то терять нечего, а палач дорого стоит.
- палач не пытает. Он исключительно последняя "инстанция". Пытают дознаватели.
Если привязок к средневековью нет, сие вопросы отпадают.